Орхидея
Лауре Цаголовой
Что ты делаешь в мире расколотом,
Орхидея с расстёгнутым воротом?
Как ребёнка по редкостной родинке,
Ищешь берег неведомой родины…
И цветов ожидаешь реликтовых,
От страстей воспаряя к религии.
Я живу между плахой и молотом,
Орхидея с расстёгнутым воротом.
Человек там не ждёт сострадания,
Там за встречей идут расставания;
Там уже не излечат пророчества –
Терапия для одиночества.
Снова птица порхает над городом,
Орхидея с расстёгнутым воротом.
Это наших исканий разведчица
Не находит свершенья – и мечется
Среди глади лазурной безмолвия,
Разрывая мне сердце, как молния.
Что же в мире послужит нам золотом?
Дар любви в этом мире расколотом!
И за то, что мы станем крылатыми,
Сердце птичье мы отдали платою.
Тяжёлое ранение
А небес не гневи –
Ожил!
Я – Твой Спас на Крови,
Боже!
Мы у Марса в гостях –
Пели!
Я – Твой Храм на Костях
В теле.
Я искал в глубине
Волю;
Пели вестники мне
Долю;
Пели ангелы нам
Глухо.
Я – Твой страждущий Храм
Духа.
На изломе пути –
Веха.
У певца впереди –
Эхо.
* * *
«Мне жизни нет. И смерти тоже нет…»
Андрей Ширяев
Нет меня: я растворился в Слове –
Буквы, звук, и, может статься, свет.
Все к началу памяти готово.
Жизни нет. И смерти тоже нет.
Только сон. Лишь сердца приближенье.
Напряженье стёртых, бледных губ.
Дум протяжных головокруженье.
И в огне – сожженье медных труб.
Нет меня. Я выветрился болью,
Сквозняками промелькнувших лет.
Потому ль расставшимся с любовью
Жизни нет – и смерти тоже нет?
* * *
В темноте, где словно ни души,
Серп луны срезает камыши.
Только в глубине, над камышами,
Ночь шуршит летучими мышами.
И глухую, тихую обитель
Прорезает мышь, как истребитель.
Беспризорны улицы давно.
Только нам, не спящим, все дано.
Мир безмолвен, словно в день творенья.
Пишут звезды нам стихотворенья.
Словно бы, усевшись на поляне,
Спрашивают: "Как вы там, земляне?"
Спит в ночи, отбросив жизни груз,
Звёздный наш ребенок — Иисус.
Раньше я не спал, случалось, сутками;
Плавал по озерной глади с утками.
А теперь в тростинках камыша
Слушает Вселенную душа.
Летиция летела
Душа, как скрипка, пела
На синем вираже.
Летиция летела,
И не было предела
Раскованной душе.
Вдруг солдат расстегнул амуницию:
– Посмотрите, летает Летиция!
Оглянулась, проехав, полиция:
– Посмотрите, летает Летиция!
И такая была в этом грация,
Что пространство вдруг впало в прострацию!
Вдохновенной, влюблённою птицею
Над судьбою парила Летиция.
...Душа, как скрипка, пела
На синем вираже.
Летиция летела,
Летиция летела –
И не было предела
Распахнутой душе.
* * *
Когда ты на землю вернёшься родную,
И я, как богиню, тебя поцелую, –
Так ранней росой предрассветные дали
Встающее Солнце своё целовали;
Погаснут огни золотого Парижа,
В тоскующем сердце заполнится ниша,
И пенные волны протяжно и гулко
Бесценною сделают нашу прогулку.
И майя уронят свои покрывала,
И жизни для счастья покажется мало;
И вечных мгновений нам выпадет много,
И слово любви станет именем Бога.
* * *
Элле Крыловой
Кроны веток упрямо
Шелестят за спиной.
Только нет моей мамы
Где-то рядом со мной.
Все на месте – и камень,
И ларёк, и витраж.
Только нет моей мамы –
И неполон пейзаж.
Чья-то тёмная тайна
Маму вдаль увела.
Словно вышла случайно –
И домой не пришла.
Шла усталой походкой –
Мне ли это не знать?
Можно старою фоткой
Бытие доказать.
Эта женщина – Боже! –
Я глядел из окна –
Так на маму похожа,
Будто это – она!
Горизонты сужая,
Все стоит на краю…
Это мама чужая!
Возвратите мою!
…О великий, могучий!
Помоги, просвети!
Я пройду через тучи,
Чтобы маму найти.
Как ребёнок, рыдаю,
Запыхавшись, стою:
«Это мама – чужая!
Возвратите мою!»
Магнитная аномалия
Я рудою богата настолько,
Что богатством мозолю глаза.
Снова критики сбиты с толку,
И зашкаливают компаса…
Но людей почему-то манит ко мне,
Я шутя раздвигаю реалии.
