Юлия
Вольт

* * *

Блеклость жизни, близость смерти,

кукование часовен,

серебристый столбик ртути

да хронический бронхит.

Только ветер, свежий ветер

по фамилии Бетховен,

эту заводь взбаламутит,

эту залежь завихрит.

Ни награды, ни ограды.

Путь извилист, пульс неровен.

Да от мая и до мая

маета который год.

Только ливень, ливень с градом

по фамилии Бетховен

эту наледь изломает,

эту накипь уберёт.

2009

* * *

Вибрация губ – волны нежности. Чувствуешь? Чувствуй
сквозь все разделившие наши тела километры!
Все токи твои устремятся в зовущее устье
моё! Независимо от направления ветра!

Запрудам, заставам, засадам – любым загражденьям –
меня не осилить, твой мощный напор не ослабить.
Вибрация губ... Волны нежности... И наважденье!!!
С моим притяжением Время-Пространство не сладит.

2007

Двойник

1.

О, Господи! О, Господи! Ого,
как сердце реагирует на кофе.
Приблизилась пространственно к Голгофе,
по возрасту – к Елабуге. Огонь

ресницы опалил искавшей брод,
когда трубили трубы, надрываясь.
Нам врали в детстве: нас приносит аист.
А кто меня обратно заберёт?

2.

Рябины жар! С ним градусника ртуть
Не меряется, и не измерим
Юдольный путь: и клевера напутье,
И блеск перстней, и папиросный дым.

Как беспощаден нрав самоубийц!
Их капюшоны чёрные без лиц
Мелькают тут и там. Но ты сама,
Загородившись томиком Дюма,
Жила на полке и звала, звала:

– Мы вольные! Крыла-а-а! До дна! Дотла-а-а!

Заканчивались май и пятый класс.
Грех любопытства и... Соблазнена!

И в хоровод – в кольцо твоих проказ:
– Дурная мать, но верная жена-а-а!

Зачем так рано разум мой спалил
Твой чёрный ненасытный пилигрим?
Зачем не позже? Лучше – никогда!
Чрезмерна для меня твоя беда,
Смертелен упоительный мотив,
Галоп трёх перепутавшихся грив.
Вторичности клеймо: не стих, а крик.
Изыди прочь! Зачем тебе двойник?

3.

И сын мой возмужал,
да я не повзрослела.
Похожа на ежа –

щетинюсь то и дело.
Похожа на щенка –

хвостом виляю встречным
до первого пинка,
который обеспечен,
как правило. В ежа
тогда я превращаюсь.
И сын мой возмужал –

теперь ему прощаю
привычные пинки,
обычные обиды.
Сместились позвонки,
но с заданной орбиты
сойти не удалось.
Марина! Мне понятны
и страсть твоя, и злость.
От шарканий галантных
воротит и меня.
И мне в кусте сирени
мерещится родня,
и хочется на стены
лезть – к чёрту маникюр!
Кипение в аорте.
Я из последних дур.
И к чёрту всех вас, к чёрту!

2003–2004

Джексон Поллок и дегенеративное искусство

1. Вместо пролога

Абстракционизм в цене – вписывается в интерьеры.
Кандинский сегодня рифмуется с кадиллаком.»

«Дегенеративное искусство» – известно, чей термин,
потому и мерещатся всюду фашистские флаги.

В холстах Джека Поллока многим видятся лишь обои –

и тем, кто их критикует, и тем, кто скупает.
Потому Джексон Поллок из очередного запоя
выходить передумал... Тоска... такая... тупая...

2. Вместо энциклопедической справки

«Результат раскачивания банки с краской над полотном»*,
результат – это Поллок, это Джек-повелитель капель.
Закон развития в действии: нечто одно,
то есть Макс Эрнст – дадаист, неустанный искатель,

перетекает в другое, в экспрессивный абстракционизм
Поллока, в его собственный автоматический метод.
Поллок пляшет вокруг холста, потому что лишь сверху вниз
могут двигаться капли, налету превращаясь в кометы,

стайки девушек, звёзды, распускающиеся кусты.
Почему Поллок сдался алкоголю и собственному автомобилю?
Краски радуги быстро иссякли – все банки пусты.
Только черная краска осталась и до гроба его любила.

---
*Название картины Макса Эрнста

3. Вместо морали

Сколько б ни упрятывали в шкап

«Чёрного квадрата», а по полочкам
не разложишь жизнь – случайный кап,
каплю краски с кисти Джека Поллока.

