И лица просветлеют над строкою

И лица просветлеют над строкою - беседа 1

 

Анатолий БерлинДобрый вечер, дорогие друзья, добрый всем вам вечер! Мне почему-то кажется, что вы, удобно устроившись в кресле, решили посмотреть или просто послушать эту передачу именно вечером, а если я не прав, то желаю вам приятно и с пользой провести то время, которое вы избрали для нашей встречи, и спасибо Вам за проявленный интерес.

В цикле бесед под общим названием «И ЛИЦА ПРОСВЕТЛЕЮТ НАД СТРОКОЮ» я использую современные средства коммуникации, ставшими доступными в последнее десятилетие практически всем, для дальнейшего знакомства аудитории с трепещущими вопросами современного поэтического творчества, для «внеклассного» разбора ряда интересующих молодое поколение вопросов, для проникновения поэтического слова в массы людей, получающих от этого истинное эстетическое удовольствие.

Какое-то время тому назад я познакомился с лекциями (а затем и лично с их автором) замечательного музыканта и педагога Михаила Казиника. Признаться, для меня его короткие экскурсы в творчество великих композиторов явились неожиданным откровением. Я понял, что музыку можно воспринимать гораздо глубже, если профессионал знакомит тебя с тонкостями как самих произведений, так и с особенностями творчества создавших их гениев. И после подобных занятий ты чувствуешь себя обогащённым и счастливым. Вот как определяет Михаил Казиник своё предназначение: «Моя задача – духовно настроить человека на ту волну, на то излучение, которое исходит от творений искусства: поэзии, музыки, литературы... Всякое великое искусство – это передатчик, а человек, который не настроен на его частоту, – испорченный приёмник. Я его ремонтирую».

Следуя той же парадигме, я вдруг остро почувствовал необходимость разговора с людьми, посещающими поэтические вечера. Много лет занимаясь литературным творчеством, я решал для себя непростую задачу: освежить в памяти своих читателей звучание поэтической строки, напомнить своими произведениями увядающие значения слов, красоту и объёмность выражаемых ими эмоций.
Именно лекции Казиника подвигли меня озвучить накопившиеся в голове и на бумаге мысли.

Предвидя наличие оппонентов, должен сразу оговориться: все мои суждения носят сугубо личный характер и основаны на том, что я знаю лучше всего – на собственном поэтическом материале. Уверен, я не буду одинок в этом начинании, и мой скромный вклад послужит общей задаче воссоздания былого величия русского языка, когда-то именуемого «изящной словесностью».

Великий и могучий русский язык - беседа 2

 

Сегодняшняя беседа с его критической оценкой состояния современного языка является весьма ранимой для слушателя метрополии, в особенности, если эта тема поднята человеком со стороны. А. С. Пушкин в своё время писал: «Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство». Так вот, для сегодняшнего российского человека я и являюсь таким иностранцем, а потому, должен быть предельно деликатным в выборе слов и выражений, дабы не порвать тонкие струны нашего разговора. Иначе подобное общение не будет иметь смысла, и я чувствую себя ступающим по весеннему льду.

 

Листаются года…
Воистину велик
Был некогда родной и мудрый наш язык.
Весь в ссадинах от ран, податлив, словно воск,
Он призабыл слова, утратил прежний лоск.

Воспрявшие братки свой воровской жаргон
Вплели в букварь основ, в российский лексикон,
И в шулерской игре свели почти «на нет»
Достоинство и честь, а с ними – интеллект...

Диктует свой сюжет скабрёзность на губах...
Державин, Пушкин, Фет вращаются в гробах.
В уродстве бытия умолк больной глагол!
И я опять с утра глотаю валидол...

Но жив осенний сад, где прежний стиль и слог
Хранят свой аромат, ведётся диалог
На русском языке, и, веку вопреки,
Прозрачны, как фарфор, слагаются стихи.

Под канонаду слов, убожество речей
Безумный мир спасёт безумный книгочей.

 

Стихотворение, которое я сейчас прочёл, носит название «О словесности, в прошлом изящной...»
Эту важную беседу хочется начать с многоточия, как бы издалека, словно следующее четверостишие является продолжением предыдущего разговора, определяющего место каждого из нас в этом сложном, стремительном и противоречивом мире:

 

…менять историю и побеждать болезни,
Писать стихи, как это делал я,
И, людям став немножечко полезней,
Разбиться вдребезги о камни бытия…

 

Современный русский словарь по объёму слов и словосочетаний уступает английскому языку, однако мы с гордостью вслед за классиком величаем его «великим и могучим».

