Юлия Дорофеева

Юлия Дорофеева

Новый Монтень № 33 (309) от 21 ноября 2014 года

На языке любви и сердца

Критический обзор журнала современной поэзии «Плавучий мост»

 

Объявленный в России Годом культуры уходящий 2014-й ознаменован самыми разнообразными событиями в духовной жизни многих и многих людей, живущих в разных странах. Открытие в Царском Селе крупнейшего в России музея, посвящённого Первой мировой войне. Трансляция оперы «Война и мир» Мариинского театра в кинозалах Англии, Ирландии, Германии, Испании, Хорватии. Гран-при художественного фильма А. Звягинцева «Левиафан» на Мюнхенском кинофестивале. Открытие памятника В. Высоцкому в Симферополе. Празднование юбилеев М. Лермонтова (в том числе 75-летие со дня основания музея-заповедника Тарханы) и В. Шукшина. В области литературы хочется также отметить появление журнала современной русской и переводной поэзии «Плавучий мост». В свет вышли два номера,  до конца года читателя ожидает встреча с третьим и четвёртым выпусками журнала. «Плавучий мост» можно найти как на полках книжных магазинов, так и в Интернет-пространстве.

Андрей Бауман, Вальдемар Вебер, Герман Власов, Вячеслав Куприянов, Вадим Месяц, Вадим Молодый, Тим Собакин, Виталий Штемпель – таков блестящий редакторский состав «Плавучего моста». Каждый из создателей журнала независим в подборке корпуса текстов. К числу новаторских приемов относится  и участие гостевого редактора1, сменяющегося с каждым номером. Автономность работы редакторов позволяет новому журналу поэзии объединить под своей обложкой «произведения поэтов различных стилевых направлений и школ», мэтров и дебютантов, приверженцев традиционного стихосложения и тех, кто находится в поиске новых форм, авангардных решений.

Название журнала очень точно отражает его внутреннюю структуру. Мост реальный помогает преодолевать физические преграды, мост-журнал – духовные и географические. Автор проекта и его координатор В. Штемпель в своем обращении к читателям, открывающем второй номер, подчеркивает: «Журнал поэзии – это та территория, где нет и не может быть места любым проявлениям дискриминации и разжиганию взаимной вражды. Мы верим в объединяющее начало поэзии. Рождение журнала совпало с драматическими событиями, в которые вовлечены сегодня сотни тысяч людей. И если есть язык, который одинаково способны понять две конфликтующие стороны, то это язык поэзии. Ибо он – язык любви, язык сердца» (С. 5). «Плавучий мост» демонстрирует, как поэты, мыслящие по-разному, принадлежащие к противоположным литературным направлениям, думают об одном, находятся в поиске истины, света, примирения, любви, надежды… как и любой из нас. Журнал путешествует по разным поэтическим структурам – темам, системам образов (слово, поэт и поэзия, человек, детство, война, любовь, город, деревня, духовная поэзия и проч.). Каждая дощечка-текст, строящая «Плавучий мост», несет свою проблему. Мысли, вопросы, которые мучат лирических героев, многие читатели могут принять за свои: «Жизнь прожита неведомо когда, / неведомо зачем и где, и как…» (Вебер В. «После тебя») «Почему ты хранишь только случайные вещи. / И равнодушен к тому, что долго искал?» Это неожиданное грустное осознание приходит, когда оглядываешься назад, вспоминая детские, юношеские мечты, и видишь перемены в том, что когда-то тебе было дорого, было частью тебя. Герой Вадима Месяца посещает места своего детства:

 

Клубы заброшенных деревень,

дворцы культуры, кинотеатры,

с сиденьями, поросшими мхом,

побегами буйных хвощей на маленьких сценах.

 

Месяц В. Смеяться

// Плавучий мост. № 1. С. 20.

 

Это современная русская деревня. Совсем недавно в такую я привезла свою маму. Она со слезами обходила каждый дом (библиотеку, клуб, магазин, дома друзей), где прошли её детские годы. Боль, которую причинял  заброшенный вид родных построек, усиливала модернизация ландшафта: рядом с прудами выстроена частная база отдыха, доступ к воде и сосновому бору закрыт. Сколько таких деревень, мам, пап, воспоминаний… Другая картина также не менее знакома:

 

Каждое утро (представь себе, в семь утра!)

