Владимир
Таблер

Бегство от толстокожести

Владимир Оттович Таблер родился 2 февраля 1957 года в городе Березники Пермской области. Ушёл из жизни 22-го мая 2010 года.

Русский поэт, бард. Лауреат литературных конкурсов имени Николая Гумилёва «Заблудившийся трамвай», имени Максимилиана Волошина и других.  По основной, «рабочей» специальности – инженер-электрик. С 1972 года жил в Каунасе.

До 1984 года публиковался в республиканских и всесоюзных изданиях. Долгое время практически ничего не писал. Благодаря интернету в 2002 – 2003-м годах возобновляет свою литературную деятельность. В 2003 году в Вильнюсе вышла первая книга – «Избранные стихотворения». В 2008 году подготовил к изданию, но не успел увидеть сборник стихотворений «Когда оглянешься…» 

Книга вышла в 2011 году, благодаря финансовой поддержке друзей и читателей поэта. Учреждена литературная премия имени Владимира Таблера.

Свободное эссе о поэте

Таблер о рангах

Не столь давно ушедший из жизни поэт Владимир Таблер оставил нам разнообразное наследие, собранное его друзьями в посмертную книгу «Когда оглянешься…» Жизнь после смерти бывает не всегда справедливой для поэта. Я убеждён, крупнейший поэт русского зарубежья Владимир Таблер достоин быть упомянутым в лонг-листе фестиваля памяти «Они ушли. Они остались». В стихах Таблера – практически нет провалов. Планка, взятая поэтом, высока. Владимир удивительно разнообразен в своей лирике – здесь и «раблезианское» «Прощёное воскресенье», и философская «Песня пешки», и проникновенные пейзажи, например, «После шторма», и, конечно же, мурашками по коже – любовная лирика, посвящённая жене Зое.

Послесловие к посмертной книге Владимира Таблера написал критик Лев Аннинский, а этот человек просто так водить пером по бумаге не станет… Дай Бог, чтобы и дальше стихи Таблера вызывали неподдельный интерес у самых тонких ценителей русской поэзии.

Володя нёс в себе эту «державинскую» антиномию: «Я царь, я раб, я червь, я бог». Вселенские качели противоположностей раскачивали дух поэта, как американские горки. От нижней точки – ничтожества «мыслящего тростника» – к верхней – его величию. Владимир Таблер сумел отразить в своих стихах и бездну низа, и бездну верха. А чаще – и то, и другое – одновременно. Мажор и минор в их лирическом и философском преломлении. Меня изумляет амплитуда настроений Таблера, размах колебаний маятника регистров души поэта… Так, как это изумляет нас в творчестве Моцарта и Шопена. Посмотрите, сколь всепобеждающа радость бытия в стихотворении Таблера «Весна»:

Детство как потерянный рай

Нет-нет, да и прострелит сердце поэта тоска по детству, переживаемому, как потерянный рай. Тебе хорошо, над тобой, малышом, ещё не довлеют заботы, обязательства; наоборот, всё работает на тебя – время, родители…

Воспоминания поэта Владимира Таблера о своём детстве дуалистичны: возвратившись мыслями в детство, он не может уйти из реалий сегодняшнего дня. Он помнит, что мамы уже нет – и, возвращаясь обратно в детство, просит её не умирать. Это напоминает мне знаменитое стихотворение Арсения Тарковского о том, как ему приснился канун войны, и он, попав в предгрозье начала 1941 года, пытается оттуда рассказать людям, что с ними произойдёт в ближайшем будущем, умоляет их не делать того-то и того-то. Вот и Владимир Таблер, погрузившись мыслями в далёкое детство, видит ещё живую маму. У такого одновременного пребывания сразу в двух временных пространствах есть своё преимущество: объёмность переживания. Поэта «жалит» невозможность насовсем вернуться в прошлое: мы выросли и стали в стране детства невозвращенцами, которых, как персон нон грата, туда надолго не пускают. Только поэзия способна вернуть человеку утраченное душевное равновесие, возвратить его в обетованную страну детства.

Вспоминается Фет: «Я в жизни обмирал – и чувство это знаю». В лирике Владимира Таблера ощущается преемственность – отголоски мыслей наших классиков. Но переживания эти он, прочитав у предшественников, потом испытал сам. Мне кажется, поэзия вообще не вычитывается, а проживается. Даже если в тексте присутствуют аллюзии из сочинений других поэтов.

