Яков
Цемель

Баллада о Белом Карлике

Белый Карлик идёт по высокой траве, 

По дорогам просёлочным, по городам. 

Шапка с белым пером на его голове, 

С белой курткой смешалась его борода. 

На вопрос, как нашёл он дорогу сюда,

Белый Карлик не смог бы ответить и сам.

Знает только, что это его города,

Что идёт по своим он зелёным лесам.

Помнит он, что здесь белые были поля

И такие, как он, жили тут существа. 

Где теперь пассажиры его корабля?

Почему Белый Век на земле миновал? 

Разноцветные звёзды касаются крыш.

Всё такое большое. А вдруг это сон? 

Нет, похоже на явь. Удивительно лишь,

Что никем не замеченный странствует он.

Не бросает никто любознательный взгляд

На фигурку его в белой шапке с пером.

Люди мимонавстречу привычно спешат

По потрёпанным лентам знакомых дорог.

Так и бродит задумчиво сам по себе

По цветущим и по обгоревшим местам

Белый Карлик незримый, но в каждой судьбе 

Перемены большие случаются там,

Где остались следы его. Раны Земли

Покрываются кожей зелёной травы,

Вырастают дома из золы пепелищ,

Снова слышится шелест деревьев живых,

И находятся дети. Спешат по домам,

По утрам в свои школы, как прежде, идут.

Растворяется серый тяжёлый туман,

И на клумбах вокруг георгины цветут.

Георгины цветут… Но уходит тепло,

И листва, опадая, зовёт снегопад.

Вот и первый сугроб у крыльца намело,

А снежинки летят, а снежинки летят,

Словно те позабытые им корабли,

На которых ходил он когда-то давно.

Белый Карлик присел. То вблизи, то вдали

Силуэты их мчатся, как в старом кино.

Улететь или здесь холода переждать,

Затерявшись в сиреневой мгле ледяной, 

Белый Карлик не знает. И нам не узнать,

Что же будет весной, что же будет весной.

Белая ночь

Вошёл я в гравюру моста.

          Вокруг тишина и покой.

                    Застыли круги на воде.

Но рядом со мной – пустота.

          Исчез силуэт над рекой.

                    Поэта не видно нигде.

Всё тот же рассеянный свет.

          Всё та же темнеет вода.

                    Всё тех же перил кружева.

Поэта исчез силуэт.

          Напрасно я рвался сюда.

                    Напрасно я ждал волшебства.

Часы обратились в века.

Как Белая Ночь велика!

Восемнадцатый год

Догорает в печке уголь.

Остывает тёплый угол.

А снаружи бьют в набат –

Души вечные горят.

Улицы пылают жаром,

В окна бьёт от них угаром.

В недрах огненной реки

Палачи, еретики…

Потрясённая зима

С улиц бросилась в дома,

И теперь душе решать –

Леденеть,

гореть,

бежать.

* * *

Где же вы, мои обноски, где вы, детские мои?

Как давно вы потеряли очертания свои.

Деревянные домишки и зелёные дворы...

Где ж теперь мои чулочки доколготочной поры?

Вы исчезли, растворились словно в тех дворах листва,

Словно старых репродукторов опавшие слова.

Где горшочек мой зелёный, на котором я сидел

В коридоре коммунальном, а его каков удел?

Лифчик простенький, ты тоже позабыт не будешь мной

С пуговкой, пришитой мамой, довоенно-костяной.

Все мы очень дружно жили, но пошёл я в первый класс...

Повели по разным тропкам через годы судьбы нас.

Сгнил, рассыпался горшочек. Что ж, такие вот дела.

Слушай, пуговка родная, а ведь ты ещё цела.

Спит в глубокой летаргии где-то слой культурный твой.

Знаешь, пуговка, а я ведь, верь не верь, ЕЩЁ ЖИВОЙ!

Современная эпоха (сам с трудом могу понять)

Кое-где слегка заштопав, разрешила мне ГУЛЯТЬ!

Семеню я по планете, свежим воздухом дышу

И с обносками своими расставаться не спешу.

Дедушкин дом

(триолет)

Он уходил из Города устало,

Накинув сеть зелёную, как плед.

Дрожали кирпичи, и сеть дрожала.

Он уходил из Города устало –

Другим Домам здесь места не хватало.

