* * *
Спас медовый, чуть позже яблочный,
Очищаться и жить пора,
А над городом хмуро, облачно,
Льёт по-прежнему из ведра.
Мы какие-то малахольные,
Хоть и Господу – господа.
Выбираем стихи окольные,
Не ведущие никуда.
Так и будем над всем куражиться –
Современность с приставкой «пост-» –
Пока ангелы не покажутся,
Пока всем не накрутят хвост,
Пока отзвуки колокольные
Не спугнут последних ворон...
Пока мысли и чувства сольные
Не сольются в последний звон.
* * *
Хоть и бабье, а всё-таки лето.
Закружило в листве и меня.
Все оттенки осеннего цвета –
Янтаря, желудей, ячменя,
Шкурок беличьих, яблок сушёных
И каштанов с какой-нибудь рю –
Переплавлены в листья и кроны
И в наследство даны сентябрю.
А сентябрь, легковесный кутила,
Всё, что есть, всю наличность – на кон.
И беспомощно капля застыла
На коре потемневших икон.
Мыльный пузырь
Растёт, колышется боками –
Как бы смеётся тяжело.
Он на тончайшее стекло
Похож. Притронувшись руками,
Разрушишь форму навсегда
И воссоздать её не сможешь.
И только влажный след на коже
Оставит мыльная вода.
Не прикасайся, отпусти –
Пускай летит к небесной вате,
Ведь у судьбы на циферблате –
Пусть и без стрелок – без пяти.
Так стих дробится без следа
На миллионы многоточий.
Казалось бы – он так отточен –
И только мыльная вода…
* * *
Хрупкий перламутр зимы
В городской черте не ярок,
Чернотой промозглых арок
Весь изъеден. Тон размыт.
Ворожит воронья пара –
Чёрен их цыганский глаз –
Может, накликают кару,
Может, молятся за нас.
Проступают всюду лужи,
Весь щербатый и рябой,
Иногда приют жемчужин,
Дом моллюсков – наш с тобой.
* * *
Седые тростники залива –
В белёсой дымке ноября.
Мужские спины терпеливо
Ждут клёва – да, похоже, зря.
В карманах согревая руки,
Брожу по берегу зимы,
Беря у осени взаймы
Её желтеющие звуки…
Сизиф
Бог по тебе отмерит боли,
Даст счастья – глубины предельной.
Он знает, выдержишь доколе,
Он знает, что твой крест нательный
Не для Голгофы – знака ради,
Его неся к своей вершине,
Мечтаешь тихо о награде:
О деньгах, славе, о машине.
И путеводный твой клубочек
Отныне Google или Yahoo –
Игра в соединенье точек,
Уход от боли и от страха.
Ты и не Авель, и не Каин –
Всего лишь тень за чашкой чая.
Из года в год свой тащишь камень,
Его уже не замечая.
* * *
Дождь проторённым шёл маршрутом,
А нас обоих бес попутал
Забраться за город сюда,
Когда кругом текла вода –
За шиворот, куда попало,
И что-то в небе грохотало,
Несовместимое со сном,
Сосновым запахом пахнуло,
Два старых колченогих стула
Со скрипом приютили нас,
И бесы били в медный таз
И фейерверки запускали
По случаю своих торжеств.
И столб кренился, будто шест,
Под тяжестью небесной стали,
Но провода его держали…
Потом всё стихло, влажный пар
От мятых листьев поднимался.
И мир, хоть был ужасно стар,
Ужасно молодым казался.
Моложе даже нас с тобой,
Хотя наш возраст не изучен –
Мы рождены такой же тучей,
Свинцовой, тёмной, грозовой…
* * *
Так вот какой он, Ад –
Инсульт, кровать, горшок,
И взгляд покрыла сетка мелких трещин.
Почти беззвучен ранний листопад,
От дерева оторван лоскуток –
Без боли, без страданья – вещь от вещи.
Так вот какой он Рай –
Собачки хвост и нос,
И сушки с маком, и с песком ведёрко.
