Этот город
Этот город – конечно, он мною любим
От бульварных колец до мостов поперечин.
Этот вечер – он шалью ложится на плечи,
И листвы кружевной зеленеющий дым
Поднимает надежды пасхальные свечи.
За друзей, что покинули, руку подняв
Молодым и дурашливым жестом привычным,
Здесь пульсирует время по венам ритмично,
Огибая кордоны забытых застав,
Где друзей моих окна горели обычно.
Этот город – конечно, он мною любим,
Это детство моё – отражённое в лужах,
Здесь бумажный кораблик бесспорен и нужен,
И отважно таранит весенние льды.
Здесь бульварные кольца – залогами дружбы.
А рассветный туман – просто памяти дым.
Этот город... – Конечно, он мною любим.
Зачем колонны ставил Монферран?
Зачем колонны ставил Монферран –
чтоб «Исаакий» жил да был на свете?
Зачем ко мне летит из дальних стран
и по спирали юбку треплет ветер?
Зачем цветок? – Его прибьёт зима.
Зачем теряет птица оперенье?
И пылью археологов дома –
спрессованы,
а с ними – поколенья.
Зачем из глаз не вытравить беду?
Зачем гроза бездушна и ленива,
и ей в слепом полёте недосуг
меня спалить
и отсверкать курсивом
простую эпитафию: «Спи, друг!»
(...а молний залп – замкнул бы этот круг...)
Зачем колонны ставил Монферран?
Театр теней. Оптический обман.
Присядем, Пушкин, на дорожку!
Друзья, знакомые сберутся...
А.С. Пушкин
Когда закроются глаза – увы, сие закономерно,
да и не мыслю избежать –
тяжёлые морские ветры
придут на пристань провожать.
И окропит меня, наверно,
волны солёной благодать.
И рыбы – тихие созданья – вдруг опечалятся душой,
ну кто им я, и кто они мне?
Мозг для эмоций небольшой –
не кошки же и не собаки.
Чему печалятся? – Смешно.
(...в родне расстроится не всякий)
И птицы – странные созданья – слетятся душу проводить.
Как будто всех нас повязала одна невидимая нить.
...но я уже не здесь немножко,
мне эту мысль не охватить...
Прощай, моя родная кошка!
....................................
Решилось! (Быть или не быть.)
Присядем, Пушкин, на дорожку!
День оливкового цвета
День оливкового цвета и пролитого вина,
влажной кисти винограда, затуманенного взгляда –
дымка, морось, пелена...
Осень барственно пьяна,
опрокинутого неба в лужах тает глубина...
Всюду золото! –
Не надо?
Ночи – царская награда:
лупоглазых звёзд страна,
и бокал вина (без яда).
Дальше?
Дальше – тишина...
Я уже ничего не боюсь
Я смотрю на тебя – и молюсь. Ты меня не покинь.
Не споткнись на бегу, не прибавь лишней скорости сдуру.
Пусть на трассе сто десять не встретится злобная фура,
лучше скорость убавь, даже если на трассе один.
Я смотрю на тебя и молюсь.
Если я говорю – «как давно», отвечаешь – «всегда»
(на изнанке кольца – только дата без всякого года).
Я смотрю на тебя – для меня ты задуман природой.
Ничего, дорогой, что куда-то уходят года.
Я уже ничего не боюсь.
Только вот – за тебя.
Помнишь сказку смешную... (ты шарф-то сегодня надень) –
там, где принц и принцесса... где долго и счастливо – помнишь?
Что ты смотришь встревоженно так... я всего лишь... всего лишь...
Только ты обещай, только ты поклянись... – в один день.
Ну, а так –
я уже ничего не боюсь...
На посошок
Вот хорошо бы мыслить перестать:
жить как трава,
как заросли бурьяна.
Или – лозой прованского дурмана
настаивать земную благодать –
зреть кистью. Хорошо!
Не помнить прошлого, довериться корням,
гонять стрекоз, назвать зверья на Пасху...
Жить просто так. Ось вертится.
Должно быть, не напрасно.
Одна семья.
Давай на посошок!
Кто узнает
Кто узнает, что здесь – под нагою луной –
Ты когда-то тяжёлые волосы гладил,
Опускался на дно, уходил, как в запой,
И губами сушил повлажневшие пряди.
Кто узнает, как женщину эту ты ждал
Со времён Авраама, Адама – и прочих,
Как минуты считал, как столетья листал,
Чтоб дотронуться и убедиться воочью,
Что совпали рука и тяжёлая грудь,
Что омыты глаза древней нежностью к миру...
Как давно это было... Как короток путь...
Как скрипит под рукою бесценный папирус.
Кто узнает...
Куда летит орда?
Не утихает боль, никто тебе не врач.
И виселицы в ряд – строй фонарей дорожных.
Машины – табуном, ордой монгольской вскачь...
Кадр невозможного сменяется возможным.
Не утихает боль, слипаются глаза,
не потому что – сон, а слёзы потому что.
Как через них мне мир предметный опознать?
Куда летит орда? Там – финиш. Точка.
Пустошь.
Там кладбище чужих космических задач.
Поставленных – когда? Придуманных – вслепую.
И мается душа, толкнув планеты мяч:
зачем я здесь была,
о чём я здесь горюю?
Не утихает боль...
Зачем я здесь была?
Послушайте
Послушайте!.. Ведь с вами говорят
предметы, звуки,
ржавых листьев ворох,
и золотом пестрящий листопад,
и обморок ночей, и снежный морок.
Они о чём-то пробуют сказать,
приметы шлют в сюжетах сновидений.
Кричат и шепчут: «Эй, давай назад!»
и осторожно дёргают за тени.
А дом, где ты споткнулся о порог,
настойчиво шептал: «Смени маршруты».
Он так старался, так тебя берёг,
держал, как мог, и карты напрочь путал.
Ты не услышал тихий голосок,
и вот – вираж, другой и – с горки круто...
.....................
Послушайте!.. Ведь с вами говорят!..
Свои законы в таборе подлунном,
где эфемерен каждый постулат,
что на ура наукою придуман.
Закручен мир в такую канитель,
где ряд любой рассыпан и нарушен!
Но тоненько звенит-поёт свирель.
Иди за ней.
Иди и просто слушай.
© Зоя Бочинская, 2019.
© 45-я параллель, 2019.