Ему бы жить еще немало лет…

Он уходил из Города устало,

Накинув сеть зелёную, как плед.

Дети в раю

Четыре ребёнка сидят на траве.

Вокруг – Божий сад красоты необычной.             

Беспечные птицы резвятся в листве

И к ним на ладони садятся привычно.

Четыре ребёнка, обнявшись, молчат.

Отложены крылья, задумчивы лица... 

Лишь «птичьи часы», вразнобой щебеча,

Их Вечного Детства листают страницы.

Детство

Абажур с кистями розовыми –

Коммуналки украшение.

На кровати форма сброшенная,

На полу тетрадь по пению.

Мальчик, лобзиком поскрипывая,

Колдовал с фанеркой буковой…

На дворе метель покрикивала,

И в окно снежок постукивал.

Дочери

Я хочу познать твой Снег,

Его шёпот, его смех,

Когда он ведёт нас в гости к январю.

Я хочу познать твой Дождь,

Его струн летящих дрожь,

Когда гасит ночь вечернюю зарю.

Я хочу понять слова,

Что твердит твоя Листва

И что Ветер твой в ответ ей говорит.

Покажи мне свой Туман,

Исцеляющий от ран,

Что под утро светом матовым горит.

Я хочу попасть туда,

Где поёт твоя Вода

Песни звонкие младенцам-цветникам…

Но, проникнув в этот Сад,

Я не возвращусь назад,

Буду преданно служить его росткам.

* * *

Зачем я здесь, в потёртой голограмме заброшенных садов?

И это Рай?

Как много душ – их больше, чем деревьев, чем листьев, чем цветов.

Занятный край.

Сквозь эти толпы еле пробираюсь. Как одинок мой путь.

Ничей, ничей...

Боль сердца в душу перешла незримо – фантомно ноет грудь,

И нет врачей.

Зато могу я бесконечно долго в Его садах блуждать –

Искать своих.

Не сомневаюсь, рано или поздно (здесь привыкаешь ждать)

Найду я их.

Спокойнее нам вместе станет, легче. Тепло утишит боль,

Проглянет Свет. 

Мы будем рассуждать о Жизни – всё же, её какая роль?  

Ответа нет.

Но яростно ворвутся ветры Рая из-за деревьев вдруг,

Закружат нас

И разлучат, и с листьями смешают, и вновь разорван круг,

И Свет погас.

Как не хотелось расставаться... только те ветры нас сильней.

Обречены

Мы в одиночку погружаться в бездну – в краю цветных теней 

В цветные сны.

Возможно, для Творца теперь и души – лишь глина. Что с них взять –

Такой же прах.

Сюда раз в вечность мимоходом глянет и пропадёт опять

В других мирах.

Здесь леса по плечи занесены

Здесь леса по плечи занесены,

И дома белеют, как валуны.

Нам бы только пережить те снега. 

Нам бы только дотянуть до Весны.

Здесь заветные людские слова

В снег зарылись, будто тетерева,

И мечты имён лишились своих,

Как утратившая ветви листва.

А под настом бабы и мужики

Понаделали ходы-тупики…

Нам бы только дотянуть до Весны,

До разлива позабытой реки.

До поры, когда потоки воды,

Обращая в хлябь сугробы и льды,

Увлекут их в бездны дальних морей,

Где исчезнут прежней жизни следы.

Все когда-то мы водой рождены –

Не страшит нас буйство пьяной волны.

Нам бы только пережить те снега. 

Нам бы только дотянуть до Весны.

Какой сильный дождь!

Какой сильный дождь!

Он начался сразу же, когда, вернувшись домой

после привычных каждодневных трудов,

я вошёл в своё жилище.

Задержись я в поле совсем ненадолго,

то промок бы до нитки.

А здесь тепло и сухо.

Мы преломляем хлеб и едим его с мясом молодого барашка.

Как приятно находиться в кругу своей семьи –

ощущать нежные прикосновения жены, 

общаться с детьми...

Какой сильный дождь. 

Под его непрерывный шум 

дети мирно засыпают.

Я целую и обнимаю свою жену.

Она прижимается ко мне 

и говорит, что у нас будет ещё один ребёнок.

Мы лежим в объятиях друг друга, 

незаметно и нас охватывает крепкий, спокойный сон.