Когда взаправду существует край,
Где в шутку жизнь, а чудный сон всерьёз,
И в травке кем-то выкопана норка.
Чистилище… Как знать,
Быть может, это ты.
Так ясен ум, и сил ещё телега…
Но сдал отец, и постарела мать,
И с приближеньем вечной темноты
Всё явственней отсутствие ночлега.
Детство
I
Учусь считать года неделями –
Особый счёт.
И что бы мы сейчас ни делали –
Она растёт.
И на УЗИ почти не вертится,
Спокойный плод,
И хоть пока не очень верится –
Она живёт.
II
«Ну хорошо, пойдём смотреть “ав-ав”!
Доешь творог». Ищу её ботинки.
Она жуёт, игрушки и картинки
Обвив собой, как маленький удав.
«Коляску взять? Ты будешь в ней бай-бай?»
Тут нужно быть сто лет как дипломатом,
Чтоб в этом лексиконе небогатом
Понять ребенка. Допиваю чай –
Он всё равно давно уже остыл,
Как, впрочем, поутру остыла каша,
Они на остывание легки…
Ну вот, я сам вперёд неё заныл!
Даёшь «ав-ав»! Победа будет наша!
Осталось только завязать шнурки.
III
Тоне
Ведь между нами три десятка лет…
И эта бездна между мной и мною
Мне кажется, как и бедняге Ною,
Вполне преодолимой… Или нет?..
Потоп неумолим, и каждый год
Всё уже и темней полоска суши…
Нахлынет время и ковчег разрушит,
Ведь ясно же, что он не доплывёт.
А, может, детство – это он и есть?
И Арарат давно остался в прошлом?
Тогда не нужно никуда и плыть…
Но где же голубь? Где благая весть?
Всё стало предсказуемым и пошлым.
Мне этого тебе не объяснить…
IV
Ноябрь как прививка, как противоядье зиме
По сонным артериям парка в преддверие стужи
Проник в моё тело. Те птицы, что были в письме
От Господа Бога – быть может, заблудшие души –
Отосланы прочь – адресатам из стран, где теплей.
Лишь голуби и воробьи остаются в шкатулке –
В них дочка играет. Она у меня Водолей,
И щёчки похожи на пухлые свежие булки.
Знобит от осенних прохожих, от стылости рук.
Прививка на то и прививка, чтоб в мизерных дозах
Зараза бродила в крови и брала на испуг
Тем, что в организме присутствуют метаморфозы,
Тем, что по-осеннему стало вдруг голо кругом:
Листы выпадают из старых своих переплётов.
Спи, спи Водолей, мы когда-нибудь всех их найдём –
Разосланных птиц, и расспросим об их перелётах.
V
Я «агукаю» больше, чем дочка,
Призывая её к диалогу.
Крохотуля. Такого росточка,
А уже говорит понемногу,
Комбинируя всё, что придётся:
От мяуканья кошки до хрюка.
Эта смесь у нас песней зовётся.
Жаль, что мне не понять в ней ни звука.
Так мы с ней в разговоры играем,
Если мы нагулялись, поспали.
А ведь я никогда не узнаю,
Что мы с ней в эти дни обсуждали.
* * *
Когда-нибудь мы все умрём вот так –
Как будто воск свечи заменит кожу,
И то, что ты когда-то был моложе
Не факт.
Не в такт
Коротким всхлипам комья грунта…
«Кто бросил, отошёл!» – три зрелых хари,
В которых в каждой водки по три фунта,
Засыплют гроб, как лужу на базаре.
Но раньше – в церкви – с грохотом коробки
разгрузят, не заметив поминанья,
И гости будут скованны и робки
Перед лицом последнего свиданья.
И мысли будут обращаться к богу,
Пытаясь зацепиться за прощенье,
Две тётки всю обратную дорогу
Друг с другом будут обсуждать леченье
И цены на квартиры – «это ж надо,
Воруют, не стесняются греха…»
Когда-нибудь мы все покинем стадо,
Чтоб обрести другого пастуха.