за стеной начинает орать соседка

 <…>

С девяти марш-бросок в мой почтовый ящик.

Водопады спама. Тонны рекламы

 <…>Я разорван в клочья.

 

Сизова Ж. Лахудра

// Плавучий мост. № 2. С. 80.

 

Жизнь лирического героя Жанны Сизовой настолько устоялась, что тоска переросла в безысходность, и в несовершенстве мира он винит Господа: «Мир, который ты сотворил, / отвратителен и уродлив. / Безобразный, бессмысленно мелкий, / твой превеликий мир». Наверное, стоит начинать с себя, винить других в своих неудачах – бессмысленная мелочность. Героиня Ольги Афиногеновой («Как живу»), несмотря на ежедневную схожесть суетливого городского уклада, каждое утро «пасет» свои надежды и чувствует вздохи счастья. Все зависит от точки зрения, от угла, под которым смотришь на происходящее. Даже простая стирка, упорно заканчивающаяся появлением нового непарного носка,

 

указует самым своим наличием – через отсутствие

(и невозможность вспомнить и установить точно:

отсутствие или исчезновение?..) своей пары –

на строго отлаженный, бесшумно

и неуклонно совершающийся, непередаваемо ясный

и предельно неизъяснимый божественный

<…> закон.

 

Круглов С. Половины моей жизни более нигде нет

// Плавучий мост. № 1. С. 92.

 

«Мост» прибивает то к одному берегу, то к другому. На первом царит тишина; на втором городская суета проглатывает человека; на третьем идут военные действия; на четвёртом цинично продолжается банкет, несмотря на внезапную смерть повара, приготовившего ужин; на пятом мысли и поступки человека контролируют цифровые устройства… Это наш мир. Умиротворение одного места позволяет читателю острее почувствовать неустроенность, панический страх другого. Благодаря тематической «рассыпчатости», удаленности поэтические произведения воспринимаются как откровение, как яркие вспышки, как прозрение.

 

Во время чтения иногда начинает казаться, что перемещаешься в пространстве – настолько широка и разнообразна география внутри стихотворений. Вячеслав Куприянов раскрывает карту мира («Оптимистическая география»), и «мост» пускается в плавание… Он дрейфует на океанских волнах, океан «бесстыдный, дикий, / до неприличия бесконтрольный» (Месяц В. «Северный пляж»)… Возвращается в Россию, где «тает лед / На Волге и соседнем Бахтемире» (Месяц В. «Астрахань»)… «На берегу Оки / мы построили храм в березовой роще» (Месяц В. «Артемий, Варвара и Дарья»)… «Костяника, брусника, стоит подо льдом / пучеглазая рыба» (Кравцов К. «На север от скифов»)… «На Двине сейчас привычный ледоход, / а в Москве у нас все пахнет и цветёт» (Куницын И.)... «Это Истра серебрится / у меня между ресниц» (Татаринова О.)… «Жизнь моя этим мигом была: / сизый лес, разливанная Волга, / золочёные купола» (Татаринова О.)… «Темная Темза и серая Сена» (Татаринова О.)… Берлин… Грюнвальд… Бургундия…  Крым… Сербия… Македония… Амстердам… Донецк…

 

Места, между собой чужие,

Столкнувшись вопреки и чрез,

Для каждого из нас сложили

Свою мозаику чудес

 

Бетаки В. «Продольная нить с поперечной…»

// Плавучий мост. № 1. С.189.

 

Поэтике названия журнала вторит и заглавие разделов: «Берега», «Дельта», «Переводы», «Из неоконченных книг…», «Обратная почта».

