Вильям
Шекспир

«Гамлет, принц датский»

Акт второй, сцена 
     вторая 
  
ГАМЛЕТ. Прости им Бог! Насилу убрались. 
Нет, видно я – подонок и холуй. 
Чудовищно! но даже лицедей 
Игрой воображаемого чувства 
Сумел настолько воодушевиться, 
Что побелел, глаза его набухли, 
Взор помутился, голос задрожал 
И каждое движенье отразило 
Смятенье духа – но из-за чего?! 
Из-за Гекубы! 
Он и Гекуба – что они друг другу? 
А он в слезах. А если бы, как я, 
Имел он основанье бесноваться, 
Что б он творил? Рыдал бы в три ручья, 
Толпу безумной речью бичевал бы, 
Сводя с ума, пугая, поучая 
Виновных, невиновных и невинных? 
И превратил бы их в глухонемых? 
А я? 
Тупой слюнтяй, расслабленно брожу, 
Забыв себя, как сонная тетеря, 
Словечком не вступлюсь за короля, 
Чья безупречно доблестная жизнь 
Пропала к чёрту. Может быть, я трус? 
Кто хочет оскорбить меня? Ударить? 
Взять за волосы? Плюнуть мне в лицо? 
Дать по носу щелчка? Назвать меня 
В глаза, при всех, лжецом? Кто хочет? 
     А? 
Я разрешаю, в очередь вставайте. 
Наверно, печень голубя во мне, 
В ней желчи нет – злодейство я терплю 
И до сих пор шакалам не скормил 
Труп этого мерзавца. Грязный скот! 
Блудливый зверь! Бессовестный ублюдок! 
Возмездие! 
Нет, право, я осёл! Что я за сын? 
Ко мне взывает тот и этот свет: 
«Воздай убийце милого отца!» – 
А я тут опускаюсь до ругни 
И самоутешаюсь словесами, 
Как потаскуха или судомойка! 
Позор! Вперёд, мой разум! Я слыхал, 
Что самые отпетые злодеи, 
Захваченные магией игры, 
Порой душевной встряске подвергались 
И каялись публично в преступленьях: 
Убийство проболтается и молча. 
Одну из сцен, в которой смерть отца 
Предстанет зримо, дяде предъявив, – 
Ланцетом-взглядом я его вспорю. 
А вдруг меня лукавый искушал? 
Вселиться мог он в образ дорогой. 
К тому же, как на грех, моя душа, 
От горя обессиленная, стала 
Добычей лёгкою для сатаны. 
Нет, должен быть источник повернее. 
На завтрашний спектакль, как на живца, 
Поймаю совесть дяди-подлеца. 
  
Акт третий, сцена 
     первая 
  
ГАМЛЕТ. Вопрос вопросов: быть или не 
     быть? 
Что благородней – славить провиденье 
И подставлять его ударам грудь 
Иль бой принять: шагнуть во всеоружье 
В пучину зла? Уснуть навек. Уснуть – 
И кончено. Поверить, что, уснув, 
Избудешь сотни мук души и тела? 
Да разве можно благом не считать 
Финал такой? Уснуть. Навек уснуть. 
И, значит, видеть сны? Вот где барьер! 
Сомненье в том, что, сбросив путы 
     жизни, 
Мы будем сны загробные смотреть, 
Удерживает нас на этом свете, 
Пожизненные беды нам сулит. 
И кто терпел бы пытки бытия: 
Ярмо тирана, чванство самозванцев, 
Боль от измены, канитель суда, 
Чиновников продажность и пинки 
Достойным людям в дар от негодяев, – 
И не освободил бы сам себя 
Ударом стали? Кто тянул бы лямку 
Постылых лет, потея и скуля, 
Когда бы страх проснуться после смерти 
В неведомой стране, где пропадают 
Паломники навек, не вынуждал 
Предпочитать известную беду 
Погоне за бедою неизвестной? 
Так делаешься трусом – от ума, 
Так дерзости румянец выцветает, 
Изъеден бледной немочью мышленья, 
А планы, грандиозные по цели 
И важности, переменяя русло, 
Расходятся с поступками. Но хватит! 
Офелия, о нимфа, не забудь 
Мои грехи в молитвах помянуть! 
  