И будет не хватать какой-то точки,
Стилистики трагедии конца –
Она так глубоко во взгляде дочки,
Что не украсит смертного венца…
* * *
И в этот лес пришла пора
Пилить стволы в два-три обхвата.
Деревьев липкая кора
Уже бугриста, узловата,
Мельчайших трещинок полна,
Жучков, любительских подсочек…
Долбит невидимый желна,
Как будто ставит многоточье.
А за рекой колокола
И сёл притихшие околицы.
Смерть здесь давно уже жила,
Но до поры считала кольца.
* * *
Богу – богово, мэру – мэрово,
Заму мэра – простое замово,
Миллионеру – миллионерово,
Тутошним, тамошним – тутово, тамово,
Лисам – норово, птицам – небово,
Мне по списку – всё, что положено:
Страны разные, те, где не был я,
Карусели ещё и мороженое.
Нам бы всем – всего, что так надо нам,
Бомжу бомжево – не годится.
Богу – богово, чёрту – ладана.
И верёвочке – виться, виться…
* * *
Сплети мне рубашку из листьев крапивы:
Я страшно устал от своих превращений.
Порывы писать, как ненастья порывы,
Как дикие крылья – предвестья крушенья
Всего, что так близко, тепло и понятно.
Растёт ощущение смутной тревоги.
На белых руках потемневшие пятна –
От прежних рубашек остались ожоги.
* * *
Мы просто милые шуты
На празднике царя Гороха.
Да, да, мой друг, увы, и ты
Комедианствуешь неплохо.
Зачем-то давишь полный газ,
По встречке обгоняя осень.
Как будто это что-то даст –
Другие начертанья сосен,
Другие письма в пустоту,
Что мы с тобой зовём стихами.
Другую, может, немоту,
Судьбу с другими потрохами…
Разговор с отцом
В тот вечер спорили с отцом
О роли университета,
О том, чем жить, в конце концов –
Семьёй? Идеями? Монетой?
О том, что уровень страны,
Пожалуй, важен не в футболе,
О том, что все кругом равны,
Как кильки в банке – слабой соли.
Соседский пёс – охрипший бас –
Напоминал, что он в порядке.
Единственный он слышал нас
И возмущался взлаем кратким.
«Тук» – совки бились о стекло,
Оставив отпечаток влажный,
И сколько времени прошло,
Вдруг стало попросту неважно.
Оно, как волны по воде,
Казалось, не имело цели.
Его оставив не у дел,
Мы молодели, молодели…
И канул университет,
И вынырнули чьи-то байки –
Про то, как чей-то там сосед
Кого-то завалил без лайки,
О том, что на калгане спирт
Полезней, чем любые виски,
О том, что с жизнью нужен флирт,
А не казённая прописка.
Так ночь прошла, не дав ответ
На изначальные вопросы.
Проснулись мы почти в обед,
Взъерошены, хрипоголосы,
Достав нам ряженки пакет,
Сказал мне папа еле слышно:
«И всё же университет…
Хорошая по жизни… крыша».
В окне – у озера камыш
Старался гнуться и качаться.
К чему нам столько лишних крыш?
Навряд ли сможем разобраться…
* * *
В тумане мутно-самогонном,
Междумашинном, заоконном
Тонул домов безликий строй,
Мостов однообразный крой,
И мой троллейбус серо-синий,
Ходящий по одной из линий,
И я, смотрящий в пустоту,
И чайки прямо на лету…
Столбы с назойливой рекламой,
Родные лица, папу с мамой –
Всё бесконечное боке
В своём топило молоке.
Троллейбус полз, в туманном сне
Дорогу щупая усами,
И постепенно всё в окне
Переполнялось адресами.
Так проявлялся негатив,
И всюду проступали зданья,
Так появлялись очертанья,
К своей душе не подпустив…
© Егор Фетисов, 2011–2014.
© 45-я параллель, 2014.