Юлия Мельник

Юлия Мельник

Все стихи Юлии Мельник

* * *

 

А время во сне по-другому течёт,

И бродишь по чащам, в которых ни шагу

Не вспомнить под утро. Лишь свет за плечом

Неспешно мерцает, вселяет отвагу.

 

А время во сне выпадает, как снег,

Чтоб утром растаять… О нём сожалея,

Ты видишь, как день набирает разбег

И мчится куда-то, летя всё быстрее.

 

А время во сне не поделишь ни с кем…

Сидишь, как в дупле, в одиночестве ночи,

И тихо твердишь полнозвёздной реке:

«Поможешь?»

 

* * *

 

А рядом море шло и в такт шагам молчало,

И чаек, как детей, в своих руках качало…

И всё пила душа его сырую воду,

И рыбке золотой старик дарил свободу.

 

А рядом море шло и медленно темнело,

И я б осталась с ним – когда бы я сумела…

Ни соль его, ни йод – не тратила б напрасно,

И падал в ночь закат, как тюбик, полный краски.

 

 

* * *

 

В меня слетелись голуби, шурша,

а это просто, не заметив луж,

стремилась на чуть слышный зов душа,

и встречный наш полёт был неуклюж.

 

Нас друг на друга натолкнул туман,

и показалось: дальше нет пути…

Несли мы, чуть сошедшие с ума,

без цели воркование в груди.

 

Друг с другом мы смахнули серость дня

и провалились в ветра решето…

Их кто-то звал, и кто-то знал меня,

я до сих пор не понимаю – кто…

 

* * *

 

В сладком вине – обещание сказочных царств,

А у простого дождя – ничего про запас…

Поступь чуть слышная, будничный норов, вода,

Хрупкие пальцы – по шёлковой коже зонта.

 

А у простого дождя – все карманы пусты,

Он не предложит ни счастья, ни дальней звезды…

В окна заглянет – в прохладном своём пиджаке,

Мы разучились молчать – на его языке.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

В старой церквушке молчит Господь –

Не о чем говорить…

Если б, как зёрна, слова смолоть

И тишину кормить…

 

Краткая жизнь восковой свечи,

Вечная жизнь тоски…

Я всё болтаю, Господь молчит,

Седы его виски.

 

Царственный лёд его синих глаз,

Сладкая блажь мечты…

Снова Господь в ладонях у Вас –

Гвозди, а не цветы.

 

* * *

 

Внезапно полюбила сизый цвет,

Как небеса во время листопада,

Как средь воды чуть слышного обряда

Ладони след.

 

Не заслоняя яркие тона

Своею тихой ниткой шерстяною,

Он приглушён, как голос за стеною,

А мы – стена…

 

Живёт, на шёпот нас переводя

От слов напрасных, дрязг, обид и сплетен…

А можно ведь пройти и не заметить –

Как шум дождя.

 

* * *

 

Встречный пёс нас увидит, как в старом кино:

Чёрно-белые лица плывут сквозь туман…

Ему собственный цвет разгадать не дано,

Ярко-рыжие пятна, привычные нам.

 

Кто-то в сердце плеснул семь ярчайших цветов,

Позабыв объяснить, что в оттенках – вся суть,

И по следу стремительных чёрных зрачков

Я пытаюсь в забытую тайну шагнуть…

 

Пёс увидит нас чёткими, полутона

Чуткий нюх не обманут, небросок и прост,

Он оставит разливы неточностей нам –

Свои рыжие пятна, как промельки звёзд

 

В летнем небе, а мы просто мимо пройдём

В чёрно-белом кино незнакомого пса –

Две фигуры под этим осенним дождём

То ли в сумрак квартир, то ли впрямь в небеса.