Джек-каплеметатель, пьянь и рвань,
абстракционист балетов капельных!
Огнь и воду всех геен-нирван
мы прошли бы и на пару запили!

Так вот при ответе на вопрос
и скажу дежурному психологу:
– Кто я?! Не попавшая на холст!
Капля краски на ботинке Поллока!
 

2008

* * *

За душою – душа, на душе – ни души.
Но саднит незажившая родина.
И на мамину кухню манят беляши,
чай с вареньем из чёрной смородины.

А ещё бесподобны её голубцы.
Слишком пресен вкус местного лэхема.
Врали в детстве мне: предки мои – кузнецы.
По рассказу Шолома-Алейхема.

Там застольные песни, душа, хороши!
Не любить мне ни Фроста, ни Одена.
За душою – душа, на душе – ни души.
Вот и всё, что осталось от родины.

2003

* * *

Из пачки возгорается балет,
из печки – лепестки, из почки – пламя.
Забросил Купидон свой арбалет
и ленится порхать над куполами.

Пучком сцепляю волосы, когда
на улице по Цельсию за тридцать,
Купало, Купидон и Коляда
встречаются строить и растроиться.

И папоротник выпустит огонь,
Кикимора забьётся в сетях тяти,
и револьвер зарядит Купидон
в надежде поохотиться на татей.

Укроется в сортире дезертир,
но пьяный Купидон взломает двери...

Симфония последнего «Прости!»
в полифонии древних суеверий.

Иногда…

1

Иногда чувствую себя

скомканным воздушным шариком,

который

достают из темноты кармана,

расправляют

любовно,

ласково разглаживают.

Осторожно

губами

обхватывают основание мое,

зубами

бережно касаются,

почти нежно.

Радость в меня

снизу доверху

проникает,

мою пустоту

наполняет.

Радость так велика,

что нестерпима:

вытолкнуть её из себя,

навеки

удержать её хочется –

ничего не хочется.

Выталкиваю и впитываю.

Впитываю, впитываю...

Губы

отрывают меня меня от себя,

руки

не удерживают, –

я не взлетаю –

падаю,

бьюсь оземь,

конвульсивно содрогаясь,

непроизвольно подпрыгивая...

Опустошённую, измятую,

меня

поднимают,

опускают в темноту кармана.

2

Иногда

чувствую себя на грани

между

«не могу заснуть»

и

«не хочу просыпаться» –

                   границы ночи

хочется расширить,

отодвинув

утро, словно ширму,

размалёванную

в стиле С. Дали –

аляповато, но приемлемо

для подавляющего большинства.

3

Иногда чувствую себя девочкой,

напялившей мамины туфли на шпильках,

частицей макрокосмоса,

гимназисткой,

примеряющей

          ажурный воротничок,

          гранатовый браслет,

          шагреневую кожу.

Иногда чувствую себя

одной из многих,

иногда –

          другой из многих.

Иногда чувствую себя

ничего не чувствующей,

иногда – бесчувственной.

Иногда – особой,

иногда – особью,

          подверженной потребностям

есть, пить и так далее,

подвластной регулярным потребностям –

путам,

цепям,

нитям, за которые дергают,

струнам, на которых играют.

Досадно

          иногда...

1992

* * *

Исповедь. Избранность из-
гоев, вращенцев, уверов.
Ятя изъятого иск
против изысканной скверны.

Жаль, что излюблён дотла
в прошлом, изящном и зряшном.
Изморось. Известь. Игла.
Ищущий. Да не обрящет.

2003

* * *

Когда я вспоминаю тебя –

я точно знаю,
что у меня сердце
с левой стороны.

Когда я думаю о любви –

я вспоминаю тебя.

Когда я ищу смысл жизни –

я думаю о любви.

Я боюсь смерти,
когда чувствую,
что у меня сердце
с левой стороны.

