Юрий
Кобрин

Милосердие

Я, слава Богу, реже стал писать, 
тащить с глубин души на воздух строчки, 
выталкивать их голосом в надсад, 
слова ж придушат в дых поодиночке! 
К чему тогда дыхание «рот в рот»? 
До толерантности силён синдром 
     прокрустов! 
Воспринимают всё наоборот, 
а мнилось, с ними говорил по-русски… 
Наглеют сикофантка, аноним… 
Чего, радетель, сирых ты бояси? 
За мздюшку ту, что барски кинул им, 
они ж не уберутся восвояси… 
И «независимый» издатель труханул: 
так знает он, чего читатель хочет! 
А может, ветер не туда подул? 
Моя строфа в лицо ему хохочет… 
Я вас жалею. Реже стал писать, 
моя строка стремится к острой точке. 
Кого тащить наверх, кого спасать, 
когда вы продались поодиночке? 
Свободы раб и стойкий паладин, 
из тьмы на свет блестит твоя дорога, 
кремнистый путь, и внемлешь ты один, 
чтоб умереть, как Блок, без некролога.