 

* * *

 

Выпасть из времени… Видишь, у этого мига,

Словно в руках у ребёнка – раскрытая книга…

Буквы ещё неизвестны, движение краски

Там, за окном, и движенье души без подсказки…

 

Выпасть из улицы этой, из этих прохожих,

Встретиться взглядом с летящим, другим, непохожим,

В нём задержаться мгновение, сбиться со счёта,

Ткнуться усталой пчелою в забытые соты…

 

Выпасть из скрежета, грохота, выпадем вместе…

Если успеем, и если захочешь, и если

Веских причин не найдётся, и всё обойдётся,

И в наказанье по спинам метлой не пройдётся

 

Дворник сердитый, все звезды сдувающий с крыши,

Выпадем в это неведенье, выпадем, слышишь…

 

* * *

 

Географ старенький указкой тычет в карту…

За первую меня сажают парту,

Чтоб разглядела Альпы и Урал,

И чтоб никто тетрадку не украл.

 

Чтоб не украл мои леса и реки.

А у географа – седые веки

И карие задорные глаза…

Он нас везёт на маленький вокзал,

 

Толкает в горы, и в шторма, и в качку,

Чтобы не плакали, не впали в спячку,

Чтобы не выцвели, как жёлтый мел,

Чтоб каждый – остров свой найти сумел.

 

 

* * *

 

Глубиной тишины поверяй все слова и объятья,

Сколько летних миров бессловесно осело на платье…

Шелуха и пыльца, муравьиные лапки, ворсинки,

И пытаются что-то связать-досказать паутинки…

 

Не доказывай им ничего, пусть летит, как захочет,

Каждый блик, каждый вздох, пусть по горлу травинкой щекочет

И раскатом далёкой грозы, и слезою некстати…

Погляди, как летят… Не зови их к уму и расплате…

 

Им видней, им слышней… И тебя вслед за ними уносит

В пучеглазый стрекозий полёт, в светлогривую просинь…

Что найдёшь, то найдёшь… А ненужное – ветер просеет…

А неловко взлетишь – притяженье Земли, как спасенье…

 

* * *

 

Дороги на пластинке мирозданья

Не повторяются – и в этом – тайна.

Нет, музыка обратно не вернётся,

Но, может быть, с улыбкой обернётся

На первый звук, на самый чистый голос,

И лёгкий, и протяжный – словно волос…

И – за мотивом следуя по кругу –

Мы первому всё больше верим звуку.

 

* * *

 

Достаточно музыки – за стеною,

Достаточно ласки – не слишком щедрой…

Откуда мне знать, что случится весною,

Молчание пахнет солёным ветром.

 

Как сладко – достать половину булки

Из сумки морской с полотенцем мокрым…

Усталое солнце в пустом переулке

Запрятало в тучу пунцовые щёки.

 

Я вытряхну камень ржаного цвета,

Одну-две ракушки – попробуй выкинь…

Три месяца я привыкаю к лету,

Начнутся дожди – не могу отвыкнуть.

 

* * *

 

И не то чтоб сто раз перечитывать старые книги,

Просто веки прикрыть, и на нужной странице тебя

Остановит Господь – столь похожий на чаячьи крики,

На беседу старух, на качели, что в парке скрипят.

 

И в нехитром сюжете Его замерев запятою,

Вдруг услышать, как сердце баюкает каждый пустяк…

«Я бы все повторила…». Но кто-то прошепчет: «Не стоит».

«Я б добавила…». Тихо подскажет: «Прекрасно и так».

 

* * *

 

И снова клоун загрустит

Под нарисованной улыбкой,

На кудри конфетти летит,

И это кажется ошибкой.

 

И если б можно было смех

В гримёрной тесной не просыпать,

Почувствовав, как рампы свет

Сменяет межсезонья сырость…

 

В который раз – никто не спас

От встречи с зябкой тишиною,

Но, может, в сердце, про запас

Все клоуны хранят смешное.

 

* * *

 

Как по-разному входят в море – зябко, нахрапом,

Осторожно, скучно, вдыхая йодистый запах,

Удивлённо, небрежно, рассеянно, скользко, чутко…

И уносят соль на себе, и уносят соль…

И звучит она невесомо в пыльных маршрутках,

Словно вещая птица – на тысячу голосов.

 

* * *

 

Как сладко лился колокольный звон,

Как будто сердце молоком поила

Какая-то неведомая сила,

Текущая в меня со всех сторон.

 

А розы увядали на ветру,

Их бархатные платья тяжелели.

