Юлия Долгановских

Юлия Долгановских

Четвёртое измерение № 29 (449) от 11 октября 2018 года

Тупик Ландау

Anamnesis

 

I

 

стояла засуха
скребла наждачкой рты
в труху крошила землю

– милый мой! –
вскричала женщина однажды поутру –
ты стал тяжёл настолько стал тяжёл
что мысли лёгкие как пёрышки скворца
поспешно разлетаются от страха
тобой раздавленными быть – смотри смотри
последнее фланирует по скверу
как будто не торопится но я
пожалуй что потороплюсь сегодня

взлетела и пропала в облаках

тяжёлый человек вздохнул – он пах
сухою глиной и имел манеру
ловить слова
их пережёвывать до праха
и разбавляя скудною слюною
лепить кирпич за кирпичом
вот и сейчас
он проглотил слова любимой молча
но в полночь встал с постели и упал
от резкой боли – голова и позвоночник
принадлежали будто разным людям а язык
пустился в пляс жонглируя словами

 

II

 

– голубчик мой! – развёл руками доктор – с вами
творится что-то неизвестное науке
останьтесь-ка у нас понаблюдаем

тяжёлый человек остался – горемык
в лечебнице живущих он чурался
но и они его не жаловали – страшно
смотреть им было на большого человека
внутри которого неведомая сила
толкалась бесновалась выставляла
сквозь кожу нечто острое и злое
и неподвластное простому представленью
о человеке что к тому же сыпал
мельчайший бисер иноземных слов

а толмача при доме скорби не держали

 

III

 

дрожал невыносимо душный полдень
изнемогающих больных в пижамах белых
переместили из палат в больничный сад
потом конечно спорили кто виноват
и что в подобных случаях пристало делать
но после после

в тот ужасный час
тяжёлый человек увидев тучи
воскликнул – Аманис о Аманис!
прижал ладони к голове и – ах! –
та самая неведомая сила
пробив насквозь грудину плечи темя
на волю вырвалась и устремилась ввысь
да да! та самая Этеменанки
семиступенчатая пирамида 
коснулась облаков и хлынул град
столпотворение камней и капель

 

IV

 

дождь шёл и шёл тринадцать долгих лет
неспешно размывая сад больницу
и лёгкие останки человека
качалась башня на сыром ветру

– но и она не выдержит воды –
подумал старый доктор раскрывая
над головою зонт – поскольку контрфорсы
не предусмотрены а их внедрят
из анатомии в строительство не скоро
лет этак через тысячу пожалуй

смахнул с халата пёрышко скворца
и затерялся в небе Вавилона

 

Смерть медведя

 

Зов шатуна весною недалёк –
уже не рёв, ещё не стон глубинный –
зверь, обесшерстевший наполовину,
наполовину мёртв. А мотылёк
парит – зачинщик травяного праха –
дрожит его зелёная рубаха,
ей сносу нет, но к ночи выйдет срок.

Шатун умолк, бредёт – уже не шаг,
ещё не смерть, но близко, близко, близко,
вот мотылёк зигзагом входит в изгарь –
торфяники горят? – и видит мрак.
Пытаясь выплыть, вязнет глубже, глубже –
идёт на дно. Медведь ступает в лужу –
и давит мотылька... Глухой овраг,

запорошённый снегом, ночь, метель –
уже зима, ещё звезда не встала –
оледенелым абрисом оскала
любуется луна. И колыбель
свивает тело зверя, словно сына –
усни! – так принимает крестовина
в свои тиски рождественскую ель.

 

Трое

 

 Просыпается ночью ребёнок – холодно и темно,
словно в космосе неосвоенном.
– В космосе страшно,
он большой, а я маленький, –
думает мальчик, но
в космос вплывает мама, тёплая и домашняя.

Мальчик спит.
Окружает комнату тишина
и часы на стене молчат – видно, кончилась батарейка.
Женщина думает:
– Я у сына одна,
если вдруг замолчу, то с ним..?

Страх залепляет клейкой
лентой рот, и почти невозможно дышать –
ищет женщина в темноте и находит Бога.
– Он большой, а я маленькая, – думает мать, –
он меня защитит.

Уплывает тревога.
Засыпает женщина, а вокруг тишина –
во сто крат тишиней, чем обычно бывает ночами.
Бог печалится:
– Что будет с ней, если я дотемна
буду занят другими?

Зябко поводит плечами –
всё же холодно нынче в космосе! – смотрит через плечо,
напрягает глаза – мамы нет и давно уже не бывает
за спиной у Бога.
И в груди становится горячо.
– Я хочу быть маленьким.
Закрывает глаза. Засыпает.