Берег – пространство устоявшееся, и рубрику «Берега» формируют два автора, два маститых поэта, противоположных по стилю, интонации: В. Куприянов – В. Месяц (первый номер), В. Бояринов – А. Тавров (второй номер). Вячеслав Куприянов говорит о дне насущном. Его герои  – вездесущая реклама и компьютер, прожиточный минимум, современный человек, который «умещается в раковине телефона / спрессовывается / ищет бессмертия / на жестком диске», «становится все портативней / малогаборитней / все современней» («Современный человек-2»). Поэт делится своим богатым «Жизненным опытом», дает поучительные «Уроки природоведения» и «Оптимистической географии», «социальной биологии». Что касается последнего, Куприянова можно назвать первооткрывателем этой науки. Он описывает, как человек становится кровопийцей:

 

Люди и не мелкие комары,

Но и не безобидные олени,

Они так становятся кровопийцами:

Одни пьют кровь из других,

А другие – из третьих, которые поменьше,

И третьи скопом мечтают,

Как бы попить из первых,

Пьющих из других.

Если кто-то станет сопротивляться,

Может произойти кровопролитие.

 

Куприянов В. Кровообращение

// Плавучий мост. № 1. С. 12.

 

Вадим Месяц вспоминает дореволюционную и постреволюционную Россию: у комдива ночной вор «снимет орден с красною звездой» («Вор в поезде»); Ольга обнимает куклу «с хрустящей соломой внутри под тонким ситцем» («Ольга»); два друга покинут деревню, «один из них станет матросом, / поднявшем восстание на броненосце. / Другой, в операции под Перемышлем, / геройски погибнет в ночном бою» («Иван и Федор»); холопы устраивают расправу над барином, его семьей и усадьбой («Стали наши холопы сердиты…». Свободный стих автора течет медленно, по-философски задумчиво. Слог Владимира Бояринова напевный, удалой, порой лихой, он воплощает русский дух, разгульный, боевой, ироничный.

 

Позавчера, воскресным днём

Я разговаривал с конём.

 

– Разбита жизнь моя, разбита

Просёлочная колея!

Под хвост, под дышло, под копыта

Попала молодость моя!

 

– Мой дорогой, а я пишу.

Я, как никто другой, пашу.

 

Бояринов В. Под хвост, под дышло, под копыта

// Плавучий мост. № 2. С. 11.

 

Андрей Тавров, напротив, далеко уходит от русской мелодики стиха, выстраивая свои тексты по принципу китайских иероглифов. По вертикали он записывает: ИМЯ – ДОКЛАД – ГОВОРИТЬ – ИМЯ-ВЕЩЬ – ОТТО, и стихотворение состоялось как «китайское». Затем каждый иероглиф переводится в строфу:

 

в человеке есть все имена

как все отверстия в губке

важно правильно шевельнуть губами сердца

и тогда шевельнёшься сам а за тобой мир и воздух

говоришь стекло

и оно проникает в кость и яблоню

говоришь холм

и ложишься на него ручьём а потом умираешь

 

Тавров А. Лилиенталь

// Плавучий мост. № 2. С. 26.

 