Богатство русского языка определяется, во-первых, свободой, недоступной, пожалуй, ни одному из иностранных языков. Посмотрите, сколько вариантов перестановки слов можно отыскать в простом предложении «Я люблю тебя», «Я тебя люблю», «Люблю я тебя» …

«Мой верный друг! Мой царь! Родной язык!» – писал Валерий Брюсов. Русский язык велик своим многообразием форм построения фраз и образования слов, обилием синонимов, образностью, метафоричностью. Падежные окончания, наличие сравнительной и превосходной степеней прилагательных, уменьшительно-ласкательные суффиксы – всё это делает наш язык непревзойдённым инструментом стихосложения. Наш язык, по утверждению Виссариона Григорьевича Белинского, – это один из богатейших языков в мире, это величайшее богатство, дошедшее до нас сквозь глубины веков.

Вслушайтесь: Девочка, девчонка, девчушка, дивчина, девица, девка, дева, девчурка… Мы многое принимаем за данность, но в каком языке возможно следующее: упоение, терпение, сомнение, но и часто используемые в поэзии формы: упоенье, терпенье, сомненье, или: согласие, участие, но и: согласье, участье… Воистину великий язык, заслуживающий того, чтобы его оберегали и совершенствовали. Похоже, что мы постепенно перестаём ценить, поклоняться тому чуду, которое ставило русский язык, по меньшей мере, на одну ступень с величайшими европейскими языками. Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Гоголь, Чехов, Есенин, Ахматова, Пастернак, Бродский… Несть им числа – именам, составляющим гордость нашей литературы.

Язык подобен живому организму, и для него естественно находиться в постоянном движении, развитии. С отмиранием некоторых реалий быта, понятий, явлений уходят или переходят в пассивный запас слова, их определяющие. Справедливо и обратное: появление новейших технологий, расширение сферы человеческой деятельности, форм общения ведут к появляются новых слов. Казалось бы, это должно обогащать русский язык, но наряду со множеством молодых талантливых поэтов, работающих над каждым словом, о чём я свидетельствую как член жюри поэтических конкурсов, в русский язык проникает огромное количество низкопробной лексики от людей с низкой речевой культурой, а то и просто из криминального жаргона. Под тяжестью этого груза даже профессиональные дикторы, журналисты, филологи говорят, зачастую, с недопустимыми ошибками, искажая русский язык.

 

Но жив язык непокорённый,
Не опустившийся в цене,
И классики стоят колонной
С неодобреньем на челе…

 

Много лет тому назад, приехав в Америку и столкнувшись с потомками первой русской эмиграции, мы были поражены не столько их безупречным знанием русского языка, сколько его нетронутой чистотой. Выражения типа: «ступайте, сударь» уносили нас в 19 век, изумляли мелодичностью, точностью и тонкостью выражений и интонаций, с которыми эти забытые слова произносились. Наш «осовеченный» язык казался грубым, утратившим своё благородство. Прошло без малого сорок лет со времени моего отъезда из России, и история повторилась: общаясь с недавно объявившейся одноклассницей, я услышал подобное же удивление (сочту его за комплимент) по поводу того, что мой язык, сохранивший во многом свою «доперестроечную» стать, показался ей слегка архаичным, но не лишённым былой привлекательности. По ходу беседы со мной она с видимым удовольствием вспоминала значение забытых слов, а я уже без удивления, но с сожалением, отмечал про себя регресс русской словесности, упрощение языка, его обнищание.

По просторам Интернета бродит интервью с доцентом кафедры стилистики русского языка Анастасией Николаевой под названием «100 баллов за ЕГЭ – это «через чюр»» с очень жёсткими определениями и примерами того, во что превратился современный русский язык. Я же хочу поделиться с вами своим видением проблемы и своею болью.

О вопиющем «ложит» не хочется даже вспоминать (разве что о фильме чуть ли не полувековой давности «Доживём до понедельника», в котором герой фильма с болью говорит о том, что нет в русском языке такого глагола). Я с удивлением и уважением обращаю внимание на человека, который звонИт по телефону, а не звОнит. Это неверное ударение почти узаконено и неистребимо. Вот уже много лет в фильмах присутствует слово «осУжденный». Да исторически сложилось так, что моряки говорят "компАс", но к чему продолжать практику этих преднамеренных искажений, якобы представляющих «профессиональный» язык? Горькая шутка: чем отличается портфель от пОртфеля? В портфель кладут документы, а в пОртфель ложат докУменты.

