Владимир Солоухин

Владимир Солоухин

Вольтеровское кресло № 23 (515) от 11 августа 2020 года

Лучше падай, но всё же иди!

Так стриж в предгрозье

 

Берёзу, звонкую от стужи,

Отец под корень подрубал.

Седьмой, удар, особо дюжий,

Валил берёзу наповал.

На синий снег летели щепки,

Чуть розоватые собой,

А самый ствол, прямой и крепкий,

Мы на санях везли домой.

Там после тщательной просушки

Гулял рубанок по стволу,

И солнцем пахнущие стружки

Лежали пышно на полу.

А в час, когда дымки на крышах

И воздух звонок, как стекло,

Я уходил на новых лыжах

На холм высокий, за село.

Такой нетронутый и чистый

Весь мир лежал передо мной,

Что было жалко снег пушистый

Чертить неопытной лыжнёй.

Уже внизу кусты по речке

И все окрестности внизу,

И тут не то что спрыгнуть с печки

Иль прокатиться на возу.

Тут ноги очень плохо служат

И сердце ёкает в груди.

А долго думать только хуже,

А вниз хоть вовсе не гляди.

И я ловчил, как все мальчишки,

Чтоб эту робость провести:

Вот будто девочку из книжки

Мне нужно броситься спасти.

Вот будто все друзья ватагой

Идут за мною по пятам

И нужно их вести в атаку,

А я у них Чапаев сам.

Под лыжей взвизгивало тонко,

Уж приближался миг такой,

Когда от скорости шапчонку

Срывает будто бы рукой.

И, запевая длинно-длинно,

Хлестал мне ветер по лицу,

А я уже летел долиной,

Вздымая снежную пыльцу…

Так стриж в предгрозье, в полдень мая,

В зенит поднявшись над селом,

Вдруг режет воздух, задевая

За пыль дорожную крылом.

 

1951

 

Последний блик закатного огня

 

Последний блик закатного огня

Нахлынувшая туча погасила.

«Вы любите природу?» – у меня

Восторженная спутница спросила.

Я промолчал растерянно в ответ

На тот вопрос бессмысленный и странный.

Волну спросила б: нравится иль нет

Крутой волне

Волненье океана?

 

1954

 

Ветер

 

Ветер

Летит над морем.

Недавно он не был ветром,

А был неподвижным, тёплым воздухом над землей.

Он

Окружал ромашки.

Пах он зелёным летом

(Зыбко дрожал над рожью жёлтый прозрачный зной).

Потом,

Шевельнув песчинки,

Немного пригнувши травы,

Он начал своё движенье. Из воздуха ветром стал.

И вот

Он летит над морем.

Набрал он большую скорость,

Забрал он большую силу. Крылища распластал.

Ходят

Морские волны.

С них он срывает пену.

Пена летит по ветру. Мечется над волной.

Светлый

Упругий ветер

Не мёдом пахнет, а йодом,

Солью тревожно пахнет. Смутно пахнет бедой.

(Руки мои – как крылья. Сердце моё распахнуто.

Ветер в меня врывается. Он говорит со мной):

– Спал я

Над тихим лугом.

Спал над ромашкой в поле.

Меня золотые пчёлы пронизывали насквозь.

Но стал я

Крылатым ветром,

Лечу я над чёрным морем.

Цепи я рву на рейдах, шутки со мною брось! –

Я

Говорю открыто:

– Должен ты выбрать долю,

Должен взглянуть на вещи под резким прямым углом:

Быть ли

Ромашкой тихой?

Медом ли пахнуть в поле?

Или лететь над миром, время круша крылом? –

Что я

Ему отвечу?

– Сходны дороги наши,

Но опровергну, ветер, главный я твой резон:

Если б

Ты не был тихим

Воздухом над ромашкой,

Откуда б ты, ветер, взялся? Где бы ты взял разгон?

 

1960

 

Жить на земле

 

Жить на земле, душой стремиться в небо –

Вот человека редкостный удел.

Лежу в траве среди лесной поляны,

Берёзы поднимаются высоко,

И кажется, что все они немножко

Там, наверху, друг к дружке наклонились

И надо мной смыкаются шатром.

