Виктория Беркович

Виктория Беркович

Четвёртое измерение № 23 (515) от 11 августа 2020 года

На кончике зимы

#пришлавесна

 

В Питер пришла весна, небо живот втянуло,

солнце (дурацкий смайл) высунуло язык,

лижет макушку… нет, тычет в затылок дулом.

В ухе играет Muse – лучшая из музы́к.

 

Прёт из земли трава, бодро щебечут птушки,

вскрылись аорты рек, стаяли все снега.

В эту весну войти чучелом, либо тушкой,

Крезом ли, побирушкой… только себе не лгать,

 

что перспектив полно, что на пороге лето,

будто построен флот, и Ланцелот за нас.

Пара неловких фраз брешь пробивает где-то

в стройном ряду клише, тут же за парафраз

 

выданных на гора и возведённых в степень.

Множу её на ноль, чтоб не сойти с ума.

Травень, отдав концы, перетекает в серпень.

И за полгода до машет рукой зима.

 

бурлеск

 

Разлито масло, утренне блестит.

Так Аннушка за Анну отомстив,

попутно восполняет дефицит

отрезанных голов… мужских и женских.

А чёрный кот, который на цепи,

билетик лотерейный зацепил

и посылает всяческих терпил

на букву «ху»… по-свойски и по-светски.

И черти отомстили за чертей,

которые подохли в нищете

по глупости… в осёдлости… в черте,

Балдою обозначенной навечно.

И Мастер, хоть не очень-то рукаст,

но за Левшу пропащего воздаст…

Я верю продолжаться шоу must

на шарике, застрявшем где-то в Млечном…

Пути…

А больше некуда идти!

И этот, мать его, императив

историей и так, и так верти́т

и разбавляет фарсом помаленьку.

Бежим, в хвосте пристроившись.

Опять!

И поминаем всуе чью-то мать…

Я важное хотел ещё сказать –

забыл… ах, да… про шапку и про Сеньку.

 

На кончике зимы

 

В городе tombe la neige – 

будто бы сон наяву.

Город вальяжно–небрежно

пальцем щекочет Неву.

 

Снег осыпается с неба,

видимо, там наверху

Бог из мацы ли, из хлеба

заново мелет муку.

 

В этом беспамятстве странном,

данном – сплошной несезон.

Вены-каналы и рана

храма, который снесён,

 

кони, какие-то люди,

шпили, ограды, мосты

расположились на блюде

воспоминаний простых.

 

Время приходит чуть позже,

дольше, чем нужно, течёт…

Вновь начинается дождик,

морщит Дворцовую – коржик,

голубю мочит плечо.

 

Белое смотрится белым.

Свет – то слепым, то немым.

Солнце за облако село

где-то в начале зимы.

 

Инь/Январское

 

И всюду я, куда меня ни кинь,

Хожу–брожу, деля себя на «инь»

и на ян/варь весь белый свет помножив.

И заползает холод мне под кожу,

гнездится недостужей там... внутри.

А в зазеркалье праздничных витрин

шагает кто-то на меня похожий.

 

По пояснице лупит рюкзачок

(спина не позволяет на плечо),

подспудно ощущаясь чем-то вроде

горба, а может сложенных двух крыльев,

покрытых паутиной, болью, пылью...

 

Толпа на пешеходном переходе,

фонарный свет во времени течёт,

висит луна на синем глупой «инью»...

И «варь» – не «верь».

Нет «ян».

И я –

не в счёт.

 

Фантомное

 

Нет электричек. Не идут сюда.

Лишь мрачные чужие поезда

с убогим антуражем из ночлежки

меж городами делают пробежки.

Дни затерялись в перекрестьях дат.

 

Челночу на метро – от сих до сих.

Мусолю недозимний недостих,

набрасывая буковки в блокнотик, –

в «отправленные». – Вроде ты не против

моих рефлексий и словес пустых?

 

До Лукоморья – ветки нет, увы.

Здесь вместо дуба золотом увит

высокий тополь с оголённым торсом.

К нему тащусь, разменивая вёрсты

с котом подмышкой. Слышу крик совы.

 

Ан нет. Двенадцать. То пробила пушка

над равелинным боком у Невы.

Нависло небо никому не нужной,

слежавшейся бесформенной подушкой –

фантом зимы среди зеркал кривых.

На пике день темнеет.

Я привык.

 

Зевнув, летит в сугроб с ветвей русалка

 

Рыбы

 

Все мы – говорящие рыбы из neverending story,

плававшие когда–то в Литориновом море

и возродившиеся через тысячи лет…

Впрочем, у них иного выхода нет.

Море уходило, они оставались гордо,

чтобы ждать, когда построится город,

чтобы пристроить в него свои души,

а потом увидеть, как он будет разрушен.

Ждать снова и снова… сло́ва

и строительства нового города… золотого,

чтобы влезть в сущность его людей,

пить вместо них воду, добытую из дождей,

научить их самих пить из того же колодца

водой дышать, мечтая о чахлом солнце…

в вечном пространстве стеариново-аквамариновом,

чтобы стать такими же литаринами…

Бедные рыбы хотели найти себя в том же месте –

пусть не во времени, но хотя бы со временем вместе,

не понимая, что к прошлому нет возврата –

море за тысячи лет не вернулось обратно.