В угоду особо устойчивой неграмотности слово «кофе», например, приобрело средний род, и мы должны согласиться с тем, что можно заказать «одно кофе». Когда-то такое сочетание выдавало малокультурного человека. Видимо, доживём и до «один булочка»…

На уроках литературы нам объясняли, что не может поезд сойти с путей БЛАГОДАРЯ пьяному стрелочнику. Тем не менее, сегодня мало кто задумается над такой «тонкостью» речи и благодарят…

Мы знаем, сколько современного разговорного и, в особенности, делового словаря заимствовано из английского. Замечательно, только почему эти слова надо, опять же, уродовать «неродным» ударением? Почему «мАркетинг» должен превращаться в «маркЕтинг»?

Приведу несколько примеров трансформации языка за последние сто лет: Простите, сударь, я не совсем уловил ход Ваших мыслей – Что Вы имеете в виду, товарищ? – Не понял?! (или «Не догоняю»).

Заколебали, достали… – и это мы называем «великим и могучим»? Сегодня мы переживаем кризис языка, и только от нас, русскоязычных его носителей, зависит конечный исход увлечения его «модернизацией».

Опасность безграмотной речи состоит ещё и в том, что слова, как и мысли, имеют тенденцию к материализации, а потому, уродуя язык, мы уродуем саму действительность. Мы разрушаем себя негативной энергетикой жаргона, бранных слов, которые, к сожалению, вошли в российский быт настолько глубоко, что даже дети, выйдя из школьных стен, начинают, подражая взрослым, вставлять нецензурную брань в свой лексикон. Я пошёл в школу в 1946 году. Лиговка – самый бандитский район послеблокадного Ленинграда. Голод, безотцовщина, теснота и неблагоустроенность коммуналок. И при всём при этом, я не припомню такого разгула распущенной речи. Матерщина порицалась повсеместно. Она стояла отдельно от языка. Сегодня она является интегральной частью общения. Позвольте мне показать вам стихотворение:

 

На пляже в Канкуне

 

...что-то меня беспокоит
в этих ненужных мне людях.

Так гипнотизирует электросварка,
на которую нельзя, 
но так и тянет смотреть.

Безусловно не чувствуя 
своего несоответствия месту и времени,
да, собственно, и не догадываясь
о подобных тонкостях устройства мира,
они, шатаясь от выпитого с утра,
пытаются выйти к пляжу 
через любезно распахнутые,
но несколько «сконфуженные»
автоматические двери…

Чуждые реверберации родного языка,
извержение крикливых ничтожных фраз.

Женщина с томиком Мандельштама в руках,
озадаченная услышанной терминологией,
растерянно смотрит поверх книги,
пытаясь вникнуть в смысл варварского наречия,
некогда великого и свободного.

И меня, давно покинувшего Россию,
что-то беспокоит…

 

Чистота человеческой души напрямую связана с чистотой помыслов и речи. Душа не может оставаться сущей рядом с отрицательными, грязными эмоциями. Помните: даже растительный мир реагирует на произнесённые в зоне их восприятия слова. Растения расцветают или погибают в зависимости от энергетической окраски языка общения с ними!

Русский язык – это величайшая ценность, а из него выхолащиваются наиболее яркие слова. Я уже говорил о том, что с исчезновением предметов ушли в пассивный запас и слова, их обозначающие, но когда сегодняшняя молодёжь не понимает Пушкина: «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая», то людям старшего поколения становится как-то не по себе. Многие из тех, кто сегодня знают, какие человеческие эмоции означает выражение «не парься», вряд ли припомнят значение слов «дефиле», «апропо», «катарсис» и многих сотен других. Это означает лишь то, что мы теряем богатство языка, созданного предыдущими поколениями.

Аналогичная трансформация происходит не только с языком. Уходят в забытье, упрощаются и другие некогда значительные ценности. Исчезновение культуры поведения, манер является следствием и логическим продолжением уродования языка. Одно вытекает из другого.

 

Как Петербург во мне звучит
Особым стилем поведенья!..
Я был прилежный ученик,
Отца вбирая наставленья.

Он чтил строжайше этикет –
Все тонкости придворных правил,
Исчезнувших сквозь толщу лет,
(Которым следовал мой дед)
Он ныне многих бы забавил:

Знал, как в гостиную войти,
Как ангажировать на танец,
Умел при ссоре честь блюсти,
Являя благородства глянец.

Не допускал он «моветон»,
Не позволял себе излишеств…
Так вёлся наш неброский дом –
Не без достатка, но без пиршеств.

