* * *
Чужой не завидую славе,
Читая чужие стихи,
Но знаю я добрую зависть
К искусству добротной строки.
Мне любо мгновение это,
Когда, утолиться спеша,
В волненье другого поэта
Моя заглядится душа.
Как будто в колючую вьюгу
Жилища я вижу огонь,
Как будто бы лучшему другу
Я руку кладу на ладонь.
И чувствам становится тесно,
И дали сияют светло,
А в сердце ответная песня
Уже расправляет крыло.
Высокий дождь
Высокий дождь – от неба до земли –
Стоял в окне, стараясь объясниться.
Была весна. Подснежники цвели.
Была весна –
и он не мог не литься!
Он землю с небом связывать привык,
Он всё вмещал – людей, дома и зелень,
Он знал свой первый и последний миг
И понимал свои простые цели.
Всё лишнее он зачеркнуть спешил,
Лишь главного желая в день весенний:
Он землю влагой досыта поил,
Даря себя для будущих свершений.
Он знал, что по себе оставит след,
Но не хотел ни славы, ни богатства…
И всё, что мне мутило белый свет,
Вдруг показалось просто святотатством:
Сомнения, земных забот печаль,
И горечь знанья, и незнанья горечь…
Но было жаль,
но было очень жаль,
Что мне с его прозрачностью не спорить…
А он весь день стоял в моём окне
И, помогая развернуться листьям,
Не мог понять, что недоступно мне
Его космическое бескорыстье!..
1957
* * *
Бывает – рощи, золотые словно,
А на заре – в холодном серебре,
Но, как весной, опять цветет шиповник,
Опять цветет шиповник в сентябре!
Пусть те цветы бесплодны и напрасны,
Пусть их морозы первые убьют, –
Они прекрасны! Так они прекрасны,
Что пусть цветут, пусть в сентябре цветут!
Есть женщины, что, выдав замуж дочку,
Полны и сами строгой красоты,
Какой-то хрупкой прелести, точь-в-точь, как
Вот эти запоздалые цветы.
Кто скажет им: та красота напрасна,
Её погубит иней на заре…
Они прекрасны! Так они прекрасны,
Что пусть цветет шиповник в сентябре!..
* * *
Гонят стадо утром ранним
Через сонное село.
На окне цветут герани,
Бьётся бабочка в стекло.
Ходят ходики хромая,
А из рамки на меня
Смотрит важная, немая
Деревенская родня.
Всё как прежде, всё как прежде.
Только места нет надежде –
Одиноко и светло.
Бьётся бабочка в стекло...
1958
* * *
Опасаться не нужно
Зим холодных и вьюжных,
Солнца летнего ярости,
Наступающей старости.
Бойся ханжеской речи,
Да с предательством встречи,
Да братанья с тоскою,
Да желанья покоя.
* * *
Любовь бессмертна, помни это.
Умру я – жить ей и тогда,
Пока есть песня у поэта,
А в небе ломкая звезда.
Пока в апреле тополиный
Весна разматывает дождь,
Пока от трели соловьиной
Сердца охватывает дрожь.
* * *
Бессонница – нелёгкая наука…
В душе ни звука, за окном ни звука.
Там, за окном, тяжёлые снега.
Но начинает оживать позёмка –
Прозрачная, она шуршит негромко,
Кружится балериною Дега.
А ветер загудит, рассвирепев,
И враз помчатся белые виденья.
Увижу я их взлеты и паденья
Под яростный полуночный напев.
Быть может, и душа рванётся вслед
Безудержному этому движенью,
И в ней начнутся взлёты и паденья,
Пока она не вырвется на свет!
* * *
Бессонница. Твержу стихи на память.
Одно, другое, третье – без конца…
Ночь прижимается к оконной раме
И глаз не сводит с моего лица.
Чего ты хочешь, ночь?
Чего ты хочешь,
Заглядывая в глубину квартир?..
Клокочет мир.
И войны вновь пророча,
Грохочет растревоженный эфир…
Не спится.
Я твержу стихи на память.
Одно…
Другое…
Третье…
Всё тесней
Ночь прижимается к оконной раме.
Пугает мраком…
Я не верю ей!
