Вильям
Шекспир

«Макбет»

Акт первый, сцена 
     пятая 
  
ЛЕДИ МАКБЕТ. На башне ворон криком 
     подавился, 
Накаркав посещенье короля. 
Слетайтесь, духи мерзостных желаний, 
И сделайте бесполою меня; 
Свирепостью набейте мне утробу; 
Сверните кровь; врата заколотите, 
В которые проскальзывает совесть, 
Чтоб жалость человечья не смогла 
Путь преградить намереньям жестоким. 
Бесчувственные демоны-убийцы, 
Бесплотные вершители злодейств, 
К моим грудям – не молоком, а желчью 
Набухшим, – присоситесь! Мрак 
     полночный, 
Туманом серным ада затянись! 
Чтобы кинжал вслепую поражал, 
А небо не сумело бы прорвать 
Попону тьмы и прокричать: «Опомнись!». 
  
Акт первый, сцена 
     седьмая 
  
МАКБЕТ. Когда бы всё конечное 
     кончалось, 
Концов не оставляя никаких, – 
Я бы рискнул. Когда бы преступленье 
Не попадало в сеть своих последствий 
И с достиженьем цели забывалось; 
И меч, всё совершив, всё завершал бы – 
Вот здесь – средь мели вечности – вот 
     здесь, – 
То мы б отвергли вечное блаженство. 
Но судят нас и здесь, на этом свете. 
Научишь злу – найдётся ученик 
Учителя-злодея проучить. 
Отравленное нами же вино 
Нам подаёт бездушная Фемида. – 
Король двойному вверен попеченью: 
Во-первых, родственника и вассала, 
А во-вторых, хозяина, чей долг – 
С мечом в руках сон гостя охранять, 
А не точить на спящего кинжал. 
К тому ж Дункан таким был справедливым 
И добрым королём, что вострубят, 
Как ангелы, достоинства его 
И – cмерть убийце. И как херувим, 
На сотканном из воздуха коне, 
Как ветрокрылый голенький младенец, – 
Печаль новорождённая дохнёт 
В глаза людские ужасом злодейства – 
И буря захлебнётся в море слёз. – 
Хромает честолюбие моё: 
Пришпорь его – оступится, пожалуй, 
И рухнет ненароком на меня. 
  
Акт второй, сцена 
     первая 
  
МАКБЕТ. Что вижу, Боже! В воздухе 
     кинжал! 
И рукояткой тянется к руке. 
Ты предо мной – но в руки не даёшься; 
Схватить нельзя – но вижу я тебя. 
Наверно, ты – губительный мираж, 
Раз можно видеть, но не осязать. 
Иль ты воображаемый кинжал, 
Больных души и мозга порожденье? 
Ты для меня едва ль не ощутимей 
Того, который в ножнах у меня. 
Ты стал путеводителем моим, 
Чудовищного замысла ключом. 
Глаза мои глумятся надо мной 
Или другие чувства превосходят, – 
Но ты передо мною, и в крови, 
Которой прежде не было и быть 
Не может, твой клинок и рукоятка: 
Предстало мне предвестье дел кровавых. 
     – 
Полмира в полумёртвом забытье; 
Под шторой сна кривляются химеры; 
Слетаются, чтоб жертву принести 
Гекате бледной, духи чародейства; 
Завыли волки, подали сигнал 
Тщедушного убийства сторожа, 
И, словно привидение, оно 
Тарквиниевым крадущимся шагом 
К заветной цели медленно скользит. 
Земля! Устойчивое основанье! 
За мной, куда иду я, не следи. 
Не то об этом камни прокричат, 
Отняв у тьмы ей свойственный кошмар! – 
Но я всё здесь, а он вкушает сон. 
Боюсь, что пыл мой речью охлаждён. 
  
За сценой звон колоколов. 
  
Опять звонят. Пора. Пора. Пора... 
Дункан, не слушай: эти голоса 
Тебя шлют в пекло иль на небеса. 
  
Акт пятый, сцена пятая 
  
СЕЙТОН. Почила королева, государь. 
МАКБЕТ. Она б могла и позже опочить. 
Печалиться мне нынче недосуг. 
Вот если б завтра... завтра... 
     завтра... завтра... 
Разматывая свиток бытия, 
Крадутся дни к итоговой ремарке, 
И «завтра», превращаясь во «вчера», 
Толкает нас в могилу. И – конец. 
Туман исчез. Растаяла свеча. 
Сгорела жизнь – бездарный лицедей: 
Валял себе на сцене дурака, 
А время вышло – канул за кулисы. 
Пропала жизнь – бессмысленная сказка, 
Рассказанная круглым идиотом, 
Безумный и бессвязный монолог.