Какой сильный дождь...

Первые сутки Потопа.

Кино

Дед, призадумавшись, смотрит в окно –

там для него кто-то крутит кино.

Не оторвать от окна ему взгляд:

время слоями струится назад,

всё ускоряя обратный свой ход.

Кадры мелькают быстрее, и вот

видит старик сквозь слоёв лоскутки

послевоенной Москвы островки

и на одном различает с трудом

свой старый дворик и свой старый дом…

Видит, бежит по дорожке к ларьку,

сумку-авоську прижав к пиджачку,

шустрый, похожий на деда пацан,

хлебные карточки спрятав в карман.

Мам, это я

Мам, это я. Отвори.

Мне к тебе нужно зайти.

Что говоришь? Повтори...

Да, кое-что занести.

Знаешь, дела и долги

Сброшу, пожалуй, я тут.

Слишком их не береги –        

Бог с ними, коль пропадут.  

Нужно мне сделать привал 

Перед развилкой дорог.

Нет, я не очень устал,

Просто немного продрог.

Чай у тебя не готов?

Мам, ну открой поскорей.

Сколько несказанных слов!

Долго мне ждать у дверей?

Голос едва различим.

Что? Потерялись ключи?

Ладно. Мы так постоим.

И помолчим... Помолчим.

На другом берегу

На другом берегу этот Дом…

Он то виден, то тает в тумане,

что порой над водой и над нами

невесомым парит молоком.

А окно его словно Маяк,

только странный, чертовски невнятный,

и сигналы его непонятны –       

мне пока не прочесть их никак.

Знаю лишь, что зовёт он меня

переплыть ту опасную воду,

несмотря на капризы погоды.

«Берег твой для тебя западня», –

разбираю я вдруг и к реке

устремляюсь, не ведая страха,

но в туман залетаю с размаху,

и сигнал Маяка вдалеке   

исчезает… Ночами, когда

крепкий сон мои веки смыкает,

голос Дома в него проникает

иногда по лучам-проводам.

Слышу я: «Ты мне нужен, поверь!

А я нужен тебе. У причала

моего ты начнёшь всё сначала,

утопив груз вчерашних потерь.

Ты плыви, я всегда помогу»…

Ночь уходит, вот стал размываться

его голос… Увы, не добраться

мне до Дома на том берегу.

Ведь с водой перемешано время –

для пловца это тяжкое бремя…

Наследник

Где ты, трудов родительских наследник?

Ступеньки. Тёплый двор. Калитка. Лес.

Разумных трав беспечный собеседник,

Опять в их мире сказочном исчез.

И принял лес тебя. И покачнулись

Зелёные его колокола.

И травы, как стрекозы, встрепенулись,

Направив ввысь прозрачные тела.

И лишь полёт. И только чудо роста.

Власть солнца. Океан живой листвы,

Где всё течёт естественно и просто

Для посвящённых в таинства травы.

Что здесь Добро и Зло? Два отголоска.

Два отблеска тех гроз, чей страстный хор,

Пророкотав по шумным перекрёсткам 

Людских дорог, продолжит разговор

Над лесом. Смолкнет, растворится где-то

И позабудется страною трав.

Но не тобой. И на исходе лета

Наступит расставания пора

С друзьями твоего босого детства.

Калитка. Тёплый двор. Крыльцо. Наследство.

Непохороненный солдат

Сорок первый. Осень. Подмосковье.

Танки. В перелесок бы скорей.

Обдаёт земля нас чёрной кровью

Из воронок-ран сырых полей.

Отступает с боем наша рота.

Вот и он, спасительный лесок…

Только вдруг рукой всесильной кто-то

Выдернул мне землю из-под ног.

Наступила тьма. Немного позже

Различаться стал неяркий свет.

Приоткрыл глаза. Деревья. Дождик.

Я лежу в овражке. Роты нет.

Не могу привстать… Во мне взорвались,

Обжигая, боль, тоска и страх,

И помчались, бешено помчались

Стрелки жизни на моих часах.

Понял я, мне нет пути обратно,

Всё произошедшее не бред –

Просто с каждым часом безвозвратно

Я старел на целых десять лет.

Боль, тоска и страх во мне сливались

И, пронзая тело без труда,

В первозданный холод обращались –

Я не знал такого никогда.