Есть только город, странные люди и свод небесный,

полный влаги,

но это не море,

а вместо

 

Не жалей

 

Не бросай меня в море-океан,

пожалей свою рыбу глупую,

чешую–броню отколупывай,

только пальцы о плавники не порань.

Говорят, что седой океан морям –

отец, рыба-кит всякой рыбе – мать.

Если всех океановых рыб собрать,

в чешуе их спин оживёт заря.

Поплывут за ней бусы–корабли

по живой воде, да вокруг земли.

Суждено не всем воротиться вспять,

только рыбам прочим на то плевать.

Ты возьми меня на корабль свой,

и под мачтой под кипарисовой

за тебя молиться я истово

стану. Слёзы вытру плакун-травой.

Не бросай меня в океан, не жалей

рыбу глупую ненадёжную.

Чешую мою вместе с кожей ты

забирай, если надо. Тебе нужней.

 

В голове

 

Вот, так живёшь, меж завтра и вчера.

Рефлексия ползёт из-под пера,

нанизывая реплики на нитку…

И крутятся неспешно... в голове,

внутри твоих закупоренных вен

Тарковский-младший, Мандельштам и Шнитке.

 

Безумен всяк по-своему. И что?

Размахивать звездой или крестом

бессмысленно. Так выпей лучше чаю.

Апрель седой качает головой,

очерчивает мир неровный твой,

тебя в нём незаметно отмечая.

 

Говорят

 

Цифры и прочие знаки

не помогают в драке,

не добавляют смысла

в этот «весёлый» сюр.

Что ты всё время ищешь

в символах этих нищих?

Ныне, вовек и присно

всё это блажь и дурь.

 

Время иного рода –

мелкая прёт порода,

дурни поют осанну,

а знатоки говорят,

что на хромой собаке

в рай заезжали раки…

Пётр был в стельку пьян и

всех пропускал подряд.

 

Мы измеряем страны,

реки и горы… странно…

Лучше б любили близких,

или кого ещё.

В ж…пу работу атланта,

ежели нет таланта…

Небо нависло низко,

и затекло плечо…

 

Знаешь...

 

(И.К.)

 

Знаешь ли, это просто мысли твои/мои,

частоколом поставленные вкругорядь.

Иногда они падают, им надоедает стоять.

Видно, не хватает наших с тобой молитв.

Волки ли, бараны воют/блеют – не всё ли равно?

Мы – две старые клячи – давно наблюдаем это кино.

И неважно, сколько времени до или после

того, как станет невосполнимо больно и поздно…

Надо укрепить/обновить частокол, замкнуть кольцо,

хлеба напечь, накормить подлецов и глупцов…

Пусть не слушают, камни швыряют… пусть,

Даже если забросят по дурости в реку/терновый куст...

Куст прорастёт на месте/навыворот/сквозь

новой, своей/чужой полновесной строкой…

животворящей… Что же ты злишься? Брось.

Гроздья гнева сорви, перетри, завари пеко.

Знай, что однажды придёт к частоколу кто-то другой

и подметёт крыльцо и починит кольцо,

хлеба раздаст и будет разбитым лицом

им улыбаться, такой же, как мы – нагой…

Только им не дано увидеть иных берегов,

им не узнать, как вино превращают в кровь,

как от одной слезы вырастает лоза…

Просто у них закрыты глаза.

 

Гиперборея. Повторение

 

Возвращение было долгим, но ты дошёл

и увидел – города нет, и нет серебристых рыб,

что водились когда-то среди базальтовых глыб…

А теперь только мыши снуют и лезут к тебе в мешок.

Нет тебя здесь, нечего тут тебе… Кричи!

Ржавью рассыпаются под ногами старые кирпичи.

Ты идёшь мимо гранитных кариатидных лиц,

мимо пустых домов, их мёртвых… нет не окон – бойниц.

Солнце слетело с катушек – разливается жар –

дар нерастраченный... по простыне синей.

Здесь позавчера было море, был город вчера, а нынче пустыня…

Хочешь, палку возьми. Взял? По скале попробуй ударь.

Пусто. Выходишь некогда расписными, литыми воротами,

невыносимо долго бредёшь по мосту над высохшим руслом реки.

Дохнет мошка́, под ноги ссыпаются мелкие тру-пи-ки…

Иди. Не замечая, что воздух вокруг звенит.

Солнце, выпятив брюхо, вытянулось в зенит.

«Не оглядывайся. Станешь столбом соляным», – шепчет на ухо бес.

Да плевать! Ты и так каменный почти уже весь.

Осью, маятником в это время смутное врос…

 

За спиной падает последний сожжённый мост.

 

#книгасудеб

 

А мы молчим все главные слова

и произносим «нечего сказать».

Но те и эти в правде и в правах

своих… отводят в сторону глаза.

А сверху смотрит кто-то на перфо-

манс этот пошлый… Он смотреть устал

на многочисленность дурацких форм

того, что создал... и считать до ста.

Не досчитает, и зевнув, уснёт,

финал он точно знает наперёд  –

Роман дописан, перевёрнут лист.

Всё – зашибись…