Как дельту прорезает множество рукавов и протоков, так и в одноименном разделе все бурлит, кипит, переплетается. Столичный гам разбавляет провинциальная тишина, молодые поэты вливаются в большую поэзию (для Дмитрия Аверьянова это первая журнальная публикация, для Сергея Финогина – литературный дебют), произведения полемизируют друг с другом. Стилистический диапазон, заданный «Берегами», переходит в многоголосье. Впадающие в дельту реки-авторы, сталкиваясь, резонируя, создают «девятый вал», захлестывающий читателя. Поэзия Вальдемара Вебера – плавная, ясная. Она дышит теплом, мудростью, нарождающимся всепониманием. Стихи, представленные под общим заглавием «Улицы детства», наполнены знакомыми звуками (кукование, крик чаек, дыхание пустоты, скрип ржавых незапертых старых ворот), лицами (школьники, играющие в снежки на большой перемене; дочка с упрямым рогаликом косички; состарившая поседевшая мама с тряпкой в руке). Совсем иной ритм, настроение, восприятие, иные краски царят в произведениях Андрея Баумана. Это абстракция, поток сознания, который улавливаешь не как картинку-образ, а как движение. Удар, внезапный, резкий, холодный, с ощущением стекающей крови («Срезанное с твоего дыхания есть речь»). – Легкое прикосновение («Хлеб»), переходящее в пламенный всплеск руками («Воздух между ними – вино»). – Невесомость («Имя», «Обстаёт глинобитная ночь»). – Оседание, сворачивание, застывание («“Пустите детей приходить ко мне…” (Оставление Мориа)»). – Бегство («Гензель и Гретель: Саксония, 1945»). – Обволакивание, объятие («Под окаменевшим розовеющим небом»). – Трепетание («Тело лёгкости»). – Шествие («Рождение»). – Разъединение («Древо жизни»). Нужно быть подкованным, эрудированным читателем, чтобы преодолеть баумановские «виллизиев круг», «варолиев мост», «оккамовую бритву». Стихи Михаила Свищёва полны пессимизма: «Мир – фабрика любви, и люди в нём / досадны, как отходы производства» (Свищев М. Необратимость // Плавучий мост. № 1. С. 85). Лирическая героиня Надежды Кондаковой сердцем кормит отчаяние и ночь (Кондакова Н. «Здравствуй, дятел! Ты, наверно, спятил» // Плавучий мост. № 2. С.128), она искренне желает «в желчи бессильной не утонуть <…> и хоть чуть-чуть / родине стать – родной» (Кондакова Н. «Эх, как пришла к нам чужая власть» // Плавучий мост. № 2. С.129). Дмитрий Аверьянов, напротив, брызжет восторгом к самым простым явлениям: «Синие сливы нашел! / Они висели на дереве / и вспыхивали, как лампы» (Аверьянов Д. «Синие сливы нашел!» // Плавучий мост. № 1. С. 137). Его лирический герой спрашивает: «Ты чувствуешь, / как оно колышется и гремит?» Сначала создается впечатление, что речь идет о чем-то сокровенном – Оно описывается с любованием. Но в финал стихотворения удивляет: «каждый божий день, / после шести в твоей2 комнате… / Колышется. Гремит». Что или даже кто это Оно? Оно то светлое («включается», «светится»), то темное («выключается», «не раскрывает себя»), то тихое («позвякивает», «тихо летит», «молчит»), то громкое («гремит»). Оно родное, оно радует. После шести мы, как правило, возвращаемся после работы домой, а наше домашнее счастье встречает нас. У каждого Оно свое.

В рубрике «Переводы» «Плавучий мост» предлагает читателю перейти на другой берег и познакомиться с иноземной культурой. Раздел импонирует своей широтой: в нем представлены переводы и с европейских языков и с языков народа ближнего зарубежья. В первом номере звучит литовская, англоязычная и гэльская поэзия, во втором – украинская и шведская. Выбором публикуемого материала редакторы формируют связь нового журнала с событиями дня сегодняшнего. 2014 год объявлен годом российской культуры в Великобритании и Северной Ирландии и годом британской культуры в России. В Выборге, Нижнем Новгороде, Краснодаре были проведены фестивали кельтской музыки и культуры. Российских любителей театра ждет встреча с труппой одного из старейших театров Англии «Глобус». «Плавучий мост» знакомит с произведениями ирландских (Джеффри Скуайрз, Элен Ни Хулянань), шотландских (Льюис Спенс, Катарина НикГумарадь) поэтов. Журнал поэзии делает то, что не могут сделать дипломаты, политики, мирные жители – объединяет Восточную и Западную Украину, объединяет словом родина. Сергей Жадан с любовью пишет:

 

… есть на Востоке страна,

в целом мире такая одна –

в ней солнце свободы льёт свет с высоты

и братство людское еще не забыто.

 

Жадан С. «Он почтальоном был в Амстердаме»

// Плавучий мост. № 2. С. 207.

 

Галина Петросаняк рисует образ монахини, которая двадцать лет прожив за границей, привыкнув к достатку, приняв все вокруг и слившись с окружающими (в ней уже никто не узнает иностранку), внезапно молится на родном украинском языке и решает

 

… тронуться домой,

поражая тех, кто и не думал, что слово «родина» обладает

такой непостижимой вместимостью.

И поразиться самой.