1988

Кружево

Тоска – это ржавчина,
ржа
внутренняя, не наружная.
Разъедаемая душа
превращается в кружево.
Кружево –
ажурный цветок,
поглощаемый его собственной сердцевинкой –
пустотой-вакуумом, первоначально – льдинкой.
Той самой. Спасибо Вам, Ганс Христиан Андерсен,
передавайте привет госпоже Мерзлоте и фройляйн Пустыне.
В моей жизни, естественно, множество радостей:
я писала уже Вам о розах, о муже, о сыне,
но ажурный цветок
разрастается, одновременно
расширяя свою сердцевину – мою пустоту.
Это так неприятно: знать, что душа бренна!
У других, вероятно, иначе. От их потуг
совместить душу с вечностью,
переименовать свой страх
смерти,
мне уже не смешно, а больно.
Пустота – это боль, что не лечится.
Звучит Бах,
только боль, всё равно.
Только боль поперёк и продольно.

2008

Наркоз

Под огромными синими кронами
укрываясь от солнечных слепней,
я ребёнка рожу белокровного,
облучённого в прошлом столетье.
Белокровного да чернокожего –

ку-клукс-клановцев свист оголтелый –

но заплачет мой сын мертворо'жденный,
но прижмётся безжизненным телом.
Вознесут к небесам ручки помощи,
защебечут псалмы куклус-барби.

– Берегитесь! Я сука с детёнышем!

Барбидурит мне кровь гексобарби-
тал... Огромные синие... Деточку
нареку царским именем – Да'вид.
Эти пальчики – хрупкие веточки.
Рот-розанчик. Но разве оставят
мне дитя? Под огромными синими
я восстану расхристанной бабой
и спрошу с Него – якобы сильного –
за всех нас - без сомнения слабых.
Под огромными синими - логово
Человечье! Моё!

Виновата?

По щекам санитарка отхлопает
и поможет дойти до палаты.
 

1989–2003

* * *

Невыносимей с годами характер тяжёлый.

Можно забыть о полётах – багаж неподъёмен.

Я б с головой погрузилась в душевную дрёму,

если б не музыка: Брамс, Доницетти, Пьяццолла.

Над головой бы клубились не тучи, а пена,

мусор и прочее, что не советуют трогать...

Если б не музыка... Если и верую в Бога,

то потому лишь, что верю ноктюрнам Шопена.

Горечь табачного дыма и чёрного кофе.

Все остальное – за скобками или в кавычках.

Вся моя жизнь сократилась до вредной привычки,

вся, кроме музыки: Моцарт, Бетховен, Прокофьев.

2009

* * *

Ноябрь, бр-р-р. Без Ноя, бр-р-р, никак
до нужного подъезда не добраться.
Нахальный, хлёсткий, ливневый накал
лишь набирает силу. Можно брасом
по вертикали плыть до облаков,
что нынче цвета мокрого асфальта.
Ноябрь, бр-р-р. Так зябко мне, что кров,
обычный кров нужней, чем вертикаль та.

2006

Пятница

Вертится её веретено!
Нить сучит неумолимо Пятница.
Наступает, как заведено...
Только от её объятий пятиться

хочется в Четверг, а тот – спиной.
Значит, к стенке проще прислониться мне.
Но не устоять. Веретено
пятой в колесе дурацкой спицею

вертит и меня. Предрешено
пораженье пятки ахиллесовой.
Пятница! Её веретено
для меня опасней вальса бесова.

Боже, придержи веретено!
Медленней чуть-чуть крути неделями!
Пролетают, как заведено...
А дела стоят не переделаны.

А душа – то в пятки, то на дно,
то в мираж, то в синеву небесную.
Боже, придержи веретено
и круговращенье вальса бесова.

Свойство излюбленных чисел

   А. Кобринскому

Свойство излюбленных чисел – деление на «три».
«Если три-три да три-три, то получится дырка», –
в детском фольклоре содержится хлористый натрий,
всякий отведавший может кривиться и фыркать.

Солоно, горько! Но что, кроме этих кристаллов,
есть драгоценного в Слове? Конечно, не сахар!
Разве в рубашках смирительных мамы рожали?
Вязнуть в боязнях вплоть до озверенья от страха?

Разве до трёх не считают обычные кошки?
Троицы, тройки всех видов да мятые трёшки...

Семь слоников

Современная музыка –

эксклюзив мегаполисов:

вносят свои ми-ре-до.

И не нам, карапузикам,

их лишать права голоса,

песни больших городов.

В нотном стане семь слоников.

Жить желаем с удобствами.

Шнитке составил коллаж.

Площадей какофония –

это мы сами, собственно,

наша смятенная блажь.

Есть комфорт – нет гармонии.