Но чист и синь просвет

Между берёз зеленых,

Едва-едва листами шелестящих.

Я вижу там то медленную птицу,

То белые, как сахар, облака.

Сверкает белизна под летним солнцем,

И рядом с белизной – ещё синее,

Заманчивее, слаще глубина.

Жить на земле, тянуться в беспредельность

Вот человека радостный удел.

Лежу в траве

(Иль на песке в пустыне,

Иль на скале, на каменном утёсе,

Или на гальке, там, где берег моря),

Раскинув руки, вверх гляжу, на звёзды.

Мгновенья в жизни выше не бывает,

Мгновенья в жизни чище не бывает.

Ни труд, ни бой, ни женская любовь

Не принесут такого же восторга.

О глубина вселенского покоя,

Когда ты весь растаял в звёздном небе,

И сам, как небо, потерял границы,

И все плывёт и кружится тихонько.

Не то ты вверх летишь, раскинув руки,

Не то протяжно падаешь.

И сладко,

И нет конца полёту (иль паденью),

И нет конца ни жизни, ни тебе.

Жить на земле, душой стремиться в небо.

Зачем стремиться? Брось свои берёзы,

Лети себе в заманчивую синь.

Купи скорей билет. С аэродрома

Тебя сейчас поднимут в небо крылья.

Вот синь твоя. Вот звёзды. Наслаждайся.

Вон облако. Его с земли ты видел.

Оно горело, искрилось, сверкало.

Оно, как лебедь, плавало по небу.

Мы сквозь него спокойно пролетаем.

Туман, вода. А в общем – неприятность:

Всегда сильней качает в облаках.

Гляжу я вниз, в окошечко, на землю.

Лесок – как мох.

Река в лесу – как нитка.

Среди поляны точка –

Человечек!

Быть может, он лежит, раскинув руки,

И смотрит вверх.

И кажется красивой

Ему сейчас заманчивая синь.

– Хочу туда. Хочу скорей на землю!

– Постой. Сейчас поднимемся повыше.

На десять тысяч. Там ещё ты не был.

– Пусти!

– Ты сам мечтал. Ты жаждал: Ты хотел!..

Жить на земле. Душой стремиться в небо.

Вот человека сладостный удел.

 

1964

 

Журавли улетели

 

«Журавли улетели, журавли улетели!

От холодных ветров потемнела земля.

Лишь оставила стая средь бурь и метелей

Одного с перебитым крылом журавля».

Ресторанная песенка. Много ли надо,

Чтоб мужчина сверкнул полупьяной слезой?

Я в певце узнаю одногодка солдата,

Опалённого прошлой войной.

Нет, я с ним не знаком и не знаю подробно,

О каких журавлях он тоскует сейчас.

Но, должно быть, тоска и остра, и огромна,

Если он выжимает слезу и у нас.

«Журавли улетели, журавли улетели!!

От холодных ветров потемнела земля.

Лишь оставила стая средь бурь и метелей

Одного с перебитым крылом журавля».

Ну какой там журавль? И какая там стая?

И куда от него улетела она?

Есть квартира, поди,

Дочь, поди, подрастает,

Помидоры солит хлопотунья жена.

И какое крыло у него перебито?

И какое у нас перебито крыло?

Но задумались мы. И вино не допито.

Сладковатой печалью нам душу свело.

«Журавли улетели, журавли улетели!!!

От холодных ветров потемнела земля.

Лишь оставила стая средь бурь и метелей

Одного с перебитым крылом журавля».

Ресторанная песенка. Пошлый мотивчик.

Ну ещё, ну давай, добивай, береди!

Вон и в дальнем углу разговоры затихли,

Душит рюмку майор со Звездой на груди.

Побледнела и женщина, губы кусая,

С повтореньем припева больней и больней…

Иль у каждого есть улетевшая стая?

Или каждый отстал от своих журавлей?

Допоёт и вернётся в ночную квартиру.

Разойдутся и люди. Погаснут огни.

Непогода шумит. В небе пусто и сыро.

Неужели и впрямь улетели они?

 

1974

 

Звёздные дожди

 

Бездонна глубь небес над нами.