Познакомимся: я – магнитная.
Я – магнитная аномалия.
Раздражаю я тигров в вольере:
Магнетизм им – как в горле ком!
И придворный завистник Сальери
Объявил меня злейшим врагом.
Но людей, как и прежде, манит ко мне:
Открываю безбрежные дали я.
Познакомимся: я – магнитная.
Я – магнитная аномалия.
Нет магнита сильнее, чем слово,
А душа не бывает немой,
И отправились путники снова –
За целебной словесной рудой.
И в процессии той благодарной
Нет ни капли больного снобизма.
Аномалии нет нормальней.
И священнее нет магнетизма.
Нижинский
В полёте, на краю блаженства,
Бескомпромиссен, как поэт,
Нижинский с силою не женской
Крутил воздушный пируэт.
Рождая горные вершины,
Он, духу тяжести назло,
То разжимался, как пружина,
То зависал, подняв крыло.
Как будто наконец на волю
Бесстрашно вырвалась душа –
Его безудержностью в роли,
Его волшебным антраша.
Он заглянул в иные дали,
Призвал к себе нездешний свет,
И это сальто-иммортале
Вращает Землю много лет.
* * *
Мне Коперник вовсе не соперник,
Только вижу в огненной дали:
Волны бьются о лазурный берег,
Солнце колесит вокруг Земли.
И Джордано мне до боли жалко,
Но от спора этого давно
Обществу ни холодно ни жарко,
И для судеб мира – всё равно.
День чудесный – выгляни в оконце!
Вся земля у ног твоих лежит.
Сердце – это небо, это солнце!
Пусть вокруг любви оно кружит!
Мне и воли надо, и покоя,
Разноцветных бабочек и трав.
Буду я и небом, и землею,
Сердцем необъятное объяв.
Баку
Эльдару Ахадову
Спит город-сад у моря на боку.
И назван он торжественно: Баку.
Он не даётся в руки слабаку.
И я скажу: «Баку, мерси боку!»
Вот пробуждён он утром ото сна,
И ввысь летит эльдарская сосна.
И вверх стремится стройный кипарис.
И за Еленой отправляется Парис.
И Город Внутренний покажется страной.
Мне Башню Девичью предъявит астроном.
И, виновато улыбаясь ветерку,
Задумается солнечный Баку.
Здесь редко встретишь женщину в чадре.
Три огонька сверкают на горе.
Крылатый дом на площади стоит,
Заворожённый Захою Хадид.
Здесь, одиноко вглядываясь в даль,
Есенин пел персидскую печаль.
И, стройно радуясь весеннему ростку,
Спал город-сад у моря на боку.
Виват тебе, Вивальди!
Весна! Весна в Фиальте!
Ликует всё вокруг.
«Виват тебе, Вивальди,
Неугомонный дух!»
В мозаике и смальте
Изысканный узор.
«Виват тебе, Вивальди!» –
Щебечет птичий хор.
И сталось что-то с нами.
Прибавилось нам сил.
Раздув смычками пламя,
Ты музыку смирил.
Страдания, не жальте!
Покинул сердце страх.
«Виват тебе, Вивальди!» –
Седой воскликнул Бах.
Виват тебе, стремленье
Всё исчерпать, до дна.
Эфира дуновенье
И года времена.
* * *
Учитесь говорить у Айдиняна,
Андроникова наших дней!
Слова не достаёт он из кармана:
Чем безыскусней слово, тем верней.
И что такое, други, наша слава?
Учитесь говорить у Станислава!
Ведь он инициацию творит.
И – сердце одинокое горит.
Художник ван Бог
В начале постылого, стылого века
Художник Ван Бог написал человека.
И вскоре Ван Бог удивлён был до дрожи –
Его человек вдруг очнулся – и ожил!
Потом – и о том не поведают храмы –
Зевнул, почесался – и вышел из рамы.
Затем человек, отряхнувшись от плена,
Подумал – и начал искать Диогена.
Вот так на заре пресловутого века
Ван Бог навсегда потерял человека.
Художник испробовал виски и опий;
Он сделал несметное множество копий,
Но в этих свершеньях он, дерзостью славен,
Себе самому был, к несчастью, не равен.
И, вечность трудясь до разрыва аорты,
Людей создавал он лишь третьего сорта.
Художник Ван Бог, не суди себя строго.
Ведь все на земле без ума от Ван Бога.
И верят в него, будто в первенца – мамы:
Ведь был Человек – тот, кто вышел из рамы!
И он был велик, он был нужен и нежен,
Он чист был душою – правдив и безгрешен.
И верят земляне в старинные сказки,
Покуда Ван Бог держит кисти и краски.
© Александр Карпенко, 2012-2020.
© 45-я параллель, 2020.