На работу – как роботы…

Песни больших городов…

В нотном стане семь слоников –

оглушительны хоботы –

вносят свои ми-ре-до.

2008

* * *

Сколько ни гладь вдоль
шерсти – глядит вдаль.
Входит порой в роль
верного пса враль.
Смотрит, как волк, в лес
родственник псов – лис.
Неприручён бес.
Экзюпери – бис!
Сладкую ложь рёк,
лисы, мол, жрут с рук.
Дождь по стеклу стёк.
Капелек стих стук.

2006

* * *

Скупые моросят дожди.
От редких капель не размякнут
и не смягчатся ни на йоту
глубокие морщины тверди...
Среда предаст... Четверг отвергнет...
А спятить можно и в субботу...
До понедельника никак нам

без воскресенья не дожить...

Соло Эвридики

Не беда, что изнанкой триумфа является крах.
Соловьиное соло сегодня – из уст Эвридики.
Не грусти, мой Орфей, там. Мы оба на птичьих правах.
Наше право – взять ноту и вниз не сорваться до диких

криков, хрипов и мольб. Это стыдно – пустить петуха.
И не связи, а связки нам дороги – не повредить бы!
Не грусти, мой Орфей, что я там абсолютно глуха,
здесь тебе не услышать сопрано своей Эвридики.

2006

Сотканный мир

Николаю Попову

Тонкий слух у Бетховена. Рядом с Бетховеном Шнитке –

настоящий глухарь. Современная мода на заумь:

уже сотканный мир расползается – тянет по нитке

каждый в свой лабиринт, из которого не вылезает,

становясь настоящим кротом. Прощевай, крот Кручёных!

Бесконечна материи нить, но тебе ни подняться,

ни коснуться земного ядра, – лишь петлять удручённо,

натыкаться на «дыр-бул», об «щыл» в слепоте запинаться.

2013

Суббота

Изнуряющий этот,

влагой перенасыщенный зной

нас приучит когда-нибудь

жить во смиренье овечьем,

Повторяя «аминь»

ежедневно на хлеб и вино.

Почему, дорогой,

не зажгли мы субботние свечи?

Не внушили нам с детства

то, что грех – ожидать перемен.

За неделей неделя –

как в песне куплет за куплетом,

и субботняя трапеза –

как долгожданный рефрен.

Почему, дорогой,

мы не спели сегодня дуэтом?

Почему ненавистен

нам рутины естественный кат?

Очертания круга

зигзагом стремлений увечим.

Потому, дорогой,

мы опять прозевали закат,

потому, дорогой,

не зажгли мы субботние свечи.

2002

Три-ЗЫ-три

*
Эта жизнь – этажи, этажи...

И на каждом – иная планета.
Старый лифт, сколько ни дребезжит,
всё равно упирается в небо.
На планете под номером «три»
обитаю в обличье трианки.
Как триане, сушу сухари
и кладу для сохранности в банки.
Как триане, мечтаю хоть раз
погулять по неведомой крыше.
Как триане... Ревёт унитаз
Ниагарой. Сосед дядя Гриша
проспиртованным басом «Долой!»
вопиет, обращаясь к экрану.
Не трианка я, значит, домой
возвращусь обязательно. Рано
или поздно взойду на этаж
номер «земь»... Или «воземь»? Забыла...
Только снится иной антураж.
Только помню: жила и любила.

* *
Конёнковых чета и плюс Эйнштейн...
Андреева, Морозов Савва, Горький...
По правилам любови треугольной,

не ожидают от неё детей.

О браке Бриков сплетни до сих пор,
а в результате что? Одни поэмы.
С любовно-треугольной теоремой
не совладал бы даже Пифагор.

А головы Горыныча троят
и в подкидного режутся друг с другом.
И гоголевской тройкой мчит по кругу
судьба непостижимая моя.

* * *
Распались треугольники любовные.
Тоскует катет по гипотенузе.
Рак свистнул, и набычили лбы овны, и
весы сломались из-за перегруза.

То новый храм на деньги хама строится,
то братскую для ближних роем яму.
Но лучезарны на рублёвской «Троице»
три старца, навестивших Авраама!

Но симфонична радостная цветопись!
И, вопреки законам декадентства,
чья безысходность – просто безответственность,
ищу я выход... Вход? Лазейку в детство?

Ступеньки на этаж под нужным номером?
Жизнь коротка, но бесконечен поиск.
А вышедших наружу метят «померли».
Снаружи воздух и трава по пояс.