 

Тупик Ландау

 

I

 

Хаотичная пляска пылинок в солнечном свете.
Если прикрыть глаза, полыхнёт оранжевым,
если зажмурить – чёрным.
– Урок ответит
Ландау... Ландау! Почему вы спите? Разве же
время спать и во сне улыбаться?
– Что? Простите!
Я видел, нет, я открыл молекулы счастья!
Каждый сможет использовать это открытие
на всеобщее благо и для себя отчасти.
 

II
 

...Срочная новость в эфире! Отныне и далее
каждый – слышите, каждый! – живёт под флагом
безграничного счастья! Такого нигде не видали вы –
и вряд ли увидите. Граждане, дать присягу
и получить ландаут в бессрочное пользование
необходимо в кратчайшие сроки по адресу –
тупик Ландау, дом пять. И помните – созданы мы...
 
Помехи – скрежет – лязг – связь обрывается.
 


III
 

Проходная. Отсюда и далее – лязг и скрежет.
Если прикрыть глаза...
– Гражданин, вы слышите?!
– Что? Простите?
– Предъявите ландаут. Вы реже,
чем это предписано, улыбаетесь. Наш комитет
уполномочен проверить вас на новейшем ландауметре.
Руку, пожалуйста... Видите? Стрелка на чёрном,
а должна быть в оранжевом секторе. Минимум три,
а по слухам – пять нарушений. Пройдёмте.
Покорно
идёт.
Разряд – скачок напряжения – кончено.
 
Дежурный в оранжевом ставит в журнале прочерк.
 

IV


...Срочная новость! Организация оранжевых наций
признала электролечение чёрного настроения
методом устарелым и в какой-то мере опасным –
десять процентов летальных исходов. Не менее
зафиксировано выздоровлений под грифом «отчасти»:
атрофируется важная функция – «всеобщее благо»,
и человек погружается в личное счастье,
то есть становится инвалидом. Однако
разработано и внедрено в производство средство
широкого спектра действия – квазиландаум.
Отпускается без рецепта. Для соответствия
мировому стандарту достаточно миллиграмма!
 
Получить три упаковки в руки можно по адресу:
тупик Ландау, дом пять.
 
...Связь обрывается.

 

V

 

…Пыль. Всюду пыль в беспощадном солнечном свете.
Забивается в поры лица, сушит рот и ноздри.
Столько вопросов! Да кто же на них ответит?
Если зажмурить глаза, то окажешься возле
мальчика – пальцы испачканы мелом – время
спать и во сне улыбаться – всеобщее благо
полыхает оранжевым.
Дора снимает гребень,
бросает кольцо на стол, открывает окно – не плакать!..
 
– Дора! – шёпот ли, ветер ли треплет шторы.
– Дора! – таблетка, другая, летит упаковка
на пол, следом вторая и третья. – Дора! –
чёрное на оранжевом – божья коровка
расправляет дрожащие крылышки и исчезает.
Дора за ней, Доре легко и приятно
смотреть широко распахнутыми глазами –
впервые! – вот оно, счастье! – пути обратно
нет. Рвёт с фасада табличку с адресом –
 
не поддаётся «тупик»,
«Ландау, дом пять» – рассыпается.

 

VI


Ходят робкие слухи, что ежегодно в начале апреля
на Новодевичьем кладбище, в секторе пятом,
летают молекулы безграничного счастья – цели
не достигают, распадаются на нейтральные атомы.

 

Пчела

 

Дай знак, пчела –
коснёшься ли плеча
крылом своим, а может, сгоряча
ужалишь рот, молчащий до поры,
и пропадут волшебные дары?

Неясен знак – пчела летит вперёд.
Сторукий страж не дремлет у ворот –
и каждая рука сжимает нож.
А чуть заслышит страж земную дрожь,
так сто ножей на солнце заблестят –
и вот уже сто пчёл во тьму летят.

Какой же спрос с пчелы? Она мала.
Неси, свой мёд,
неси, свой яд,
пчела.

 

Полдень

 

Здесь каждый встречает полдень, стоя в дверях –
солнце скользит, как по льду, от порога к порогу.
Люди щурятся, запирают наглухо двери – благодаря
столь дерзкому способу люди попробовали

обмануть бег времени. Получилось. В этом селе
все бодры и румяны – мужчинам всегда по сорок,
женщинам – по тридцать пять бесконечных лет,
ночь тиха и длинна, словно смерть, день проворен и короток.

Если стойкое «здесь» не смыкает глаз в задремавшем «сейчас»,
если время становится жалким заложником места,
прорастает и зреет «однажды» – ядом сочась,
выжигает землю. Однажды садовник Темперс,

вырезая побеги омелы из яблоневых ветвей, –
и откуда нынче в наших краях птичье нашествие? –
позабыл о времени и у своих дверей
оказался минутой позже полудня. Шестеро

братьев Темперс дышали за шторой – и ни гугу!
Теряя перчатки и ножницы на бегу,
садовник стучит что есть силы в соседские двери.
Пастор шепчет в замочную скважину: – Сын мой, я верю...