 

Петросаняк Г. «Остаться насовсем в школе доминиканок возле Вены

// Плавучий мост. № 2. С. 214.

 

Вынесенный в заглавие журнала поэтический эпитет «плавучий», несущий сему «незакреплённый», «незавершённый» (с каждый следующий номер может либо «укрепить», либо «расшатать» оформляющееся вокруг журнала поэтическое пространство) согласуется с фактическим эпитетом следующего раздела – «Из неоконченных книг…». Эти книги уже никогда не приобретут тот вид, о котором мечтал автор – поэт ушел из жизни. Несомненным достоинством «Плавучего моста» является обращение к тем, кто публиковался редко (Платон Кореневский), кому был закрыт доступ в печать (Владимир Бурич), чьи книги выходили за границей (Василий Бетаки). Это придает чтению интимность, словно тебя включили в круг избранных и приглашают взглянуть на запретное.

Схема путешествия, заложенная в названии журнала, содержится и в заглавии рубрики «Обратная почта». Оно очень подходит для обозначения раздела детских стихов: это ответ, отклик, живой интерес, который всегда найдешь у ребенка. Не стоит заблуждаться – детских стихотворений плеяды Валентина Берестова, Агнии Борто, Бориса Заходера, Виктора Лунина, Самуила Маршака, Сергея Михалкова, Ирины Пивоваровой, Андрея Усачева здесь не найдем (за исключением произведений Михаила Есеновского, Анастасии Орловой, «Сядем рядом на диване» Ольги Флярковской). Кроме того, во втором номере в «Обратную почту» вошла целевая подборка – поэтическое слово костромских авторов. Как существуют мультфильмы для взрослых, так и «Обратную почту» мы назвали бы «стихами для взрослых». Раздел сформирован не случайно:

 

Душа никогда не устанет

от памяти детства, оно

живёт в нас, цветёт, не вянет,

не перебраживает в вино

былого…

 

Вебер В. «Душа никогда не устанет…»

// Плавучий мост. № 1. С. 55.

 

Тоска по беззаботности, безмятежности, по детской «всевозможности» (возможности узнавать, расти, вставать после падения…) живет в каждом из нас и прорывается то у одного, то у другого поэта. Дмитрий Артис признается: «Три года мне <…> и было так светло, как никогда. / И было так воистину спокойно» (Артис Д. «Три года мне, и было мне когда-то…» // Плавучий мост. № 2. С. 64). Другой поэтический шарж автора – семейный ужин – напоминает о перевороте родительского бытия с рождением ребенка. Муж, отец поначалу мнит себя главой стола. Затем он осознает смещение и отдает первенство молодой жене, но

 

ещё вернее, оправленный нимбом косым,

во главу стола взбирается малолетний сын,

жена с ложечкой, а я с тарелочкой,

аки птицы небесные, вьёмся над деточкой.

 

Артис Д. «Вот и садимся мы за семейный ужин…»

// Плавучий мост. № 2. С. 67.

 

Легкий веселый юмор Артиса позволяет признать его меткость, правоту: в семьях, где растет малыш, так и происходит. На первый взгляд, первенство по-прежнему сохраняется за старшим мужчиной, но, если присмотреться внимательнее, то станет очевидным, что центром домашнего мира давно стал ребенок.

