Владислав
Пеньков

Транзит

1. С-Пб. – Сан-Ф. – 
     Мурманск 
  
Отчего и слаще, и больнее? 
Оттого, что тесен белый свет. 
За окном Америка синеет 
и отливом пахнет туалет. 
  
Поезд наворачивает мили. 
(Ты хотел сказать «километраж»?) 
Проползает лепестками лилий 
облаков шестнадцатый этаж. 
  
Пьёт сосед и, может, будет драка, 
если углядит во мне не то, 
на обложке имя Керуака, 
на крючке заморское пальто. 
  
Наплевать. Поскольку к высшей мере 
я и без него приговорён. 
Хлопают расхлябанные двери, 
дёргается старенький вагон. 
  
И старуха в розовых рейтузах 
всхрапывает в северной ночи. 
Можно душу раздербанить блюзом, 
если им безвыходность лечить. 
  
Пьёт сосед, и никакого риска, 
ну, допустим, всадит под ребро – 
неприкосновенно Сан-Франциско, 
блюзов голубое серебро. 
  
Всё путём. Всё сложится как надо – 
поезд будет в Мурманске к утру, 
битники домой вернутся с б****ок 
и ни разу больше не умрут. 
  
2. Дорожный блюз 
  
Что-то происходит по приколу, 
что-то происходит просто так. 
Запиваешь «Старку» кока-колой 
и глядишь на заполярный мрак. 
  
Кока-кола отдаёт клубникой, 
преломляет «Старка» лунный луч. 
Проплывает туча Моби Диком – 
самая огромная из туч. 
  
А ещё припомнишь погорельцев 
из далёкой солнечной земли. 
Ты бы побрела за мной по рельсам, 
девушка, не сыгранная Ли? 
  
Сколько будет сбацано «квадратов», 
сколько же прольётся мятных слёз? 
Я не из числа конфедератов, 
да и ты южанка не всерьёз. 
  
Чёрный вечер, палевое брюшко 
проводницы, разносящей чай. 
В общем, пролетает, что кукушка, 
даже биполярная печаль. 
  
Далеко канадская граница, 
за окном знакомые огни. 
Наклонись поближе, проводница, 
пуговку пониже расстегни. 
  
3. Whorish 
     blues 
  
Даже ветер, волны, херувимы 
их барашков, облака руно 
стали мне теперь невыносимы, 
как сеанс стотысячный кино. 
  
Лучше я виниловой жарою 
окачу прохладу, как смолой. 
В пиджаке потешного покроя 
запоёт горячее малой. 
  
У него глаза такого вида, 
будто малый опростал стакан, 
а в стакане – виски и обида, 
а в стакане – Новый Орлеан, 
  
черномазых потные ладоши, 
девушки без нижнего белья, 
гибкие тела бродячих кошек, 
солнца восходящего струя. 
  
И в таком контексте вечной гущи 
стоит всё какие-то гроши. 
Но зато отчётливей и гуще 
блюзовая музыка души. 
  
У девчонок зенки и губищи, 
сиськи, бёдра, речи коготок, 
на губах то язвочка, то прыщик, 
между ног – кипящий чугунок. 
  
Отчего же музыка бесстыдна 
и чиста, как детская слеза, 
что такого ангельского видно 
в этой пьяной музыки глазах? 
  
Может быть, тоска всему виною – 
просто концентрат тоски любой 
в сердце безотказного покроя, 
в поте над закатанной губой.