Покос
Погода – в нас, а дождь – он просто дождь.
Косой иглой пришил к деревне небо.
Кричит гроза раскатисто, свирепо.
Сгоняет в поле ветер – не свернёшь.
Границы у реальности размыв,
мы непогодный празднуем заплыв.
…Смахнёт в ручей печаль, накинет плащ
Настасья, и – пойдёт доить корову
на стойбище в день ветреный, суровый.
А дед вослед: «Когда её продашь,
Изаура? Ведь непосильный труд!
Детишки год как в городе живут...»
А вымя стало тёплым и тугим,
в три струйки молоко в ведро стекает...
И дождь пройдёт, и солнце воссияет.
И загалдят хозяйки слободским
приятным говорком, домой спеша.
Пристанут слепни, над ското̀м жужжа.
Перенасыщен воздух: на лугу
разлился острый привкус разнотравья,
на мокрых листьях капли заиграли
агатами. У хаты слышен гул –
зять с дочкой подоспели на покос,
а с ними внук и в переноске мопс.
Деревенская банька
Под цедрой неба – царствие блаженства.
…Он слышит, как шумит огромный лес.
В траве горячей тонет, будто в детстве...
Опять бежит реке наперерез,
с холма спускаясь, славный Геркулес,
он – сын земли, но не наследник Зевса.
В нём – молний, грома и отваги смесь.
А по большому счёту – не балбес ли? –
сбежал в деревню на недельку слесарь.
По-белому истопит бабка баньку.
Не только телом чище – и душой
в парилке хвойной станет Грозный Ванька,
поддав парку берёзовым ковшом.
Жар тело обовьёт, прильнув плющом.
Спадут, размякнув, хворей паутины.
И будет пар витать под потолком.
А наш Иван, как новенький, счастливый,
в предбаннике сидит, смакует пиво.
...Курильщики засядут на крылечке.
Им слышно – гулко ухает сова.
Стемнело небо, путь указан Млечный.
И светлячки созвездий рисовать
луна явилась из ночного рва.
Мелодии и трели вместо певчих
кузнечики затеяли ковать.
Бросая плед увесистый на плечи,
Морфей приходит – до утра далече…
В стогу
Давай помолчим обо всём... Застынем в цвету гречихи.
Вибрирует космос. Дыханье становится тихим.
В стог сена собрался мир и слился с ним воедино.
Ночь в лёгком тумане – в театре теней-паутинок,
они оплетут часы, и время на миг прервётся.
Отсутствуют звуки, движения – только эмоции
на коже огнём дрожат и мечутся между цветами
и счастьем в твоих глазах.
Светает.
Камень
Он старый камень, время помирать.
Погрузит грузчик в самосвал скитальца.
Камнедробилке день-другой дождаться –
щебёнкой станет на тропинке в сад.
Устало едет, вспоминая жизнь,
а вспомнить есть что, довелось когда-то
на дне морском лежать горой патлатой
и лавой на песок перенестись.
Землетрясенья, сходы, ледники
оставили на теле шрамы, метки,
и подарил вулкан на память редкость –
алмазно-белой россыпи виски.
Грех жаловаться, прожил хорошо.
...Он подобрался в тряске ближе к борту,
упёрся круглым боком в тент потёртый
и, выпав, укатился на лужок.
Акварельное
Наполнен март журчанием ручьёв,
зелёными ростками, птичьей трелью.
Нет тяжести – воздушность акварели
размётана позёмкой из цветов.
Весна вливает новую хандру –
поёт душа, но пусто на бумаге...
Я в городе – как сайра в саркофаге,
а хочется – карасиком в пруду.
Подует в спину ветер перемен.
Покину мегаполиса мятежность,
через луга к деревне резко срежу.
И растворится в прошлом серый плен.
Белый дым
В подземных казематах, заваленных когда-то,
защитники германских королей
ночами собирались
и делали анализ,
оплакивая прусский Колизей.
Лихие пехотинцы со шрамами на лицах,
артиллеристы в кожаных штанах
на башню пробирались,
хлестали шнапс и дрались,
чтоб дух непобедимый не зачах.
Кляня судьбу и плача, сошлись на неудаче.
Не повезло... Пришлось сдать Кёнигсберг?
Разбит Тевтонский орден,
сердит верховный Один
и герб фон Отто Ляшинский померк.
И курят в тридесятом убитые ребята –
над бастионом ночью белый дым.
Трофейную махорку
дотянут потихоньку
и разойдутся снова к неземным...
Две минуты
...Не выходи из комнаты, любимая.
Вчерашний день запри.
Дорога лентой заскользит к ночному Крыму,
Радары в двести сорок нас на память снимут,
Запомнится обрыв и крик.
…Загнивший госпиталь, зашитое плечо.
Ночная жизнь, во время сна вползают тени,
скользят, белёсые, из тьмы. Захвачен в плен я.
Сожмётся сердце в битой клетке, сбавив счёт…
На память вечную две яркие весны,
Как скороходы, пробегут перед глазами.
Огонь одной из двух свечей бессрочно замер.
В саду вчерашнем, сбросив листья, ясень сник.
Мой собеседник – это время сжатых стен,
но если б можно было взять хоть две минуты
и возвратить с песками прошлого разутый
вчерашний миг...
Я ей сказал бы в этот день:
«Не выходи из комнаты, любимая...»
© Владимир Набоев, 2019–2020.
© 45-я параллель, 2020.