Замарашка
Из кухни, где я девочкой жила,
Меня позвали в пышные хоромы.
Я фартучек застиранный сняла
И на порог ступила незнакомый.
Мне драгоценных кукол принесли:
«Играй, – сказали, – мы пока не тронем…»
Меж кукол были даже короли
В бумажной, но сверкающей короне!
Я незаметно увлеклась игрой.
Король?..
Полцарства за любовь сулил он.
Но юный принц казался мне порой
Совсем живым – так я его любила!
На короля не подняла я глаз,
А принц мне о любви шептал невнятно…
Но пробил час.
Конечно – пробил час,
И мне сказали: «Всё верни обратно».
Была на кухне темнота и тишь,
Лишь в печке перемигивались угли,
Под полом, осмелев, шуршала мышь,
А на полу устало спали слуги.
Я плакала. Мне было не до сна.
Казалась непосильной мне кручина…
Но помогла бессонная луна.
Сказала: «Встань и наколи лучину.
Трудись весь день не покладая рук,
А после, средь молчания ночного,
Я научу
привычный мир вокруг
Преображать волшебной силой слова».
Тот добрый дар спасал меня не раз,
Вдруг облекая властью непонятной…
Но пробил час!
Конечно, пробил час,
И жизнь сказала: «Всё верни обратно».
На кухне снова темнота и тишь,
Лишь в печке тускло догорают угли.
Забота осмелела, словно мышь,
И спят слова, усталые, как слуги…
Но и сейчас есть радость у меня,
Скупая радость, если мне случится
Озябшему дать место у огня,
А голоден –
и хлебом поделиться.
1966
* * *
А вот теперь сразил покой –
Всё то, что пело, что болело,
Вдруг обернулось слепотой,
И глухотой, и немотой,
Сковало душу мне и тело…
А травы за окном растут,
И дождь порой стучит о крышу,
И с криком ласточки снуют…
А я не вижу! Я не слышу!
Утренняя звезда
Зима. Рассвет. Открою штору –
Над голым тополем звезда.
Та – утренняя. Та, с которой
Веду беседу иногда.
О чём? Ответить не сумею.
Но после разговора с ней
Я дальше вижу, больше смею,
И чувства смутные ясней.
Времена года
У зимы особый счёт:
Время медленно течёт –
От метели до метели
Семь метелей на неделе.
Счёт особый у весны:
В нём предчувствия и сны.
За окошком два сугроба
Ручейками стали оба.
А у лета счёт иной:
Щебетание и зной.
И цветенье. И смятенье.
Свет и тени.
Свет и тени.
Счёт у осени такой:
Говорят, она – покой…
Но покоя нет на свете.
Листья падают.
И ветер.
1971
Чёрный ворон
Жаркий полдень. И пахнет сосной.
Облачка проплывают мимо.
Чёрный ворон на вышке лесной
Говорит со своей любимой.
Боже мой, как же он говорит,
Осеняя её крылами!
В чёрном вороне, мрачном на вид,
Разгорается нежное пламя.
То свирельный, то флейтовый звук,
Бормотанье, беспамятство, трели...
Удивлённо толпятся вокруг
Присмиревшие сосны и ели.
И подруга предчувствует власть
Этой песни и крыл колыханье,
А у ворона нежность и страсть
Перехватывают дыханье.
Он глядит на далёкий простор,
Чуть прикрыв синеватые веки...
Чёрный ворон, взамен «Nevermore»,
В этот раз обещает:
«Навеки»!..
1983
Романс
Взрывная сила писем старых…
Табак цветущий под окном…
Негромкий пеpебор гитары
С его старинным языком…
Какую власть они имеют
Над потрясённою душой!
Bдpуг зaмиpаeт, и немeет,
И зaтихает мир большой.
Он уступает место этой
Мгновенной власти –
всё вернуть,
Когда лучом внезапным светa,
Kак бы мечом, разъята грудь.
И, словно молнии ударом,
Твоя душа опалена…
А ведь всего-то
звук гитары.
Слова забытых писем старых,
Табак, расцветший у окна.
© Елизавета Стюарт, 1957 – 1984.
© 45-я параллель, 2016.