К ним прилетали пчёлы и жалели,

Как пожалела бы сестра сестру,

 

Ребёнок – бабушку, старик – ворон,

Что ищут зёрна в опустевшем поле.

А розы бы все пальцы искололи,

Когда б не этот колокольный звон.

 

 

* * *

 

Как сладко шмель жужжит,

Как он собой доволен…

Он воспевает жизнь,

Как рыжий колокольчик.

 

Он прячется в цветок,

И знает слишком мало

О том, кто трёт висок,

Седеющий устало.

 

Он вписан в словари,

Он кротко прячет жало,

Но, что ни говори,

Он ни угрюм, ни жалок,

 

Ни  грустен, ни сердит,

Ни плачет, ни смеётся…

И, может быть, простит,

Что лето оборвётся.

 

* * *

 

Какая сухая земля – между домом и небом,

Как хочется пить – будто всё мироздание – нёбо.

Как мало дождя и как много случайных обличий…

Я это узнала, к земле прижимаясь по-птичьи.

 

Хрустит под ногами жара – и песком, и словами.

К друг другу притиснулись мысли – как люди в трамвае.

И всё же – нахохлились сумерки, полнясь стихами

И кажется – лёгкие капли по сердцу стекают.

 

* * *

 

Мне снится Петербург, а может – Ленинград…

Князь Мышкин вдоль Невы гуляет одиноко,

И что-то сквозь тоску бормочет невпопад,

И небо на него глядит из пыльных окон.

 

Ещё один лопух, ещё один чудак,

Его целует Бог, а жизнь даёт пощечин…

Неясная мечта и узелок в руках…

Одумайся, уедь… Он уезжать не хочет.

 

Холодная вода и царственный гранит,

Должно быть, в самый раз – на этот лоб горячий…

Не трогал бы любви, остался бы в тени,

Одумайся, не плачь… А он стоит и плачет.

 

Но, может быть, ты прав – его на свете нет…

И лишь туристы всё пытаются украдкой

Его расслышать смех, его нащупать след –

Но без тревог, легко, с резоном и с оглядкой.

 

Море

 

Барашки на волнах – собрать и раздать милосердно –

Дыханию каждому, каждому грустному сердцу…

А вещи… Пусть вещи останутся в пыльном песке,

Сотрутся обиды и высохнет соль на виске.

 

Великая милость – наш почерк поспешный стирая,

Остаться водою солёною, не умирая,

Позвать неумелою чайкою – за горизонт,

Подкрасться закатом – усталым и тихим – под зонт…

 

Дарить дерзкий рокот и привкус лозы виноградной,

Дарить многомерность, а день унести безвозвратно…

И месяц, и лето, и годы, а может – века –

Мы жмёмся больными детьми к твоим горьким рукам.

 

* * *

 

Недоказуемость любви,

И тихое её дыханье…

Трава опять седою станет,

Дыша сквозь трещины земли.

 

Истратив лета сладкий сок –

На терпеливое молчанье,

И солнце жжет её лучами,

Как старой женщины висок.

 

* * *

 

Одуванчик меняет одёжку свою,

Он ребёнком заснёт, и проснётся в раю

Серебристого, млечного пуха,

Наберётся весеннего духа.

И начнёт говорить на своём языке –

О ребёнке, о юноше, о старике.

И ветра, на него налетая,

В небеса унесут его тайну.

 

* * *

 

Ричарду Чемберлену

 

Окунусь, позабыв обо всём, в мелодрамы и сплин,

И красивый герой, как цунами, захватит меня…

Это ж надо – такою дурёхой дожить до седин,

Пить мираж безответный, привычные будни браня…

 

Но опять, как всегда, в австралийский пейзаж не впишусь,

Выйду неба глотнуть, но накатят печаль и попса…

Всё мне кажется, лорд, я за Ваши ладони держусь,

Всё мне кажется, лорд, это я закрываю глаза,

 

А не женщина в алом… Но в сумерках – блекнет экран,

И пустынная комната кружится передо мной,

И я дую, спеша, на порезы придуманных ран,

И помочь не умеет прекрасный, счастливый герой.

