Воронеж – Санкт-Петербург
На полке плацкарта скучает Кинг.
За окнами – лентой размотанной лес.
Тебе никогда не нравился Стинг,
И только Nirvana снимает стресс.
В пути есть время поразмышлять,
Что сделано в жизни и что ты смог.
Но лучше рефлексию не усугублять.
«Достану-ка я мамин пирог».
Вагонное гетто. В тамбур сбежать?
А по прибытии – в аэропорт.
Попутчики не умеют лгать,
Ведь вряд ли их жизнь снова сведёт.
И вот уже объявляют рейс.
Скоро встретит тебя Сахалин.
Твой офис огромен (it's true open space!) –
Весь горизонт из двух половин.
Четыре часа на вахте – и что?
Наука – живая. Работа кипит.
И можно представить себя Кусто.
И здесь человек человеку – кит.
И в отпуск – снова на материк.
В сумке – Пелевин. Над городом – смог.
И долго в ушах ещё чаек крик.
Зато на тарелке – мамин пирог.
Праздники
Рождество.
«Привет! Как дела? И где ты?» –
«Привет! Удивляюсь, что ты меня помнишь!» –
«А я в Карелии, тут чайки квартетом
Галдят». – «Я дома: родной Воронеж».
Сретение.
«Как ты?» – «Да знаешь, лучше.
И на душе как будто светлее».
«В Москве очень солнечно!» – «В Питере тучи,
И надо опять одеваться теплее».
Пасха.
«Прости, заснул, не услышал». –
«Ты извини, разбудить не хотела». –
«Я тут недавно на улицу вышел:
В лунную ночь и Нева посветлела».
Вознесение.
Больше звонить не буду.
Солнце в окно – аргументом веским.
Надеюсь, не мучает больше простуда.
Ты береги себя, Сашка Невский.
Синдром
Февраль крошился, как размокший пряник.
И мир ещё не знал о пандемии.
В Таврический забрёл один полярник.
Под вечер он страдал от аритмии
Забытых чувств, упрятанных в каюте
Пустого сердца (чёртова обуза!).
Похмелье било в лоб. Он не о брюте
Мечтал. И в небе корчилась медуза
От ветра – облако, заброшенное в город
С залива: ветер грыз его нещадно.
Полярник ощутил внезапно холод
От одиночества. Пошёл домой. В парадной
Он посчитал пролёты и ступени
(Похмелье всё же голову ломило).
Решил, что прошлому уплачены все пени.
На кухне был коньяк. Чуть отпустило
Больной затылок. Он залез в соцсети.
Поморщился («Как всё там примитивно!»).
Открыл окно. Луна совсем как третий
Лишний щурилась картинно
На зимнем небе. Он вздохнул и выпил
Коньяк из горлышка (с собой не надо строго).
На холодильнике увидел яркий стикер:
Уже девятое. «Скорей бы в рейс, ей-богу»...
Святитель Николай
О плавающих и путешествующих
Несколько раз на дню
Солнце полярное молится,
Глядя сквозь полынью.
Плавающим и путешествующим
Через полярную ночь
Месяц надломленным лучиком
Тоже стремится помочь.
За плавающими и путешествующими,
Где горизонта край,
Отечески наблюдает
Строгий святой Николай.
«О плавающих и путешествующих», –
На протяженье веков.
Добавить бы: «О провожающих
И тех, кто ждёт моряков».
О плавающих и путешествующих...
Порой Андреевский флаг
Становится белым саваном,
Но жизнь только там – в морях.
Плавающие и путешествующие,
Глядя на свой компас,
Вернитесь живыми-здоровыми
Ко всем, провожавшим вас.
«О плавающих и путешествующих», –
Твердит святой Николай.
О провожающих, отче,
Пожалуйста, не забывай.
Считалочка
Один.
Будда или Христос,
Один или Перун.
Ты пока не решил,
пиво из горла хлебнул.
Два.
Любовь или физиология,
искренность или расчёт.
Улица не кончается,
ветер по куртке сечёт.
Три.
Стабильность или свобода,
заработок или долг.
Питерским майским вечером
кусается мысленный волк.
Четыре.
Разумность или разнузданность,
гуманность или террор.
В кадр попала урна,
ты вернулся во двор.
Пять.
Истерика пандемии
или
природы печаль.
Опубликовал пост в соцсети:
«Советская горизонталь»*.
Шесть.
Матричные исчисления
или
один вариант.
Ключи отшвырнул на полку,
смартфон положил в сервант.
Семь.
Логические конструкции
или
здоровый сон.
Белая ночь захватила
бессонницей весь горизонт.
Восемь.
Угар или трезвость.
Реальность или фантом.
Выключил свет. В корабль
пусть превратится дом.
Девять.
Ночь или всё-таки утро.
Хаос или режим.
Считать до десятки нет смысла:
завтра снова один.
_____________
*«Советская горизонталь» –
подпись к фотографиям, автор Александр Семёнов.
Пчела
Собираешь из цветных осколков мозаику.
И на треть готово уже панно:
Горы, море, торосы, косатки и чайки.
А в реальности – комната и окно.
Застываешь над очередным фрагментом:
Память опять подсовывает не то.
Ты бы с радостью сделался диссидентом,
Но тут же нежности в духе Ватто.
И выход – в ведро запустить часть жизни,
Да только к сердцу она приросла.
Любовь – пчелою в янтарной призме,
На вид живая, лишь замерла.
И белая ночь подступает снова,
Всего на треть готово панно.
И дождь – экспозиция из «Авроры» –
Аккордами капель ворвётся в окно.
Остров Крестовый
Угли костра пропитались грозой –
Твой портрет неискусен (прости, как умею).
Ты по берегу Ладоги бродишь босой.
В отражениях – отблески Гипербореи.
А ты сам-то хоть веришь? Тебе тридцать пять!
Все года на ладони, как камешков горстка.
Ещё столько всего предстоит осознать,
Успокаивая внутреннего подростка.
Это небо – в подарок. И Ладоги гладь
Разбивается штормом, до туч достигая.
Остаётся по памяти лишь рисовать:
Краски – уголь костра и вода дождевая.
Меганом
И становится в небе слышна
песня чистая и колыбельная.
Денис Новиков
На скале – жёлтой кляксой палатка.
Ветер спрятался на ночь в ущелье.
Католическою облаткой
Полнолуние над колыбелью –
Морем: там нервно-чутко
Удивлённые звёзды уснули.
Ты достал свой табак и трубку,
Дегустируешь киндзмараули.
Август щедр на звездопады:
В небе свету становится тесно.
В море – Библия, Упанишады…
И безмолвие – тоже песня.
Черновики
Забавно, но ты уже пережил Христа.
Пусть не намного, но пережил.
Никто не взвивал над тобой хлыста,
На голову тернии не возложил.
И ты перешагивал через года,
Как через поребрик – подумаешь, год
(Меняла форму лишь борода).
И каждый год, как новый фьорд:
Главное, не нарваться на риф.
А там, глядишь, настанет и штиль.
Под пальцами снова гитарный гриф –
И только хардкор, а не ваниль.
Когда же упьёшься свободой своей,
Наполнишься миром – вдруг станешь пуст.
Тогда-то расскажет тебе Матфей,
Что сделал для нас молодой Иисус.
© Юлия Белоус, 2021.
© 45-я параллель, 2021.