Взгляд мой незаметно размывала

Дымка, и я видел в полусне,

Как деревьев множество шагало,

Приближаясь медленно ко мне.

Подходили, тихо наклоняли

Ветви и, от холода храня,

Капли своего тепла роняли,

Укрывая листьями меня.

Нежным пухом согревали тело

Травы, что поблизости росли,

А цветы, когда вокруг стемнело,

Свечи лепестков своих зажгли.

Тяжесть ледяная исчезала...

Тропкой, еле видимой в ночи,

Я ушёл под этим покрывалом,

От родной земли неотличим.

Я теперь под Богом, но порою

В перелесок памятный стремлюсь,

И молиться за меня не стоит –

Это я за вас, живых, молюсь.

Неупавшие листья

Весь народ наш лежит на земле под сугробами снега,

Прижимается к ней, создавая кольцо годовое.

Только нам в их ряды не влететь, не ворваться с разбега –

Взяты в плен ледяной мы внезапно пришедшей зимою…

Нам поведали гены – мы коконы почек покинем,

И три возраста в жизни своей нам познать доведётся.

Первый – роста, за ним возраст зрелости летней постигнем, 

Где дыхание наше с дыханием леса сольётся.

Третий возраст несёт измененье привычного цвета,

Расставанье с ветвями, круженье, паренье, паденье,

Утишенье дыхания, стёртую память о лете

И с землёй единенье, навеки с землёй единенье.

Вот и всё, что мы знаем… и вдруг этот возраст четвёртый.

Обречённо глядим в ледяные оковы-оконца…

День за днём видим лес, перед нами недвижно простёртый, 

Видим голые ветви и снег, и холодное солнце.

Нам четвёртого возраста-плена неведомы сроки,

И, в обход наших генов, о возрасте этом познанья

Мы в туннелях времён оставляем для Листьев-пророков,

Уходя в бесконечность снегов, холодов и молчанья...  

Ода Одеялу и творцу его

Славен тот, кто впервой Одеялом укрылся

и Тепло сохранил, что вдохнул в него Бог,

Холод жгучий и злой побеждать научился

на привалах людских первозданных дорог.

Славен тот, кто о нём рассказал своим ближним,

и познали они это чудо чудес.

Сколь оно сберегло человеческих жизней,

обогрев сотни тысяч продрогших телес!

Одеяло тебя никогда не обманет,

никогда не предаст. Лишь укроешься им,

ощутишь себя снова ребёнком, и станет  

оно верным, заботливым другом твоим.

А когда свою Душу обнимешь ты нежно

и отправишься в дальний ночной перелёт,

то не даст потерять вам друг друга в безбрежном

мире снов Одеяло. Оно обовьёт

вас всей плотью своей – мягкой, тёплой и прочной,

охраняя в таинственном долгом пути

от страшилок полночных, видений порочных,

и поможет свой Дом ранним утром найти…

Отдыхает в шкафу платяном Одеяло,

что так преданно служит мне. Сколько добра

от него вижу я… Вот в свой час тьма настала.

Поздний вечер. Нам встретиться снова пора.

Ожидание

А.К.

На платформе станции Немюллюпельто стоит лишь одна скамейка довоенного образца.

На ней приютилась бабушка. Дома-то не сидится. Она знает, что я приеду, я точно приеду. 

Только не знает когда. Укуталась в старую шаль – почти не видно её лица.

Всё думает, думает, чем меня угостить, о чём со мной завести беседу.

Здесь запах сырости и грибов, что растут на шпалах,

И запах железа, который  источают ржавые провода.

Для меня в газету завёрнута половинка подсохшей халы.

Бабушка шепчет: «Я жду тебя, но приезжай не сегодня… и завтра тоже не приезжай сюда».

Памятник Маятнику

Памятник 

                Маятнику!        

Памятник 

                Маятнику!               

Открывается

                     памятник 

                                     Маятнику!

Мы стали свидетелями

                                     небывалого достижения!

Наш Маятник достиг

                                  наивысшего положения!

Он сфотографирован в бронзе

                                                  и замер навеки.

Ура! Мы больше не будем страдать!

Исчезнут калеки!

                           Исчезнут аптеки!

К нам не вернутся 

                              сомнения и пороки!

Прощайте, пророки – 

                                   окончены уроки!