Постой пред нею, подожди…

Над августовскими хлебами

Сверкают звёздные дожди.

Не зная правильной орбиты,

Вразброд, поодиночке, зря

Летят из тьмы метеориты

И круто падают, горя.

Куски тяжёлого металла,

Откуда их приносит к нам?

Какая сила разметала

Их по космическим углам?

На островок земли туманный,

Где мирно пашутся поля,

Не так ли бездна океана

Выносит щепки корабля?

А вдруг уже была планета

Земле-красавице под стать,

Где и закаты, и рассветы,

И трав душистых благодать?

И те же войны и солдаты.

И те же коршуны во мгле,

И, наконец, разбужен атом,

Как он разбужен на земле?

Им надо б всё обдумать трезво,

А не играть со смертью зря.

Летят из тьмы куски железа

И круто падают, горя.

То нам примером быть могло бы,

Чтобы, подхваченный волной,

Как голубой стеклянный глобус,

Не раскололся шар земной.

Погаснет солнце на рассвете,

И нет просвета впереди…

А на какой-нибудь планете

Начнутся звёздные дожди.

 

1956

 

Здесь гуще древесные тени

 

Здесь гуще древесные тени,

Отчётливей волчьи следы,

Свисают сухие коренья

До самой холодной воды.

Ручья захолустное пенье

Да посвисты птичьи слышны,

И пахнут лесным запустеньем

Поросшие мхом валуны.

Наверно, у этого дуба,

На этих глухих берегах

Точила железные зубы

Угрюмая баба–яга.

На дне буерака, тоскуя,

Цветок-недотрога растёт,

И папортник в ночь колдовскую,

Наверное, здесь расцветёт…

Сюда вот, откуда дорогу

Не сразу обратно найдёшь,

Забрёл я, не верящий в бога,

И вынул охотничий нож.

Без страха руками своими

(Ветрам и годам не стереть)

Нездешнее яркое имя

Я высек на крепкой коре…

И кто им сказал про разлуку,

Что ты уж давно не со мной:

Однажды заплакали буквы

Горячей янтарной смолой.

С тех пор как уходят морозы,

Как только весна настаёт,

Роняет дремучие слёзы

Забытое имя твоё.

 

1947

 

Мне странно знать

 

Мне странно знать, что есть на свете,

Как прежде, дом с твоим окном.

Что ты на этой же планете

И даже в городе одном.

Мне странно знать, что тот же ясный

Восток в ночи заголубел,

Что так же тихо звёзды гаснут,

Как это было при тебе.

Мне странно знать, что эти руки

Тебя касались. Полно, нет!

Который год прошёл с разлуки!

Седьмая ночь… Седьмой рассвет…

 

1947

 

Мужчины

 

Б. П. Розановой

 

Пусть вороны гибель вещали

И кони топтали жнивьё,

Мужскими считались вещами

Кольчуга, седло и копьё.

Во время военной кручины

В полях, в ковылях, на снегу

Мужчины,

Мужчины,

Мужчины

Пути заступали врагу.

 

Пусть жёны в ночи голосили

И пролитой крови не счесть,

Мужской принадлежностью были

Мужская отвага и честь.

Таится лицо под личиной,

Но глаз пистолета свинцов.

Мужчины,

Мужчины,

Мужчины

К барьеру вели подлецов.

 

А если звезда не светила

И решкой ложилась судьба,

Мужским достоянием было

Короткое слово – борьба.

Пусть небо черно, как овчина,

И проблеска нету вдали,

Мужчины,

Мужчины,

Мужчины

В остроги сибирские шли.

 

Я слухам нелепым не верю,–

Мужчины теперь, говорят,

В присутствии сильных немеют,

В присутствии женщин сидят.

И сердце щемит без причины,

И сила ушла из плеча.

Мужчины,

Мужчины,

Мужчины,

Вы помните тяжесть меча?

 

Врага, показавшего спину,

Стрелы и копья остриё,

Мужчины,

Мужчины,

Мужчины,

Вы помните званье своё?

 

А женщина – женщиной будет:

И мать, и сестра, и жена,

Уложит она, и разбудит,

И даст на дорогу вина.