В «Обратную почту» входят поэты, которые пишут для детей – Тим Собакин, Игорь Жуков, Михаил Есеновский, Марина Бородицкая, Анастасия Орлова. В разделе воцаряется новое образное и языковое пространство. Авторам удается точно передать детский ход мысли, детское воображение, детский язык, детскую неосознанную любовь к словотворчеству, поведение взрослых с детьми. Тим Собакин рисует фантастическую страну, где «летнею зимой» и «зимним летом» падает «жаркий снег», в лужах булькает «кипяток холодный», ржут гуси и летают лошади, гуляет «животный Человек, вернее человеческий Животный», который, как человек рассеянный с улицы Бассейной, надевает рубашку вместо брюк («Чудесные места или Полный бред»). Его герой умеет обкашиться, обсосиситься, обморковиться, обчаиться, обсыриться и т.д. («Обязательный Облом после Обильного Обжорства»). Какому родителю не знакомо это головокружительное словоплетение? Например, мой двухлетний сын, когда вытираешь его после купания, всегда говорит: «Мама, я уже обгрелся». Другой герой Тима Собакина два часа (что совершенно по-детски!) повторял понравившееся слово «омуль» («Мне понравилось слово “омуль”»), а девчушка Анастасии Орловой рисовала в своем воображении Черное море черным и «с морем таким не желала и знаться, / Не то, что в него с головой окунаться» («Чёрное море»). Вновь думаю о своем сынишке, который до встречи с морем лепетал: «Мам, оно черное, оно грязное-грязное, нельзя плавать». Поэты «Обратной почты» чутко улавливают детский восторг от встречи с подъемным краном (Орлова А. «Благодать»), облаками (Орлова А. «Облака в городе»), детскую любовь к самым неожиданным вещам – палочке, ниточке, косточке, камушку. Наши дети одухотворяют, оживляют любой предмет, явление, поэтому авторы не забывают, что проглоченная  пуговица в животе умирает от страха; простынка на ветру простынет; скамейка мурлычет от счастья, когда её гладишь; осевший сугроб хочет есть; луже больно, когда её тревожат. У Михаила Есеновского мальчик Юра разговаривает с желудком, с наивностью и доверчивостью предлагая: «Ну хочешь – в игрушки мои поиграй» (Есеновский М. С песней по жизни // Плавучий мост. № 1. С. 248). К нему в гости приходит ангина Марина, коклюш Пахом, девчонка ветрянка в белом платье в зеленый горошек, склероз.

Прочтём одно «стихотворение для взрослых», «Исход» Марины Бородицкой.

 

Я вот думаю: как они шли по морскому дну,

когда хлябь расчесали для них на прямой пробор?

Под ногами чавкало, и с двух сторон в вышину

уходили стены, сплошной водяной коридор.

 

Малыши на руках, а постарше-то ребятня

Отставала небось, кричала: «Смотри, смотри!»

И нельзя же было мимо пройти, не подняв

хоть одну ракушку, розовую внутри?

 

А какие чудища встречались им на пути!

А какие щупальца тянулись из толщи стен!

 

Бородицкая М. Исход

// Плавучий мост. № 2. С.238.

 

Вера – то, что не требует доказательств. Многие библейские события мы воспринимаем как факт, данность, даже не задумываясь над «образностью», «вещностью», красотой или ужасом произошедшего, над реальными (физическими, биологическими, физиологическими и проч.) процессами. Поэтический взгляд Бородицкой преобразил сухой библейский факт, показал фантастическую картину. Мысли лирической героини очень похожи на детское желание знать все до последнего штриха (зачем? почему? как?), прозорливое внимание к каждой детали (грязь и ракушки под ногами, водный коридор и смотрящие оттуда морские чудища). Стихотворения, публикуемые в разделе «Обратная почта», возвращают нас к самим себе, заставляет вспомнить, какими мы были – какие мы есть. Они сближают читателя-родителя с ребенком, возвращают взрослым детский взгляд, взгляд любознательный, открытый, ищущий, восхищенный.

Следует отметить, что с каждым номером «Плавучий мост» наполняется журнальной спецификой, приобретает черты периодического издания. Если первый выпуск больше похож на сборник стихов современных поэтов, то второй содержит литературно-критические очерки (Степанов Е. «Русская лира поэта», Ионова М. «Море света» и др.), авторские пояснения методики своего стихосложения (Тавров А. «“Китайская поэтика” человека Витрувия»), оценочные высказывания об авторе (Мурашов А. о И. Куницыне и пр.),  диалог (В. Месяц – А. Тавров), иллюстрацию (рисунок С. Лемехова на «Плач по Варламу Шаламову» В. Леоновича). Рубрика «Из неоконченных книг…» приобретает завершенность, так как представляет не только подборку стихотворений поэтов, ушедших из жизни, но и критические эссе с элементами их биографии. При этом авторы статей на языке прозы говорят об основах поэтического искусства своих героев. Так, Вячеслав Куприянов, рассказывая о Владимире Буриче, одном из первых теоретиков и практиков русского свободного стиха, соглашается с его критикой  возможностей традиционного рифмованного стиха и приводит важнейший аргумент Бурича: «смысл стихотворения в громадной степени зависит от рифмопорождающих способностей пишущего, то есть рифма выступает в качестве стимулятора и регулятора ассоциативного мышления» (С. 186), а верлибр от этого свободен.