Сегодня правит простота –
Двоюродная тётка хамства:
Живут, как с чистого листа,
Потомки славного дворянства.

Я не могу не замечать
Подробностей мирского быта –
На всём давно стоит печать:
«Упрощено» или «Забыто».

И вот смотрю на мир в глазок
Из кельи своего смущенья:
Как от реальности далёк
Отцовский кодекс поведенья.

 

Иван Сергеевич Тургенев писал: «Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками… Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием, в руках умелых оно в состоянии совершить чудеса. Берегите чистоту языка, как святыню».

Основой всех искусств является классика. Любое современное творчество строится (а вот и ещё одно забытое слово «зиждется») на проверенном временем базисе. Пройдя неоднократно по кругу, возвращаются моды одежды, то же происходит в живописи, архитектуре, литературе и, в частности, поэзии. Только обратившись к истокам нашей речи, к классической литературе и поэзии, мы сможем вернуть языку его былое изящество. А непременное влияние современных терминов, интонаций и тематики, конечно же, найдёт своё отражение, и новые слова, разумно привнесённые в язык, лишь обогатят его.

 

Роза алая застыла на ладони‚
Зацепив шипом за боль руки;
Понесли безудержные кони
Страсть поэта к омуту реки‚
Где ни переправы‚ и ни брода‚
Где слова значенья не сулят…

Высекали ритмы из породы
Резвые копыта жеребят.

Тщетность мук и терпкость наслаждений
Он познал – рифмующий творец‚
Спрятав груз терзаний и сомнений
В свой заветный черновой ларец.

Но однажды‚ вдруг сорвав одежды
С лиры целомудренной своей‚
Обнажил он тайные надежды‚
Боль ночей и несусветность дней.

И‚ достигнув полного блаженства‚
Дописал строфы последний слог‚
По дороге к Музе Совершенства‚
На излёте прожитых тревог.

 

Основоположник языкознания Гумбольдт писал: «Язык есть дыхание, сама душа нации», т.е. язык создаёт нацию. Сегодня это едва ли не самое ценное, чем владеет Россия.

 

Глагол и нота – ночи напролёт
рождается грядущего основа;
Настанет день,
когда поэт споёт,
строкой ведомый.
Дерзновенно слово…

Ведут историю по рытвинам веков
размер и интонация стихов.

Язык
великой пьесы многоактной
определит понятием абстрактным
пророчество – плод неустанных дум;

Столетие спустя оно придёт на ум
философам как истины венец:
Держава – это Самодержец и Певец.

 

В заключение беседы осмелюсь повторить мысль, которая не даёт покоя: Великий русский язык гибнет: уменьшается словарный запас, к нему липнут всякого рода заимствованные и переиначенные термины из иностранных языков, убогие, неопрятные слова из различных не очень уважаемых лексиконов, неграмотные в своей основе словообразования с неправильными ударениями, неточным смысловым значением. И если Россия хочет сохранить достойное место в цивилизованном мире, она не может позволить себе «разбазарить» это богатство – лексику, созданную трудом писателей, философов и поэтов, записавших и процитировавших Божественные послания.

Требуются немалые усилия для воссоздания великого русского языка. Он стоит того! А новые средства общения и распространения информации могут сыграть в грядущем ренессансе неоценимую роль.

 

От летаргического сна освободившись,
Изранена, насилие простивши,
Изящная словесность не умрёт –
Откроет жаждой изнурённый рот,

И оживут сонеты и романсы,
Напишутся пленительные стансы,
Вновь благородством пламенных красот
В них поэтическая мудрость оживёт.

Читающее племя возродится,
Вновь элитарным чувством озарится,
Глаза смягчатся робкою слезою,
И лица просветлеют над строкою.

Как же так? - беседа 3

 

Всё, созданное человеком здравомыслящим, 
затмится творениями исступлённых

Платон

 

Алгоритм творческого процесса столь индивидуален, столь труден для изучения и понимания, а специалистами по психоанализу о нём написано так много научных работ, что я, не имея достаточной профессиональной подготовки, не рискну вторгаться глубоко в эту область человеческого незнания. Моя задача много скромнее: на любительском уровне «пожонглировать» некоторыми частными мыслями о беспокоящем меня предмете и, елико возможно, проанализировать собственный творческий процесс.

В бытность свою инженером, я достаточно часто решал поставленные технические задачи на уровне той или иной степени новизны, то есть, подходя к проблеме творчески, нередко получал нестандартный результат. Помню популярную в то время книгу Генриха Альтшуллера «Алгоритм изобретения», которой пользовались многие поколения инженеров для повышения эффективности своего творческого начала. Мне представляется, что книга помогала лишь тем, кому это творческое начало было отпущено природой.