 

 

* * *

 

По толстой книге ходит муха,

Вкушая лета благодать,

И нет ни зрения, ни слуха,

Чтоб эту книгу прочитать.

 

Узнать, кто плакал над строкою,

В лес дальний улетев совой –

С такою детскою тоскою,

С такой седою головой…

 

Как он ночами портил зренье,

Дышал на заоконный лёд…

И нет у мухи подозренья,

Как горек терпкий этот мёд.

 

* * *

 

С этой маленькой улицей мы сговоримся,

Я всё знаю о ней, а она – обо мне…

С крыши капля скользнёт, дверь в подъезд отворится,

И возникнет лицо в одиноком окне.

 

С этой маленькой улицей – мне по дороге,

Пёс залаял вдали, кот сощурил глаза…

И так много узнали усталые ноги,

Что и сердце пока не умеет сказать.

 

* * *

 

Счастье комнатной температуры,

Руки, вытирающие пыль…

Детские ангины и микстуры

Прорастут – во взрослых будней быль.

 

Полусна медлительная прелесть,

По бумаге – карандаш простой…

Слишком яркие цвета – приелись,

Не своди меня с ума, постой…

 

На окне – снежинок мокрых кромка,

Сумерек доверчивый покой,

И когда кричат о винах громко –

Хочется уткнуться в молоко.

 

* * *

 

Телефон отвыкает от голосов,

И молчат его провода,

Где-то в небе – созвездие Гончих псов –

По оленьим бежит следам.

 

А олени – всё дальше – оставив след,

И уже не видать не зги.

Лишь крошится над городом звёздный свет,

Убеги, олень, убеги…

 

Затеряйся, забудься, чтобы опять –

Где-то билось сердце твоё…

Пусть собака усталая ляжет спать,

И охотник – спрячет ружьё.

 

* * *

 

Трава… Есть жизнерадостное что-то

в коротких, острых веточках её…

И в осени старушечье жильё

она ворвалась детством желторотым.

 

А осень вянет, вянет и кружится…

Трава всё видит, но сжигает страх

в желанье жить – и этот лёгкий прах,

её не раня, ей на грудь ложится.

 

Тянись, тянись… Любой порыв к бессмертью

доказывает нам – мы не мертвы…

Вот этими росточками травы

Земля у неба просит милосердья.

 

* * *

 

Я буду скучать по калине когда-нибудь в небе,

Я буду скучать по её горьковатому соку…

Я буду скучать – мне покажется в небе высоком,

Что сок всё течёт по губам и никак не остынет.

 

Я буду молчать о надломленной в

сумерках ветке…

Я тихо приду и её подниму осторожно,

И к сердцу прижму – если это, конечно, возможно,

И к сердцу прижму и с собой унесу незаметно.

 

А если попросишь – оставлю её на скамейке,

Как знак, как намёк, как улыбку больного ребёнка…

Чтоб алая гроздь увядала на веточке тонкой,

А дождь всё являлся, её поливая из лейки.

 

* * *

 

Экзюпери посвящается

 

Я верю – есть в песках горячих этих

Оазис Тишины. Там нежен ветер,

как поцелуй, и сладок, как глоток…

С души легко сдувает он песок.

 

Но только под палящими лучами

к нему идут. И змеи подползали

к ногам – но, помнишь, были не страшны:

мы верили в Оазис Тишины.

 

Стал каждый шаг – улыбкою отваги,

и стала жизнь – последней каплей влаги

во фляге. Погляди, как мы честны

перед тобой, Оазис Тишины.

 

 

* * *

 

Я спряталась в доме – от лета, от зноя, от слов…

Я слышу наивную музыку детских шагов,

И то, как трава промокает под летним дождём,

И слухи об этом легко проникают в мой дом.

 

Я слышу, как дерево прячет морщины в тени,

Я слышу, как что-то сосед за стеной обронил –

То старую чашку, то пыльный словарь, то слезу…

Я спряталась в доме, как рыжая белка в лесу,

 

В дупле одиноком, где шорох листвы про запас,

Грибы и орехи, и солнца единственный глаз

За мною следит, суеверно и верно храня…

Я спряталась в доме. А кто-то – всё ищет меня.