Другая черта «ожурналивания» «Плавучего моста» – включение читателя в литературную игру, которая уходит глубокими корнями в историю создания русского журнала. Речь идет о появлении во втором номере псевдонима – Тамби Уру. Поэт не хочет раскрывать своего имени и жизненные обстоятельства, тем самым перевоплощая биографические справки, сопровождающие каждого автора, в литературные представления (прозаические интерлюдии), которые в последующих номерах «Плавучего моста» могут стать метатекстом (разумеется, это будет зависеть от него самого). Предпосылки  уже намечаются. Так, на первый взгляд, случайная фраза о Ярославе Довгане «алкоголь не употребляет» становится ключевой в осмыслении его текстов, где лирические герои – пассивные алкоголики, пьяница чрезвычайный, активный и мордатый.

Специфика периодичности издания также создается публикуемым материалом. Внимательный читатель неминуемо придет к его сопоставлению. В первом номере напечатаны стихи Ирины Плевинской, во втором – Натальи Никулиной. Часть публикуемых текстов объединяет краткость, афористичность, но сходство на этом, пожалуй, заканчивается. Приведём два примера.

 

Ирина Плевинская

Наталья Никулина

когда-то

все параллельные

были одной

линей жизни –

единственной точкой

Бога

 

Плавучий мост. № 1. С. 101.

…и творит Творец всякую тварь

ты творишь молитву

и молитва творит тебя.

 

Плавучий мост. № 2. С. 94.

 

Создатель как центр, исходная точка и созданное Им, исходящие импульсы составляют образную систему обоих стихотворений. Если бы мы решились перевести словесную картину в графическую, то в первом случае перед нами оказались центробежные линии с постепенным разрывом, во втором – центробежные линии, переходящие в центростремительные и, преображенные маятниковым эффектом, в тангенсальные. Плевинская сожалеет о потерянной связи между Творцом и Его творением. Никулина показывает неразрывность Бога и человека.

На сайте «Плавучего моста» на главной странице организаторы проекта провозглашают: «Единственным предметом журнала является сама поэзия. В дискуссии окололитературного характера журнал не вступает». Во втором номере читателю вновь напоминают: «Редакторы журнала с самого начала отказались от всякого рода заявлений декларативного характера» (Штемпель В. Поэзия и время // Плавучий мост. № 2. С. 5). Однако внутренних споров «Плавучий мост» не может избежать: полемика зарождается между текстами, она взрывает журнал внутри. Это показатель того, как «Плавучий мост» заживает самостоятельной жизнью, независимой от той, что готовили ему редакторы.

Пожалуй, самый горячий спор – спор о поэзии, о поэте, его слове, слоге, образе. Одни следуют новым веяниям, другие чтут классические традиции. Кто-то упивается созданием «неопоэзии»3, а кто-то самокритичен4. В первом номере журнала озвучены отдельные ироничные «заметки». Герман Власов вспоминает о звонке западной славистки, которую возмущают его рифмованные тексты: «Тексты ваши с душком 70-х <…> это просто вредительство какое-то / ну как мы станем вас переводить» (Власов Г. Верлибр // Плавучий мост. №. 1. С. 67). У Виталия Штемпеля находим ставшим собирательным образ молодого поэта интернет-сети:

 

Поэт стихи читает на ютубе.

Хорошие и скверные читает.

<…>

О сколько торжества в его вокале!

Он верит, что талант ему положен.

<…>

Поэт стихи читает на ютубе.

С придыхом, с привыванием, с захлёбом.

Он весь в себе. При этом смотрит в оба.

 

Штемпель В. Поэт стихи читает на ютубе

// Плавучий мост. № 1. С. 172.