Проводит и мужа и сына,

Обнимет на самом краю…

Мужчины,

Мужчины,

Мужчины,

Вы слышите песню мою?

 

1967

 

На базаре

 

На базаре квохчут куры,

На базаре хруст овса,

Дремлют лошади понуро,

Каплет дёготь с колеса.

На базаре пахнет мясом,

Туши жирные лежат.

А торговки точат лясы,

Зазывают горожан.

Сало топится на солнце,

Просо сыплется с руки,

И хрустящие червонцы

Покидают кошельки.

–Эй, студент, чего скупиться?

По рукам – да водку пить!..-

Ко всему мне прицениться,

Ничего мне не купить.

А кругом такая свалка,

А кругом такой содом!

Чернобровая гадалка

Мне сулит казённый дом.

Солнце выше, воздух суше,

Растревоженней базар,

Заглянули в мою душу

Сербиянские глаза.

Из-под шали чёрный локон,

А глаза под стать ножу:

– Дай-ка руку, ясный сокол,

Дай, на руку погляжу!

Будет тайная тревога,

А из милых отчих мест

Будет дальняя дорога

И червонный интерес!

Ту девицу-голубицу

Будешь холить да любить…-

Ко всему мне прицениться,

Ничего мне не купить.

 

1946

 

Третьи петухи

 

Глухая ночь сгущает краски,

И поневоле страшно нам.

В такую полночь без опаски

Подходят волки к деревням.

Зачем-то совести не спится,

Кому-то хочется помочь.

И болен мозг. И дух томится.

И бесконечно длится ночь.

Захлопав шумными крылами,

Петух проснувшийся орёт.

Полночный час идёт над нами,

Звезда полночная плывёт.

По всем дворам пропели певни,

Но не разбужена земля.

И снова тихо над деревней,

Темны окрестные поля.

Повремени, собравши силы.

Земля вращается в ночи.

Опять глашатай краснокрылый,

Крылом ударив, закричит.

И снова все ему ответят

Из-за лесов… Из-за реки…

Но это всё ещё не третьи,

Ещё не третьи петухи.

Ещё раздолье всем сомненьям,

Ещё не просто быть собой.

Ещё в печах к сухим поленьям

Не поднесён огонь живой,

Чтоб трубы дружно задымились,

Чтобы дымы тянулись ввысь,

Чтоб жар пылал, чтоб щи варились,

Чтоб хлебы добрые пеклись.

Ещё зари в помине нету,

Ещё и звёзды не бледней

И утра светлого приметы

Неуловимы для людей.

Но скоро станет мрак белесым,

Проступят дальние стога

И солнце, выйдя из-за леса,

Зажжёт февральские снега.

Но выйдет солнце непременно,

В селе,

Вокруг,

Из-за реки,

По всей предутренней вселенной

Горланят третьи петухи.

 

1956

 

Над ручьём

 

Спугнув неведомую птицу,

Раздвинув заросли плечом,

Я подошёл к ручью напиться

И наклонился над ручьём.

Иль ты была со мною рядом,

Иль с солнцем ты была одно:

Твоим запомнившимся взглядом

Горело искристое дно.

Или, за мною вслед приехав,

Ты близ меня была тогда!

Твоим запомнившимся смехом

Смеялась светлая вода.

И, угадав в волне нестрогой

Улыбку чистую твою,

Я не посмел губами трогать

Затрепетавшую струю.

 

1946

 

Пробуждение

 

Задёрнув шторы, чтоб не пробудиться,

Чтобы хранились тишь да полумгла,

В рассветный час, когда так сладко спится,

В своей квартире девушка спала.

Но из вселенной, золотом слепящей,

Рассветный луч сквозь занавес проник,

И оттого над девушкою спящей

Горел во тьме слегка овальный блик.

Земля крутилась. Утро шло по плавням,

Шли поезда по утренней стране.

Земля крутилась: медленно и плавно

Спускался луч по крашеной стене.

Бровей крутых, как крылья сильной птицы,

Луч золотым коснулся остриём,

Он тихо тронул длинные ресницы,

До тёплых губ дотронулся её.

И, спящей, ей тревожно как-то стало,

Как будто бы куда-то кто-то звал.