А вокруг памятника  

                                 мы устроим чудо-паpк

С голубым небом и фонтанами. 

Нам будет чем гордиться

                                         перед другими странами.

Наш Маятник станет 

                                  на весь мир знаменит.

Он всегда

                смотрит

                              в Зенит!

Планета Неземля

В другом конце вселенной есть планета,

Которую нам видеть не дано.

Там Неземля, Несолнцем обогрета,

Вершит свой путь... Так было решено

Создателем, и договор свой с Ноем

Он нарушать не стал, хотя народ 

Гордыней обладал и Башни строил,  

И умножал грехи из года в год.        

Людей не изменить вторым потопом…

Не лучше ли всё сотворить с нуля.

Так появилась (вот что значит опыт)

Прекрасная планета Неземля.

Леса шумят. Цветы благоухают.

Сияют звёзды сквозь ночную тьму.

Животный мир хлопочет, бед не зная,  

В природе, что благоволит к нему.

На той планете Дерева не сыщешь

Познания Добра и Зла. На что

Его сажать, когда такую пищу

Здесь не захочет пробовать никто. 

Под утро птичьи звонкие напевы

Придут на смену мирной тишине...  

Планете не нужны адамы, евы,

А их потомки не нужны вдвойне.

Портрет

Ты рисовала свой портрет

на плотном ватманском листе…

Сперва возник неяркий свет,

потом на смену пустоте

явилась степь. Кругом лишь снег

и белый воздух до небес.

Но карандаш продолжил бег,

покров таинственный исчез,

и вышло солнце. Всё ясней

под снегом виделась земля,

и стали возникать над ней 

сухие стебли ковыля. 

Он показался из снегов,

что шли здесь сотни тысяч лет,

и из его простых штрихов

ты начала творить портрет.

Ты доставала свой портрет 

из той бездонной глубины,

где нет тепла и красок нет,

но есть предчувствие Весны, 

как нежный отдалённый звук

той флейты, что зовёт оркестр.

И он откликнулся. Вокруг

всё вздрогнуло. Из разных мест

мелодии взлетели ввысь –

травы, цветов. В пылу игры 

они в тугой клубок сплелись,

рождая  смерч, рождая взрыв

сильнее ядерного. Так

в степной неведомой глуши, 

в пространстве твоего листа,

произошёл исход Души.

Но не зеркальной, а другой,

к которой ты всё время шла

сквозь суету, махнув рукой

на повседневные дела.

Смела, наивна и чиста

она явилась в этот свет,

отбросив скорлупу листа.

Возврата нет. Возврата нет.

* * *

Постигаю, опять постигаю

Жизнь на новом её рубеже.

Привыкаю, опять привыкаю.

Привыкаю.

Привык.

Я уже…

Пошли, Господь, нам полный двор тумана

Пошли, Господь, нам полный двор тумана, 

Закрась прямые линии и клетки,

Размытые серебряные ветки 

Пускай заглянут в окна утром рано.  

Пошли, Господь, нам полный двор тумана.

Закрась прямые линии и клетки 

Просторов наших. Не жалей стараний

Творцов ступеней, рубежей и граней.

Их сети утопи, сотри их метки – 

Закрась прямые линии и клетки.

Размытые серебряные ветки 

Ты подари деревьям-исполинам.

Поклонимся невидимым вершинам,

Чьи тайны приоткрыли нам соседки – 

Размытые серебряные ветки.

Пускай заглянут в окна утром рано   

Деревьев клинописные страницы.

Ожившие неведомые птицы,

Что собрались в языческие страны, 

Пускай заглянут в окна утром рано.  

Пошли, Господь, нам полный двор тумана –  

Живительного молока земного.

В минуты скорби дай напиться снова

Из этого бездонного стакана.

Пошли, Господь, нам полный двор тумана.

Праздник Год

Сегодня праздник Год,

а завтра праздник Лес,

а послезавтра праздник Птица.

Она сквозь снег стрелой помчится,

сшивая гладкий шёлк небес

и книг берестяных страницы.

Сшивая хлопьев хоровод

с прозрачной пустотой бесснежья,

безвременья и безнадежья…

Но это позже, а сейчас

Лес призрачный закрыт для нас.

