* * *
Сумрачна радость, печаль светла –
все мы порой иноверцы.
Чёрным котёнком щетинится мгла,
рвёт коготками сердце.
Первый снег, а за ним – второй.
После – собьёшься со счёта.
Снежную крепость себе построй –
для обороны хоть что-то.
* * *
Ломкий привкус холода и хвои,
слабый свет из-под прикрытых век.
То ли волк по-человечьи воет,
то ль по-волчьи воет человек.
Хруст древесный. Выстрел карабина.
Ельник в заколдованном плену
тайных знаков. Ягоды рябины
дробью прошивают целину.
Настройки
Готовиться. Включать настройки.
Листать Саврасова и Пластова.
Платить земную неустойку
за то, что время неподвластно нам.
И чувствовать, что стекленеет
вечерний воздух – хвойный, острый,
и всё сильнее и сильнее
мороз покалывает ноздри.
Свиридовской «Метели» внемля,
в камин подбрасывать поленья.
Увидеть с воодушевлением,
как первый снег грунтует землю,
мир подготавливая к новому.
Увлечься и настроить планов,
потом – разумно обосновывать,
что время для высоких планок
не то, не то. Отдать пальто
в химчистку и связать норвежский…
допустим, шарф. Играть в лото
по вечерам, с утра – пробежки.
Жить ожиданьем Рождества.
Купить подарки, всё такое…
Пусть разум бытом атакован,
но сердце узами родства
причастно к тайне: как псалмы,
«Мороз и солнце, день чудесный!»
твердит. Душе иначе – тесно
и нет резона ждать зимы.
Что-то
А ведь что-то было в этом.
Как в магическом кристалле:
серпантин, огни, конфеты...
И чего-то вдруг не стало.
Шар земной – как шар на ёлке:
небо, звёздные гирлянды…
И летят миров осколки
из космических гренландий.
Пахнет цитрусом, озоном,
бодрой свежестью сосны.
И малиновые звоны,
и серебряные сны.
И снегов новорождённых,
и жестоких вьюг не счесть.
Вот опять чего-то ждём мы.
А ведь что-то в этом есть.
Оперение
Оперяется снегом город.
Ободрился: вспорхнёт вот-вот.
Не до детских катков и горок,
коль душа в небеса зовёт.
В прошлом –
мрак непроглядный, осень
да чугунный минор оград.
И теперь он не город вовсе,
а рождественский Снежный град.
New-Базаров
Гомон ёлочных базаров,
толпы, блёстки, кутерьма.
Что, тургеневский Базаров,
или как тебя? Фома?
Всё не веришь, всё не хочешь
попадаться на крючок?
Тьма сарказма застит очи,
гложет чёрный червячок
неподатливое сердце?
Горек праздничный елей.
Выпей, что ли, водки с перцем –
сердцу будет веселей.
Bloody Mary
«Спой, Мери...»
А. Пушкин. Пир во время чумы
Ныряем в праздник, словно в полынью,
морозным жаром лёгкие наполнив.
Кураж над головой смыкает волны.
Но Мери вновь заводит песнь свою.
Печалиться? Сегодня? Не резон.
Застольный шум плывёт над околотком.
Огнём свечей оплавлен горизонт,
и воздух горек хвоей. В чашу с водкой
стекает по ножу томатный сок…
А Вальсингам опять стоит над бездной
под обветшалым куполом небесным,
с носка на пятку, с пятки на носок
пошатываясь, вроде бы дурачась,
и гулкий пульс в его висках горячих
химерной жизни отмеряет срок.
Нам нечего терять сегодня, кроме
родства по духу и по группе крови
да по глотку надежды между строк.
Мой Вальсингам! Плесните водки в сок!
Хвойное
Ангел, крылышки лебяжьи.
Запах хвои, блеск фольги.
Время юношеской блажи,
целей, помыслов благих.
Ночь под звёздным абажуром,
рюмок праздничный хрусталь.
Мандариновой кожурки
ароматная спираль.