Темперс плюёт на крыльцо, бежит напролом
через грядки святого отца, топчет клубнику.
Хлопает булочник дверью, шипит: – Поделом! –
прячет ключ. Портниха заходится в крике,

сапожник смеётся, аптекарь, сжав зубы, молчит,
учительша уши прикрыла ладонями белыми.
Садовник, седой как лунь, упал в наступившей ночи –
и умер. Наутро воскрес исполинским деревом.

Солнце встало в зените в положенный час,
заскользило привычным путём, зацепилось за ветки –
и уснуло. Всё погрузилось во тьму. При свечах
сельчане метались между трухлявыми вехами.

Двери хрипели, визжали и лаяли. Шло напрямик
освобождённое время, шатаясь спросонок.
В крайнем западном доме умер первый старик,
в крайнем восточном – родился последний ребёнок.

 

если говорить начистоту...

 

Памяти Геннадия Алексеева

 

если говорить начистоту
способы передвижения за последние три тысячи лет
мало изменились

в километре от Пефора
Валаам колотит кулаками по капоту своей ослицы
та возмущённо гудит
мигает фарами в сторону пролеска
но не двигается с места

а вот на пристани –
Ионы навьюченные чемоданами
ныряют в шестипалубное чрево кита
едят и пьют
фотографируются с капитаном
(почему-то капитан всегда выходит неразборчиво)
знают что кит извергнет их на сушу
по прибытии в Фарсис
согласно расписанию

посмотрите-ка –
извивается и уползает на восток от Эдема
змей-искуситель
в спальном вагоне которого
Адам и Ева хрустят яблоками
выплёвывают косточки в открытое окно
чтобы следующий состав
не сбился с пути

не правда ли чудесная картина –
по приставной лестнице
поднимаются люди в белых круизных одеждах
(имя им – легион)
устраиваются в комфортабельных креслах
внутри дюралевого ангела
вполуха слушают предполётный инструктаж
листают журналы
... на трёхсот пятидесятом эшелоне
вдруг оживает громкая связь
– господа
мы находимся в непосредственной близости
от отца-основателя воздушных перевозок
не желаете ли нанести визит?
– нет нет нет
– ни в коем случае
– в другой раз так и передайте
– что вы спасибо не затрудняйтесь
ангел трясётся от обиды
опускает нос
идёт на снижение
странные странные люди
думает он

теперь вы сами видите
что ничего не изменилось
а закон Архимеда и вовсе незыблем –
как скала
или вечные вопросы философии –
только находится желающий
пройтись по Геннисаретскому озеру
так оно тут же выплёскивается из берегов
заливая копыта очередной ослицы
та и кричит

а вы бы не закричали?

 

Грачи прилетели

 

I.

 

я никому не говорил о птице
о чёрной птице
о большой чёрной птице
живущей внутри меня

только врачу
он обещал оставить её мне
пусть говорит будет
надеюсь не обманет
ведь отобрал же он у меня
часы ремень и шнурки

она всегда во мне
моя птица
но стоит закрыть глаза –
оказывается снаружи
бьёт крыльями
летит прямо в лицо
поэтому я никогда не сплю

как же так
спрашиваю у врача

это всё потому
отвечает он
что вы не чувствуете границ своего тела
и окружающих предметов
а проще говоря
кажетесь себе меньше чем есть на самом деле

киваю
вам док виднее
вон вы какой огромный
потолок подпираете
 

II.
 

была суббота
а может воскресенье
по коридору грохотала тележка с передачами
дали и мне пакет
не знаю от кого
не подписано

пижама бельё носки
кусок земляничного мыла
два пакета кефира
пачка печенья
чай
берёзовые ветки
колокольня
снег
снег
снег
мёртвые чёрные птицы
...............

я не помню
сколько пролежал без сознания
когда очнулся
птиц уже не было –
видно убрали

и колокольни не было
и берёзовых веток
а снег верно растаял сам

но самое ужасное
что во время уборки
пропала и моя птица
чёрная птица
большая чёрная птица
живущая внутри меня

док не знает где её искать
он даже вызвал мою мать
но и она не знала
а только мелко трясла головой
когда доктор строго выговаривал ей –
мол никогда не заворачивайте продукты
в репродукции картин

он так старался найти мою птицу
так разволновался
что стал задыхаться
схватился за воротник своей рубашки
и упал в кресло

мать распахнула окно
глянь-ка
весна
и вправду грачи прилетели –
прошептала она

ветром унесло со стола
какой-то измятый лист бумаги
 

III.
 

... и я уснул