А только строили догадки.
Дни были полные любви.
Жить было весело и сладко.
И мы глотали эту жизнь,
Теплом и светом богатея,
Мы не во всём разобрались.
Успеем, думалось, успеем.
Что нас могло предостеречь
О неизвестном и особом?
Ведь время продолжало течь,
И время оставалось добрым.
И мы от этой доброты
Добрее сами становились.
Копились дни и у черты
Определяющей столпились.
Вокзал надежды и любви.
Ладоней звонкие монеты.
Никто не знал, ни мы, ни вы.
Мы уходили за ответом.
Где контингент умело ограничен.
Твои следы легли к моим следам.
Ты, как и я, отнюдь не гармоничен.
Но гонора тебе не занимать.
Я помню свой великолепный гонор.
Зима? Какая к чёрту здесь зима.
В такую зиму будут греть погоны.
И вот потом, увы, не на словах,
На странном, да, но всё-таки – на деле
Узнал и понял, что такое страх.
И не минутный. Даже не недельный.
Но страх раздавлен и приходит смех.
Он ищет нас. Он рыщет по палаткам.
И чья вина, что он найдёт не всех.
Война. Понятно. Впрочем, не понятно.
Кто рубит лес? Кто вырубает лес
И с корнем рвёт его тугие всходы?
Да разве Время эти восемь лет?
Наверно, нет, но только это – годы.
Для разговоров стало больше тем.
Какую ты за них заломишь цену?
Мне повезло. Я не вошёл в «процент».
А ты ещё не вышел из «процента».
Я дома. Жив. И мой спокоен сон.
Всё это так, но если приглядеться...
Высокий бесконечный горизонт.
За горизонт моё стекает сердце.
Ведь мы возвращались...
Хотелось ли вам, не хотелось,
Но наши простые слова устремились в прорыв.
В ту щель ножевую, что жарко и жадно алела.
Что было, то было.
Нам незачем краски сгущать.
Вы быстро обвыклись и дули по-детски на лаву.
А птицы, те самые, вымерли, не завещав,
Кому же вещать... Не анафему если, то славу.
Чего душе не достаёт?
Души своей не узнаю,
Ведь я всю душу отдаю,
Чтоб жить не хуже, чем сосед.
А мой сосед живёт как все.
Как мы, а не наоборот.
Душа затеяла ремонт.
Ремонт затеяла и вот
Отключен газ, водопровод.
И верх, и низ, и глубь, и ширь...
Теперь замене подлежит.
И по вине души моей
Прут тараканы из щелей.
Подружка сделала аборт...
Душа затеяла ремонт.
Ремонт затеяла, и вот –
Плывёт вопросов хоровод.
Я б те вопросы не решал,
Что рвётся разрешить душа.
Не просто так и не назло.
А просто, если дом на слом...
В петле капроновой чулка
Душа свисает с потолка.
И мыши забьются подальше от глаз.
И острым, пронзительным взмахом крыла
Не раз и не два будет вспугивать вас.
Презрительно гибкий, пронырливый вор
На тряпочных лапах войдёт горячо.
Войдёт осторожно, не звякнув ключом.
Войдёт и подслушает ваш разговор.
И значит, теперь уже вам не до сна.
Пугливые тени прилипнут к стене.
У вас из-под носа уводит коней.
В погоню... Но вас не отпустит стена.
И женщины вашей таинственный шарм
Как спирт испаряется и холодит.
Холодные щёки не выкрасит стыд.
В дыру на колене уходит душа.
Не надо растрачивать клёкот и вой.
Достаточно свиста, чтоб вас напугать...
И ухает в клетке простой попугай,
Он просто на миг притворился совой.
Мой милый, года не пройдёт –
В тебя войдет иная нежность
И всё в тебе перевернёт.
Мы поменяемся местами.
Как отразимся в зеркалах.
Позавчерашним снегом стают
Твои хула и похвала.
Ты, с хрустом подрубая корни,
Оценишь прошлое как блажь,
И новой нежности покорно
Себя до капельки отдашь.
И в одиночестве кромешном
Я встречу старый Новый год...
Мой милый, это неизбежно.
Мой милый, года не пройдёт.
Поговорить... Повеселиться...
Но только этого нельзя
В стерильной духоте больницы.
Напрасно материл воров.
Пальто украли... Целы б души...
Здесь море лучше докторов...
Ни моря мне нельзя, ни суши.
Ах, милосердная сестра,
Все до отчаянья противно
И я в душе, а не в тетрадь,
Пишу персидские мотивы.
Пишу, а где-нибудь в Москве
У длинной стойки ресторанной,
Сидит мой чёрный человек
Над опрокинутым стаканом.
Пойми попробуй божью её душу.
С балкона в небо вырвалась душа.
И, может быть, давно рвалась наружу.
Не потому ль, за память не держась,
Что даже память ей казалась фальшью.
С последнего шагнула этажа
В свободу
От балкона до асфальта.
Весёлый дом из голубого камня.
Забросил ключ. И ключ засыпал снег.
Но дочь его под снегом отыскала.
Неслышный мягкий поворот ключа,
И маленькая эта непоседа
Вбежала в дом, визжа и хохоча.