 

Во втором номере полемическое пространство расширяется. Из поэтических текстов оно перетекает в заметки об авторах5, выливается в прозаический диалог – Вадим Месяц и Андрей Тавров ведут долгий разговор об особенностях литературного произведения, искусстве, свободе автора, творящего свое детище. В. Месяц совершенно справедливо утверждает, что «пощечина общественному вкусу» давно «превратилась в безобидную литературную традицию, работающую с ненормативной лексикой, сексом, насилием и прочим “голливудом”», «они стали общим местом, банальностью» (Месяц В., Тавров А. Таверна среди руин, или Разговор в капитанской рубке [диалог] // Плавучий мост. № 2. С. 31). Встает вопрос: как читателю разобраться, где банальность, а где истинно новое слово? Следуя своему внутреннему чутью? В таком случае, все опять сведется к разнице вкусов, настроений… Самым разумным показателем станет лишь время, которое отсеет лишнее, окунет в забвение наносное. Но у читающего здесь и сейчас временной дистанции нет. Владимир Ермолаев предлагает руководствоваться поэтическим жаром

 

и если у стиха нет жара

на его учетной карточке

нужно поставить печать

DELETE

 

Ермолаев В. Градусник Бротигана

// Плавучий мост. № 1. С. 90­­–91.

 

«Плавучий мост» – журнал для медленного вдумчивого чтения. Не следует проглатывать один за другим поэтические тексты, лучше сделать небольшие паузы перед каждым новым автором, размышляя над прочитанным. И, может быть, не все стихи придутся по вкусу тому или иному читателю, но какой-то автор однозначно станет для него открытием. Именно для этого должны существовать журналы поэзии. Современный книголюб, несмотря на свою технологическую оснащенность, не в состоянии охватить весь масштаб продукции новейшего книжного рынка. Номер за номером «Плавучий мост» в концентрированном виде знакомит любителей поэтического слога с самыми разнообразными поэтами, разновекторными литературными направлениями и школами, с классическим стихосложением и «ноу-хау». Журнал говорит с читателем, а разговор, как известно, одухотворяет, окрыляет человека.

 

Поговори со мной.

Поговори со мной.

Стань моим

Источником света.

 

Данильянц Т. Бессонный разговор (заклинание)

// Плавучий мост. № 2. С. 99.

 

Надеемся, что «Плавучий мост» станет для читателей маяком, оберегающим от острых рифов и указующим путь на свою волну. Попутного ветра и счастливого плавания!

 

---

1. Во втором номере им стал Сергей Крюков.

2. Выделение моё – Ю. Д.

3. Андрей Тавров идет за китайской поэтикой: «Перед началом стихотворения я сначала пишу сверху вниз те основные “иероглифы”, из которых оно состоит. Оно еще не оформилось для читателя, но уже видно мне как идеальное, совершенное <..> Это, если хотите, самая суть стихотворения – его почти не поврежденная душа <…> Теперь каждый иероглиф мне нужно перевести в строфу, чтобы появилась мелодия <…> Если в ряду таких стихотворений встречаются стихи без “иероглифов” справа, то такое стихотворение выстраивает отношения с совершенно Другим, с белизной листа, с тем, что назвать невозможно. С Дао» (Тавров А. «Китайская поэтика» человека Витрувия (Отрывок из письма вместо пояснения) // Плавучий мост. № 2. С. 22–23)

4. Анна Павловская пишет: «кто ты табачная дохлая персть / чтоб домогаться до речи <…> я хохочу над твоим языком / трудным и злым как подросток» (Павловская А. «Избранных мало и много иных…» // Плавучий мост. № 2. С. 48).

5. Корпус текстов Анны Павловской предваряет высказывание Андрея Коровина: «Анна как поэт выросла вне московской школы, вне новомодных влияний, и это не может не радовать – именно поэтому её голос звучит чище и ярче. При этом – что сегодня вообще большая редкость – ей хватает обычных слов, чтобы сказать все, что необходимо…» (Плавучий мост. № 2. С. 44).

 

Юлия Дорофеева