Не знаю, что во сне она видала,

Когда рассвет её поцеловал.

То жизнь звала: проснись, беги навстречу

Лугам, цветам, в лесную полумглу!

То жизнь звала: проснись, рассвет не вечен,

И этот луч уж вон он, на полу!

Беги, росинки в волосы вплетая,

И над туманным озером в лесу,

Красивая, зарёю облитая,

Затми собой вселенскую красу!

 

1952

 

Три черёмуховых дня

 

Какой простор насмешкам был,

Упрёкам тошным и сварливым,

Что я черёмух насадил,

Где быть бы яблоням и сливам.

Как помню, даже и сосед

Не похвалил моей затеи:

"Ни красоты особой нет,

Ни проку, кроме, разве тени.

От ягод сразу вяжет рот,

Ну, съешь десятка два от силы.

Конечно, ежели цветет,

То и душисто, и красиво,

Но это ведь – три дня в году.

И – отцвела. И – всё забыто.

И для чего сажать в саду,

Когда её в лесу избыток?"

Но я вчера окно открыл,

Нет, распахнул, окно, вернее,

И белой сказкой встречен был

И сразу замер перед нею.

Пыланье белого огня

В чуть золотистый час рассвета...

О, три черёмуховых дня!

Пусть остальные – просто лето.

Вы не обманите меня,

Чуди, капризничай, погода...

О, три черёмуховых дня

За остальные будни года!

Судьба, пути свои верши.

И отживу. И в землю лягу.

Три дня цветения души!

Себе берите тонны ягод.

То утро в памяти храня,

Прошу у жизни, как награды:

Дай три черёмуховых дня,

А остальных уже не надо.

 

1983

 

Я был в степи

 

Я был в степи и два цветка

Там для тебя нашёл.

Листва колючая жестка –

Все руки исколол.

Цветы невзрачны, не беда,

В степи ведь нет других.

Скупая горькая вода

Питала корни их.

Вся жизнь для них была, как боль

В пустынной стороне,

И не роса на них, а соль

Мерцала при луне.

Зато, когда железный зной

Стирал траву с земли,

Они в пыли, в соли земной

По-прежнему цвели.

А если розы любишь ты,

Ну что ж, не обессудь!

Мои колючие цветы –

Не приколоть на грудь.

 

1957

 

Та минута была золотая

 

Верно, было мне около году,

Я тогда несмышлёнышем был,

Под небесные синие своды

Принесла меня мать из избы.

И того опасаясь, возможно,

Чтобы сразу споткнуться не мог,

Посадила меня осторожно

И сказала: «Поползай, сынок!»

Та минута была золотая –

Окружила мальца синева,

А ещё окружила густая,

Разгустая трава–мурава.

Первый путь до цветка от подола,

Что сравнится по трудности с ним?

Он пролёг по земле, не по полу,

Не под крышей – под небом самим.

Все опасности белого света

Начинались на этом лугу.

Мне подсунула камень планета

На втором от рожденья шагу.

И упал, и заплакал, наверно,

И барахтался в тёплой пыли…

Сколько, сколько с шагов этих первых

Поисхожено мною земли!

Мне достались в хозяйские руки

Ночи звёздные, в росах утра.

Не трава, а косматые буки

Окружали меня у костра.

На тянь-шаньских глухих перевалах

Я в снегу отпечатал следы.

Заполярные реки, бывало,

Мне давали студёной воды.

Молодые ржаные колосья

Обдавали пыльцою меня,

И тревожила поздняя осень,

Листопадом тихонько звеня.

Пусть расскажут речные затоны,

И луга, и леса, и сады:

Я листа без причины не тронул

И цветка не сорвал без нужды.

Это в детстве, но всё-таки было:

И трава, и горячий песок,

Мать на землю меня опустила

И сказала: «Поползай, сынок!»

Тот совет не пошёл бы на пользу,

Все равно бы узнал впереди –

По планете не следует ползать,

Лучше падай, но всё же иди!

Так иду от весны до весны я,

Над лугами грохочет гроза,

И смотрю я в озёра земные

Всё равно что любимой в глаза.

 

1953