Кровопускание как спасение и бегство от толстокожести

Помнится, раньше врачи часто пускали кровь пациентам, и это служило лекарством практически против всех болезней. Герой Владимира Таблера сам пускает себе кровь – чтобы через искусственную боль вернуть себе ощущение полноты жизни, притуплённое бытом.

Потрясающее стихотворение! Аллюзии из Мандельштама (жимолость, жалость) только увеличивают силу таблеровского стихотворения. Поэт со своим неповторимым голосом доподлинно знает, как использовать находки своих знаменитых предшественников! Мы слышим всё то же до боли знакомое по другим стихотворениям Володи ощущение вселенской виноватости – перед собой, судьбой, миром, поэзией…

Причём у Таблера это всегда «пассивная» вина – «что-то не сделал важное и нужное». Впору говорить о душевном и духовном подвиге поэта – он берёт на себя горечь несовершенного мира, примеряет на себя его стигматы. Но так было не всегда… Может быть, и не было в жизни Владимира того маленького эшафота, который воззвал к слову и славе многих больших писателей. Возможно, недовольство собственной жизнью, накапливаясь, произвело тот энергетический взрыв, который стал предтечей второго пришествия Владимира Таблера в мир поэзии. Как будто «бесцельно прожитые годы» вытолкнули его со второй космической скоростью на новую поэтическую орбиту. Так или иначе, после длительного перерыва в творчестве, с выходом в литературное Интернет-пространство, Таблер словно бы обретает второе дыхание, а его стихи – искушённую завершённость Мастера.

Стихотворение Владимира Таблера «Поранюсь, порежусь» начинается как «рыбацкое» стихотворение, когда герой ранним утром выезжает на природу  побыть в безмолвии наедине с собой. Не знаю, может быть, поэт и взаправду невзначай порезался прибрежными камышами – и это дало начало стихотворению. Но это не так важно: намерение в поэзии и есть действие! Причём героя ранят чисто природные предметы – никакого насилия над собой! Это не стекло, разбитое пьяными хулиганами и выброшенное в речку. Это возвращение человека к природе. И боль здесь – индикатор новообретённой способности остро чувствовать жизнь. / О воды, о стрежни, / о хвою в бору / поранюсь, порежусь... /запомню... замру.../ «Быть живым», в понимании Владимира Таблера, –  значит уметь чувствовать боль. Если тебя ничего не ранит, в широком смысле слова, может быть, ты и не живёшь.

Такой вот «Таблер о рангах»… Поэт тянется к настоящему, сражается за него с собственной косностью, с доминантой материального мира. Он предпочитает гореть, а не «жить-поживать, да добра наживать». Поскольку накопление скарба заставляет человека скорбеть.

Осенняя космогония

Временами на лирика Таблера накатывало дерзновение, и тогда он писал такие стихи:

Даже на фоне совсем не тривиальных стихотворений Владимира Таблера, это его сочинение, которое я озаглавил бы просто «Осень», а, может быть, наоборот – «Реквием», а, может быть, просто «В октябре», выделяется своей необыкновенной авторской дерзновенностью. При жизни Володи стихотворение, к моему глубокому сожалению, так и осталось без названия.

Некоторые животные и рыбы жертвуют собой, чтобы родить потомство, по своему образу и подобию. Вот Владимир Таблер и допустил: нечто подобное вполне могло произойти и с самим Господом. Как однажды едко пошутил Шекспир, «мавр своё дело сделал, мавр может уйти». Эзотерически это хорошо согласуется и с концепцией «волшебника, который выпустил из-под контроля им же созданный мир».

Володя обладал «двойным», а то и «тройным» зрением, смотрел на мир в оба, «за себя и за того парня». Поэтому его панорама получается объёмной, герой смотрит на мир и глазами человека, и глазами не-человека, откуда-то сверху. В этом стихотворении он придаёт Богу некий «умысел», проистекающий от избытка знания. И действительно, если мы допустим, что Господь всезнающ и вполне осведомлён о своём бессмертии, многие Его поступки могут подвергнуться совершенно иной трактовке.