Пригнувшись, я вошёл за нею следом.
Капелью брызнул под лучами март,
Когда мы сняли старенькие шторы,
И нет печали в том, что дом мне мал.
Он дочери моей пришёлся впору.
Взгляд подобный игле, но манящий как морфий.
В этом старом кафе стены взглядами вытерты.
В этом старом кафе мы за стынущим кофе.
Мимо нас мелководный поток посетителей
Равнодушно скользит – без имён и фамилий.
Их голодные взгляды становятся сытыми.
Ну, а мы в напряжении и эйфории.
Это ты в напряжении крошишь печенье.
Это я в эйфории чудесного вздора.
Мимо острых углов направляя теченье,
Тянем лёгкую нить из клубка разговора.
Анекдоты пустые, смешные истории.
Сожаленье на выдохе, радость на вдохе.
В этом старом кафе на единственном столике
Луч блуждающий высветит стынущий кофе.
И подальше от глаз, чтоб обиду снести в одиночку,
Я полжизни своей сторожу этот проклятый дом
Оглушительным днём и такой подозрительной ночью.
Видно, мало оград. Нужен пёс на добротной цепи.
С жутким блеском зубов,
С нелюдимой, жестокой повадкой.
И мне брошена кость.
Лучше в падаль вгрызаться в степи,
Даже падаль казалась бы мне удивительно сладкой.
Я уже не могу отвечать на приветливый лай.
Дыбом шерсть, если слышу
чужой неразборчивый шорох.
Ограничен мой путь. От забитого в землю кола
Я привычно иду к неприступно крутому забору.
Мой хозяин жесток, как и я, как и я, нелюдим,
Безнадёжно прикован гремящей невидимой цепью.
Я завою, забьюсь. Он молчит, непременно один.
Он не бредит, как я, ароматной отчаянной степью.
Этот дом осуждён. И людьми, и богами забыт.
Мы вдвоём в темноте. Постоянно клыки наготове.
И мне брошена кость. Костью кость эта в горле стоит.
И саднит мой загривок, ошейником стёртый до крови.
Улыбаться не хочется.
Ваших жестов и слов подозрителен пыл.
Отпустите меня
К моему одиночеству.
Отпустите, пока сам себя не забыл.
Сами делаем выбор,
В ожидании встреч, в ожидании дел.
Отпустите меня
От авансов и выгод.
Пока я не забыл, как рождается день.
Тонких школьных тетрадей
За тяжёлым застольем
скопилось в столе.
Отпустите меня
Наверстать и исправить,
Пока я не забыл, что хожу по земле.
Когда-нибудь кончится.
Пока силы в достатке судьбу поменять,
Отпустите меня
К моему одиночеству.
К моим первым стихам отпустите меня.
Из дальних странствий возвратясь.
Ослаблена, повреждена
Причинно-следственная связь.
Знакомый гулкий коридор.
За поворотом – поворот.
За поворот в тюремный двор
Причина следствие ведёт.
Нас ждёт подследственная жизнь,
Пока в замке гремят ключом,
Пока по капле гной и жир
С души на землю не стечёт.
И не очистится земля...
Я страшный выучил урок.
Ведь это он в меня стрелял,
Тот «ворошиловский стрелок».
А нам показалось – подняться смогли до высот.
А нам показалось – так сможем дожить до седин.
И вдруг оказалась ненужною та высота.
И вдруг оказалось – утеряна важная нить.
И вдруг оказалось, что времени нет наверстать.
Мы поняли вдруг — нам светили не те маяки.
Но те маяки мы же сами когда-то зажгли.
Всё наше богатство – лишь мелочь, одни медяки.
За суть и за соль принимали пустынь миражи.
Удары сердец заглушили ковры на стене.
Землёй из-под ног уплывает прожитая жизнь.
Мы, видимо, где-то в начале ошиблись в цене.
Глядит на студентку с немым обожаньем,
Я всё понимаю, я знаю причину.
Что этот мужчина себя ощущает
Старинной задачки неверным решеньем.
Забытым, остывшим, невыпитым чаем,
Подростком, дрожащим от кровосмущенья.
Зачем впопыхах на большой перемене
Бежит к телефону, от счастья немея,
И номер его набирает студентка.
Ещё относительней, чем у Эйнштейна.
Они воспарили над нами над всеми,
Два солнечных блика, две нежные тени.
Я знаю студентку – прекрасную юность.
Она к моему устремляется дому,
Я безоговорочно ей повинуюсь.
Но чтобы вглубь, не по верхам,
Я продирался сквозь стихи –
Звезда, а может быть, свеча,
Но впереди маячил свет.
Я на своём пути встречал
Когда молчать – невмоготу.
Когда от тишины – оглох.
Свою взрывая немоту,
Я обжигал стихами рот,
Привыкший к сладеньким речам.
Мне стройность их взводов и рот
Бессонниц тонкою иглой
Себя пришпиливал к столу.
И шли стихи за строем строй
Когда один и против ста –
Припрут к стене, зажмут в углу.
И всё-таки, чтобы выше стать,
Махнув рукой на пустяки,
Себя подставив, как мишень,
Я продираюсь сквозь стихи