* *
За тридевять морей, земель, за тридевять
вселенных безнадёжно параллельных
на Зоне Санта-Клаусы обритые
зелёновечный вырубают ельник.
Но Ель Живую мёртвой пирамидою
не подменить. Экспансия пустыни
не угрожает дальним, что за тридевять,
но ощутима в наших палестинах.

*
Мой чижик-пыжик, пей и не тужи, 
что поясок экватора всё туже.
Нас заказали. Нам на этажи
иные путь заказан. И не дружат,
сражаются соседи по одной
площадке, упражняясь в эпатаже.
Пей, чижик-пыжик. Соловея, пой.
Зачем нам знать, что мир многоэтажен?

Участь – не счастье

Умысел Каина осуществился, и смысл
существованья утратился, словно антоним.
Всех, отбывающих участь, не выслать на мыс
Доброй Надежды – не вместимся. Значит, утонем

в стонах унылых пустой безнадёги... Душа?
Нет! Духота! Задыхаемся за соучастье!
Участь... Условия быта дано улучшать,
только без права на Слово со смыслом. Не счастье –

участь! Созвездья, созвучья разрознены вплоть
до какофонии, хаоса, абракадабры:
плата – палата под номером – платина – плоть.
Смысл, подчинённый условиям Абы да Кабы.

Если бы! Каин, мой мальчик! Да если бы знал
он, что без брата до врат золотых не добраться!
Если бы знал он, что памяти яма – без дна!
Смысл – не в свободе, не в равенстве даже, а в братстве.

Слово бессильно, беспомощно, если одно.
Авель без Каина, слово без рифмы абсурдны.
В правиле парности есть исключения, но
утомлена я уже морфологией нудной

и возвращаюсь из уединения в мир.
Корни, приставки и суффиксы людям до фени.
Шарик земной погремушкой забавной гремит.
Запах бензина, да чахлые тени растений.

2007

Фантазия ре минор

(Из цикла «Звука не роняя»)

Ю.В-ой

Свидание с Моцартом сбылось в «Фантазии
Ре минор». Ре минор. Ре минор, минор.
В тот день ностальгия моя непролазная
увлекала меня, как топор, на дно.
Я:
заигра...игра... – стара пластинка.
Яр:
Красный Яр – село вблизи Ордынки.

Я вся, от корней до макушки, из Азии,
полосы лесостепи. Сибирь - собор.
Бессмертие – жизнь вопреки эвтаназии.
По течению Леты плыви, топор.
Обь:
облака в реке, лучи кувшинок.
Дробь:
барабан дождя, озноб осинок.

Свидание сбылось: Европа и Азия,
а подробности – сплетникам на разбор.
Бессмертие есть! Это Моцарт, «Фантазия
Ре минор». Ре минор. Ре минор, минор.
Я:
заигра...игра... – где мой Сальери?
Яд?
Клевета пуста, смешно поверье.

Я вся, от корней до макушки, из Азии.
Ре минор. Ре минор. Ре минор, минор.
Бессмертия топь и тоска непролазная:
высота ноты си – бор. Сибирь – собор.
Май:
огоньки жарков – плети веночки.
Рай:
край родной, родной. Родной и точка.

2008

* * *

Хочется верить, что

вековечная ель русской поэзии

ещё жива,

ещё не срублена

и не втиснута в колодку крестовины.

Да, она все более

напоминает рождественскую ёлку,

но хочется верить, что мишура

не иссушит ветви

и не задушит живые побеги.

2014

Чудо-юдо

Льву Ханину

Люди люты. Остров Чудо-Юдо.
Моисей как прототип Гвидона.
Кто не грешен? Камни! Просто груды
валунов для новых пирамид!
В эру возрожденья фараонов
мы бежим на остров Чудо-Юдо.
– Разве эти беженцы – не люди?! –
подставляет спину Рыба-Кит.

Царь Салтан спит с бабой Бабарихой.
Кто не грешен? Камни! Просто груды!
Лиходеи вылепили лихо...
Лихо вышло в люди со двора...
От греха на остров Чудо-Юдо!
– Тихо, чтобы лихо не накликать!
Люди люты... Лихо многолико...
Всюду грех – гора камней... Гора...

2008

ШиШ

---

*сравнение построено на визуальном сходстве цифр «6» и «9» с шишом.