Его границы недоступны,

святая Птица неподкупна,

И лишь часов привычный ход

нам этот вечер обещает...

Мы за столом, мы отмечаем

весёлый праздник – праздник Год.  

Притча о Войне

Нам сказали, что в среду начнётся Война,

А сегодня четверг… Лишь неделя одна

На разлуки и сборы осталась.

Мы сидим неподвижно, забыв про дела,

И холодным свинцом наполняет тела

От дорог предстоящих усталость.

Нам сказали, что это гуманно вполне – 

За неделю узнать о грядущей Войне. 

Будет время отвыкнуть от Мира: 

От диванов, романов, цветущих садов,

От накрытых столов, от обилия слов, 

От отдельной души и квартиры. 

С детских лет нас к себе приручила Земля.

Есть у каждого Яблоня, Дом и Семья,

А теперь с ними нужно расстаться.

Мы глядим друг на друга… Нам трудно понять,

Почему этот мир мы должны потерять

И по чуждому строем скитаться.

Нам сказали: «Другие сейчас времена.

Ожидает нас в среду другая Война, 

И она неизбежна, как Осень.

После буйного Лета трудов и утех

Жить в Гармонии Строгой научим мы всех

И Плоды свои лишние сбросим».

Как послушные дети великой страны,

Всю неделю чертили мы планы Войны

И в блокнотах, и в собственных душах.

Отказались мы ради походных идей

От вчерашних забот, от вчерашних друзей

И от самых любимых игрушек. 

А во вторник, когда мы забыли почти

О потерях своих и готовы пойти 

Были в ночь на арены сражений,

Нам сказали: «Войну удалось отменить.

Можно скатерть достать, и друзей пригласить,

И детей посадить на колени».

Нам сказали: «Забудем пока о Войне,

Потому, что Гармония в нашей стране

И без яростных битв воцарится.

По прогнозам, Погода нас не подведёт – 

Всё ненужное мирно с Ветвей упадёт

И в Остывшей Траве растворится». 

Мы застыли в прихожих, не в силах понять,

Почему прежний мир нам в боях не менять, 

И вокруг огляделись с испугом…

К нам, хозяйкой, пришла отчуждения Мгла,

Размывая слова, размывая тела,

Не давая коснуться друг друга.

Мы очнулись… Как жить нам теперь на Земле – 

Постараться спастись, уцелеть в этой Мгле, 

Подчиняясь законам Погоды, 

Или, двери раскрыв, в мир непрежний вступить,

обречённость  и страх за порогом забыть 

И свершить труд нелёгкий Исхода. 

Мы пошли через Мглу к позабытым садам,  

К величавым Деревьям и спелым Плодам,

В вязкой плоти её утопая.

Мы часов и шагов не считали в пути,

Продолжая к намеченной цели идти,

Спотыкаясь и снова вставая.

Постепенно бледнела и таяла Мгла,

Узнавались друзья, вспоминались дела,

И глаза незаметно теплели.

Исчезали следы от свинцовых оков…

Среди лишних Деревьев и лишних Плодов

Мы, задумавшись, молча сидели.

Притча о Памяти

Между мирами Верхним и Земным

Лес-Память бесконечные рассказы

читает верноподданным своим –

любой его рассказ неповторим.

Подхватит ветер каждую их фразу,

расшелушит на семена-слова

и, бросив на соседние Древа,

начало даст обряду прорастанья –

объединению ветвей и Древ,

что обретут совместное дыханье,

свой общий дом его теплом согрев.

Я вновь пришёл сюда. Вокруг туман –

он кружится, камлает как шаман,

от глаз чужих Древа оберегая.

Но знаю, не подвластен я ему,

меня его всесилье не пугает –

не заросли заветные дорожки,

проложенные к Древу моему.

Я оставляю там следы-слова,

и дети начинают понемножку

их оставлять. Примятая трава...

Раз есть дорожки, живы и Древа.

Дорожки эти – корни и опора

начала их земного... Очень скоро

я к Древу прикоснусь, войду в него

и поднимусь к вершине вместе с соком,

и размотается тумана кокон,

и солнце выглянет. Мне ничего

теперь не нужно больше. Укрепляю

и удлиняю меж ветвей мосты,

цепочки слов по ним переправляю –

труды мне в радость, помыслы чисты…

Но коль дорожки к Древу зарастут,

туман, почуяв это, тут как тут.