Белоснежный, чистый, новый,
юный год нагрянул к нам.
Хвойный гном иглой сосновой
шьёт обновки временам.
Перед Рождеством
Нам для чуда надо много ль?
Мир играет в чехарду.
Это всё придумал Гоголь
в достопамятном году.
Снег хрустит, скрипят рессоры,
снова Панночка-зима
нашу жизнь обводит взором,
словно чертит круг Хома.
Вьюга. Чичиковы дети
посреди снегов и стуж
колесят по белу свету –
птицеловы мёртвых душ.
Нынче честь в какую цену?
Торг уместен, налетай.
Город N. Немая сцена.
В небе – тучи чёрных стай.
Городничий одурачен:
– Как же так? – возводит взор.
А в дверях – с усмешкой мрачной
настоящий Ревизор.
Страшно, муторно, не спится.
А спастись – один лишь путь:
умудриться редкой птицей
сдуру Днепр перемахнуть.
Словом, мрачная картина.
Лишь один рискнул, и тот
долетев до середины,
сгинул…
Полночь. Чёрный кот,
притаившись у колодца,
щёлк! – агатовым хвостом.
Мир Диканькой обернётся
перед самым Рождеством.
Бредят снами наши ночи,
сколько душу ни трави.
И на нас, тараща очи,
ошалело смотрит Вий.
Переход
Ныряешь в переход – выныриваешь в темень
реальности чужой, галактики иной.
И всполошённый кот загадочной «системы»
отряхивает мрак взъерошенной спиной.
Поднимешь воротник, в предчувствии невнятном
опасливо ступив на незнакомый грунт.
Увязли башмаки, но поздно на попятный,
а ветер режет слух рывками тонких струн.
И пересмешник-дрозд, мерцая опереньем,
вспорхнёт туда, где даль лавандово бледна.
Пытаешься дышать, четвёртым измереньем
пронизанный насквозь, исчерпанный до дна.
Разрежен ход времён: часы, минуты, годы...
Развоплощён простор необозримых миль.
В размытом далеке в безвременье восходят
стареющий Тильтиль, печальная Митиль.
Лишние люди
Путала судьбы мгла, тонкой вилась спиралью.
Жили: была-не была, словно в рулетку играли.
Вечер, глоток коньяка. Замкнутый круг Зодиака.
Зеркало: взгляд двойника, мир с отрицательным знаком.
Острая сталь зрачков, рваные хлопья снега.
И с двадцати шагов в Ленского целит Онегин.
Или же в автора? Миг точкой чреват невозврата.
Жизнь ироничнее книг, милый мой литератор.
Твёрд охлаждённый взгляд, сердце стучит чуть слышно,
птицы вовсю галдят. Кто-то из нас тут – лишний.
Русской дуэли рок, ствол револьвера чёрен.
Раннюю смерть предрёк Лермонтову Печорин.
Скользок судьбы карниз. Всё ещё жив, Курилка?
Только не повернись к будущему затылком.
Что ни столетье – раздор, ниспроверженье кумиров.
Зеркало – не повтор, а перевёртыш мира.
Льдины печор и онег грезят опять ледоходом.
Вновь этот святочный снег новорождённого года.
Урок чистописания
Урок чистописания. Зима
за окнами распахнутой тетрадью.
И взгляд скользит по первозданной глади –
покой для сердца, воля для ума.
Как не бывало ноши на плечах.
И, золотом подсвечивая кровли,
бамбуковая палочка луча
в холодном небе чертит иероглиф.
И ты его, пожалуйста, прочти.
Проступит он, невидимый почти,
на рисовой бумаге тишины.
Мы в эту тишину приглашены
лишь на одно воздушное мгновенье.
И кровь замедлит бег в прохладных венах,
и будет мир загадочен и чист,
покуда с неизбежностью нелепой
на белоснежный непорочный лист
с размаху кляксу оттепель не влепит.
© Юлия Митина, 2021.
© 45-я параллель, 2021.