Сострадание заранее заложено в смету проекта! Как странно способна изгибаться и вывёртываться человеческая мысль! Впрочем, если Бог – шахматист, он действительно должен, по идее, провидеть будущее! Хотя бы на пару шагов вперёд! Правда, Он не обязан хотеть туда заглядывать. Рифмы и образы Таблера изумительны; стихи написаны с отчаяньем человека, который осмелился поставить себя на место Бога, и, ужаленный невозможной мыслью, отскочил. Владимир, подобно библейскому Иову, ропщет и не чувствует себя виноватым в этой трагической осенней мистерии, которая разыгрывается прямо перед его глазами.

Несколько спорных образов не снижают накал повествования. Но уже ловишь себя на мысли, что это – чисто авторское переживание Таблером осени, спровоцированное, может быть, предчувствием скорого ухода из мира, самоидентификацией своего «Я» с доктриной о Боге. Наверное, Пушкин или Шевчук написали бы об осени иначе! Но у каждого – своя осень, хотя она вроде бы одна на всех, общая.

Как мы видим, в авторской мифологии Владимира Таблера Бог тоже жертвует собой во имя людей. Различается только отношение лирического героя к жертвоприношению Господа.

И вот это картёжно-бранное «шулер» опять заставляет вспомнить о библейском Иове, который ругал Господа своего самыми последними словами и при этом ничего не боялся. «Хуже уже по любому не будет, – думал Иов. – Потому что хуже просто не может быть». Читая стихи Владимира Таблера, люди, может быть, озадачатся вопросом: что же это – поэзия или богохульство? Поэзия! Конечно же, поэзия! «Я буду петь, молиться и ругаться!» – воскликнул однажды поэт Игорь Гор. И почему-то веришь, что «молиться и ругаться» иногда может соседствовать и сосуществовать. Человеку кажется, что Бог к нему несправедлив. И, как результат, человек становится несправедлив к Богу.

В стихотворении Владимира Таблера герой вызывающе несправедлив к своему Господу. Не потому, что он – Фома неверующий. Он просто «запамятовал», что в других регионах планеты октябрь – совсем другой, и ничем не родствен умиранью. Но нашему поэту это не важно. Ему важно собственное лирическое переживание. Здесь и сейчас, а не где-то там, в далёкой Африке. Таблер переживает осеннюю агонию всего живого как предвестие собственной гибели. И это, вкупе с хулой по адресу Господа, производит на читателя просто шокирующее впечатление.

И, мне кажется, реальная смерть Володи ничего не прибавила к стихотворению и ничего от него не убавила. Потому как поэт имеет право на слово, даже не подтверждённое жизнью. Хотя «аз воздам», на мой взгляд, всегда следствие по отношению к «мне отмщение», а не наоборот…

В стихотворении «Вот что я, убогий, думать смею» поэт выразил крайнюю, депрессивную степень осеннего пессимизма. Очень важно подчеркнуть, что Владимир Таблер под «Богом» не имеет в виду Христа, Будду или кого-то вообще из «официальных лиц» религиозных конфессий. Поэтому стихотворение, конечно же, не носит богоборческий или антиклерикальный характер. Бог-творец Таблера безымянен, Он – космогоничен; вместе с тем это, несомненно, бог-демиург, сотворивший землю и всё живое. В этом сакральном акте Он, конечно же, выложился на все сто и сделал всё, что мог! После чего, вне всякого сомнения, оставалось только уйти – в иную жизнь или иную профессию. Пожинать плоды своего творчества и ностальгировать, лёжа на печи – это, конечно же, не дело для Творца!

Последние открытия биологов показали, что во все живые организмы Творцом заложена генетическая программа самоубийства клеток. Существует гипотеза, что земная жизнь ограничена по времени нарочно, и цель её – освободить жизненное пространство для новых поколений живущих. А также – достичь максимального разнообразия внутри вида. И, с этой точки зрения, данное стихотворение Владимира Таблера обретает ещё одно измерение.

И, всё-таки, Бог жив! Потому что после октября, уже в новой жизни, обязательно наступит март, а за ним – апрель, а за апрелем – май!

Бог воскрес! Ей богу, после Фридриха Ницше и Владимира Таблера такая мысль может показаться свежей!

Александр Карпенко

(Из записных книжек, 2011 год)

Творчество