Он Древо пеленает аккуратно

и в Верхний мир уносит. Безвозвратно.

Порой меня внезапно настигает

бессонниц и сомнений полоса.

Тогда ко мне из Леса прилетают

мои родные Листья-Голоса.

Они творить умеют чудеса,

и возникает Маленькое Небо –

я до него могу достать рукой.

Оно зовёт. Какой же в нём покой,

пронизанный любовью предков. Мне бы

познать её... Вот я теряю вес

и Небо словно птица рассекаю.

Здесь хорошо. Уходят боль и стресс.

Как мы легко друг в друга проникаем –

я растворяюсь в нём и засыпаю...

Мой сон хранит родного Древа сень.

Когда же солнца луч меня разбудит,

то утро для меня вновь добрым будет

и перейдёт в такой же добрый день.

Пророк

По жёлтым листьям – будто посуху.

И не тону.

Лишь в январе оставлю посох я,

Пойду ко сну.

Вокруг расставит снег нетающий

Свои посты.

Снег, беспощадно заметающий

Мои мосты.

Простая задача

Однажды повстречались два верблюда.

Один шагал туда, другой – оттуда.

Один тащил почти… другой – совсем…

Один прошёл немного больше, чем…

Другой пораньше путь далёкий начал.

Как видите, несложная задача.

Определить в ней требуется только

Куда, когда, кому, за что и сколько?

Пустая квартира

Пустая квартира. Пустая…

Пространство, где мы обитали.

Ручное, приостановленное,

отдельное, обособленное.

Когда выносили диваны,

пространство вело себя странно:

металось, границы теряло –

как будто оно умирало.

А может быть, в сон погружалось

и часа того дожидалось,

когда его примет вселенная,

непознанная и нетленная –

вселенная наших утрат.

Там каждый восход и закат

находит приют и спасенье

от царства часов. Ни Рожденья

там нет, ни Ухода, но лишь

Присутствие. Сорванный лист,

взгляд женский в минуту разлуки,

любимой мелодии звуки.

И с ними, средь этого мира,

пустая… пустая квартира.

Старец

Раздались дни мои, раздались.

Их глубину и тишину

постиг я. Мне теперь достались

Покой и Время. Я тону

в огромных сутках. Словно в детство

шагнул я вновь издалека.

Долги и планы, что в наследство

я получил, как облака

растаяли. Свежеет ветер,

певец прозрачности, и вот 

протяжнее стал свет, и вечер

отодвигает свой приход

всё дальше. Что со мной случилось? 

Недели близятся к годам,

часы к неделям. Изменилось

движенье Маятника там,

где я теперь. И та минута,  

которую к исходу дня

приму я, станет вдруг как будто

вся Жизнь со мной и без меня.  

Старший брат

(по мотивам притчи о блудном сыне)

Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно.

Спокоен и счастлив я здесь.

Люблю эту землю, что Бог даровал моим предкам.

Как сын первородный, духовную связь ощущаю

я с Ним постоянно, мне в радость служить Ему верно.

Отец мой трудами богатства достиг и почёта.

Поля ячменём и пшеницей отборной засеял,

сады насадил и разбил виноградники. Много

скота он имеет. Рабы ему служат усердно.

Но стар он уже, я теперь перед домом в ответе.

Я должен сберечь и умножить имение наше.

Люблю каждодневный свой труд. Я встаю ранним утром,

работаю в поле, потом объезжаю владенья,

слежу за рабами (я их без вины не обижу).

Имеют они и еду, и одежду, и кровлю.

Под вечер, усталый, я с поля домой возвращаюсь,

отца и жену обнимаю и хлеб преломляю.

Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно.

Спокоен и счастлив я здесь.

Мой брат разлюбил нашу землю. Ему стало скучно

трудиться на ней неустанно в любую погоду.

Не смог он познать всё величие этого края.

Забыл, как мы вместе играли в родительском доме.

Я брата любил... но в любви моей он не нуждался.

Он жизни хотел и весёлой, и лёгкой, и праздной.

Решил он уехать, забрав свою долю наследства.

Отец его просьбу исполнил, и брат нас покинул.

Чужими мы стали, вестей от него не имели.

Я зла не желал ему – каждый свой путь выбирает...