Акт третий, сцена 
     третья 
  
КОРОЛЬ. Так согрешил я – тошно небесам. 
На мне стоит печать братоубийцы, 
Древнейшего преступника земли. 
Я даже помолиться не могу; 
Хочу и должен – но не в состоянье: 
Слова молитв от крови тяжелы. 
Я медлю, как слуга у двух господ, 
Не знающий, какому угодить. 
Да окунись я в кровь родного брата, 
Ужели не смогли бы небеса 
Мне руки окаянные умыть? 
Вот милосердье, нечего сказать: 
Колоть тебе глаза твоим грехом! 
Зачем молиться, как не для того, 
Чтобы паденья вовсе избежать, 
А коль упал – вновь на ноги подняться? 
Грех замолил – и не было греха. 
Так как же мне прикажете молиться? 
«Прости меня за то, что я убил»? 
Немыслимо! Пойти на преступленье, 
Чтоб обладать короной, королевой, 
Почётом, ни о чём не сожалеть 
И ожидать прощения за это? 
Так, пользуясь порочностью людской, 
Злодей богатый душит справедливость 
И гнусными дарами поощряет 
Продажный суд. На небе – всё не так. 
Там все твои дела как на ладони, 
Там – сколько ни хитри – тебя заставят 
Дать показанье о своих грехах. 
Так что мне делать? На себе проверить 
Божественную силу покаянья? 
А если Бог на это не дал сил? 
Нет, я свихнусь! В груди – чумная ночь! 
И не отмыть помоями души – 
Хоть утони в них. Ангел мой, спаси! 
Согнитесь, ноги! Каменное сердце, 
Стань сызнова младенчески невинным! 
Всё, может, образуется ещё. 
  
(Отходит в сторону и становится на 
     колени.) 
  
Входит ГАМЛЕТ. 
  
ГАМЛЕТ. Вот бы его прихлопнуть за 
     молитвой! 
Пустячный труд – и он на небесах. 
Вот и вся месть. Тут стоит 
     поразмыслить. 
В аду из-за мерзавца мой отец, 
А я за это собственной рукою 
Мерзавца в рай небесный отошлю? 
Но так не мстят, скорей – благодарят. 
Отец был после трапезы убит, 
В соцветии грехов, как май в цветах. 
Кто знает, как за то с ним разочлись? 
Но, надо полагать, отцу пришлось 
Довольно туго. Разве это месть – 
Проткнуть врага, когда его душа 
Чиста и к вознесению готова? 
Конечно, нет! 
Не время, шпага! Будет миг страшней! 
Когда он выпьет, выйдет из себя, 
Займётся кровосмесною любовью, 
За карты сядет, выбранится вслух, 
За делом о Спасенье позабудет, – 
Ты так его тогда ошеломи, 
Чтоб, пятками сверкнув, он рухнул в ад 
Вслед за своею чёрною душою. 
Но мне пора. Ждёт мать. – Молись пока. 
Дай сроку мне ещё два-три денька. 
  
(Уходит.) 
  
КОРОЛЬ (вставая). Слова 
     порхают, мысли – все при мне. 
Одни слова на небе – не в цене. 
  
Акт четвертый, сцена 
     четвёртая 
  
ГАМЛЕТ. На что ни гляну – всё мне здесь 
     в упрек; 
Все здесь меня подстёгивает мстить. 
Но если для тебя цель жизни в том, 
Чтоб отправлять естественные нужды, 
Ты разве человек? Ты просто зверь. 
Ужель способность освещать умом 
Грядущие и прошлые событья 
Вдохнула в нас божественная сила, 
Чтоб этот светоч тлел, а не горел? 
Мы или толстокожи по природе 
Или стремимся всё предусмотреть, 
Продумать досконально мысль, в которой 
Не столько смысла, сколько малодушья. 
Поэтому я мститель на словах, 
Хотя есть всё, чтоб к делу перейти – 
И сила, и причина, и возможность. 
Всё здесь меня корит. Вот, например, 
Армаду войск ведёт зелёный принц, 
На крыльях честолюбия парящий; 
Ему на будущее наплевать; 
Играет он в смертельную игру, 
Дразня Фортуну ради шелухи. 
А может быть, великие не ищут 
Причины подходящей для борьбы, 
Но в бой идут из-за клочка земли, 
Когда на карте честь? А у меня 
Отец убит и мать развращена, 
От гнева кровь кипит, а между тем, 
Забывшись, я бессовестно глазею 
На двадцать тысяч смертников, бредущих 
Во имя славы призрачной на смерть – 
Как на обед! – за землю, на которой 
Несчастным этим места не найти 
Не то что для позиций, – для могил. 
О я клянусь о крови думать впредь, 
Чтоб или отомстить иль умереть!