Сегодня тружусь я, как прежде, растут мои дети.

Мой сын первородный уже помогает мне в поле.

Я знаю, он любит и землю, и дом своих предков,

заветы, что свыше даны, он во всём соблюдает.

Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно.

Спокоен и счастлив я здесь.

Я в поле трудился весь день от зари до заката.

Приблизившись к дому, услышал я звуки веселья.

Слуга мне сказал, что мой брат возвратился из странствий,

пришёл он усталый, голодный и в рваной одежде.

Отец вышел брату навстречу и радостно обнял,

велел ему дать и одежду, и обувь, и перстень,

телёнка зарезать и праздник весёлый устроить.

Когда я вернулся домой, не покинул он пира,

не вышел он брата обнять... Лишь отец, улыбаясь,

ко мне подошёл и на пир меня звал. Был он счастлив.

О брате своём я раздумьями с ним поделился.

Сегодня ты счастлив, отец мой, а что будет завтра?

Ведь брата к тебе привели беззащитность и голод.

Ты сына простил, да и я на него не в обиде,

но что станет делать он после весёлого пира?

Раскаянья искренность только делами докажешь.

Я брату сочувствую – жить ему будет непросто.

Полюбит ли он нашу землю и труд наш вседневный? 

А я был един с ней всё время – земля меня любит,

И завтра мой сын первородный со мной выйдет в поле.

Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно,

Спокоен и счастлив я здесь.

* * *

У каждого из нас Зима своя...

Сегодня праздник у меня особый –

её рожденье отмечаю я.

Украшенные блёстками сугробы

искрятся под сверкающей луной,

и всюду запах снежно-ледяной.

Я в лес пришёл. Здесь всё уже готово –

и стол накрыт, и воздух как вино,

и гости ждут меня уже давно –

Зима, отец и мать. Беру я слово...

Потом его давать мне будут снова

и так весь вечер. Это решено

участниками избранного круга.

Все слушают, пьянящий воздух пьют,

с любовью молча смотрят друг на друга

и родственные души познают –

читают жадно их и неустанно,

как будто главы нового романа.

Вот время подошло, и нам Зима

несёт прозрачный торт, в котором свечи

сквозь лёд уходят в неба бесконечность

и звёздами горят. «Теперь сама

задуй их разом,» – говорю Зиме я.

И тут же вьюга захлестнула лес,

исчезли гости, звёздный мир исчез.

Вдруг я домой добраться не сумею...

Нет, всё же доберусь. Сквозь шум пурги

свой голос протянула мне Дорога.

Держусь его с трудом, и понемногу

Всё ближе, ближе к ней мои шаги.

В пути обратном думаю о том,

Что скоро я приду, и старый дом,

дверь отворив, меня привычно встретит.

В любые непогоды-холода

там батареи тёплые всегда,

и лампы

электрические

светят.

Утро

Полусумрак-полусвет.

Пелена ночная тает.

Полугород-полуснег

За окошком вырастает.

И туда (видны едва)

Ковыляют шагом птичьим

Полусонные слова

В человеческом обличье.

Учитель

Он размахивает мелом,

в крошках рукава,

и скрепляет им умело

кирпичи-слова.

Мэтр привычным делом занят –

он рисует Дом.

День как день. Урок-экзамен.

Лекций пухлый том.

Дом его не очень строен,

мир его не нов –

из УЧИТЕЛЕЙ он скроен

и уЧЕНИКОВ.

Здесь живут его народы,

сПОРЯТ до зари.

В этом Доме только Входы,

только Фонари,

и горят они покуда

он сжимает мел,

и никто ещё оттуда

Выйти не посмел.

Он ликует, продолжая

начатый урок.

Мел скрипит не умолкая,

не звенит звонок.

* * *

Чем больше лет, тем строчек нить короче.

Я равнодушен к тайнам бытия

стал незаметно. Что же, если хочет,  

пусть отдохнёт душа-ворожея.

Устал я от обилия пророчеств,

где каждое не больше муравья.

Как много слов, и все – частицы Бога.

Зачем нам столько? Для чего слагать

из них многополосную дорогу?

Не лучше ли просёлочной шагать?

Она всё уже, уже... понемногу

травою начинает зарастать, 

и постепенно обратится снова

в исходное божественное Слово.