Не забуду, как на протяжении многих лет я преодолевал желание писать стихи, понимая, что ещё один творческий процесс помешает добиться серьёзных результатов в основном творчестве — техническом. Необходимо было выстроить приоритеты в порядке их значимости для себя и семьи.

Этим и объясняется более чем двадцатипятилетний перерыв между изданием первого сборника стихов и началом нового всплеска поэтического горения в зрелом уже возрасте, когда появилась возможность реализовать накопленный потенциал.

Однако при знакомстве читателя с десятком сборников моих стихов, эта временнАя пропасть не бросается в глаза, так как даты написания этих произведений намеренно опущены.

Итак, я пишу стихи...
«Как же так? – спрашивали не однажды любители поэзии. – Как Вы, достаточно «нормальный» уравновешенный человек, живущий размеренной жизнью, не замеченный ни в генетических, ни в приобретённых психических отклонениях, (не имеющий, упаси Боже, черепно-мозговых травм), не пользующийся транквилизаторами, можете создавать произведения, способные заставить людей прослезиться, почувствовать «озноб по коже»?

Понимая, что само наличие подобного вопроса делает мне честь и возводит в ранг поэта, я не мог отделаться от мысли, что «сижу не в своих санях».

Мы отдаём себе отчёт в том, что наряду со знаменитым высказыванием Шолом Алейхема: «Талант – это как деньги. Либо есть, либо нет», существует бесконечный «разброс» в силе таланта (при несуществующей единице измерения такового), которым природа одарила тех, по отношении к кому вопрос, вынесенный в заголовок настоящего эссе, правомерен. И вслед за читателями «Как же так?» спрашивал и я себя и, ища ответа, писал:

 

Подари, природа, мне пароль,
чтоб я мог создать простое чудо...

 

Зачитываясь биографиями множества выдающихся личностей, мы узнавали, какими коллизиями была усеяна их «жизнь в искусстве» и тема, развиваясь, выстраивалась в такие строки:

 

Достаточно ли‚ право‚ я несчастен‚
Чтобы писать хорошие стихи?

 

А вслед за этим вопросом возникали и другие:

 

Откуда взять поэту вдохновение?
Как поразить читателя строкой?
Дуэли жажду чудного мгновения
И новой бездны страсти роковой.

 

Мы принимаем за непреложное, за аксиому, что для создания произведений, способных активизировать эмоциональные возможности поклонников искусств, автору любого вида творчества пристало находиться в состоянии наивысшего чувственного дисбаланса: отчаяния, экстаза, даже галлюцинаций... Только тогда одарённый человек, обретший вдохновение и пронизанный стрелами эйфории, выплёскивает свои эмоции на бумагу, холст, нотный лист:

С другой стороны, воспитание в семье, благоприятная среда, с которой посчастливилось соприкоснуться многим будущим корифеям искусства, их формальное образование отвечают, хотя бы частично, на поставленный вопрос. Этому их учили!

Цитирую: «Чайковский смог в начале 80-х годов полностью отдаться творчеству, работать, как он любил говорить, «на манер сапожников», то есть ежедневно в одни и те же часы, не ожидая вдохновения, которое «не любит посещать ленивых».

В этом своём высказывании гениальный композитор говорит о творчестве, как о ремесле. Он утверждает, что ему, профессионалу, якобы, нечего ждать вдохновения. Самыми продуктивными для него были утренние часы и, выполнив свою дневную «норму», композитор оставлял инструмент до следующего утра. Интересно, не правда ли?!

Но вернёмся к литературе. Наряду с филологическими факультетами, близостью к «переделкинской» элите и прочими желательными атрибутами «принадлежности», в более поздние времена появилось непропорционально большое количество весьма талантливых литераторов, окончивших технические вузы. Анализируя этот «сдвиг», я понял, что в силу изменившихся условий жизни, творчества и выживания высвободился дотоле дремлющий потенциал множества творческих людей.

Приведу один из курьёзных случаев, встретившихся мне на пути и ещё раз иллюстрирующих всю непредсказуемость поведения Муз. Один знакомый, графоман (по его же собственной справедливой оценке), являясь, безусловно, творческой личностью, о чём свидетельствовали его многочисленные изобретения, попросил меня среди километров рифмованной им продукции отыскать что-либо для «избранного». Удивляясь, как это у меня получается выражаться образно и находить такие «правильные» слова в поэтических конструкциях, он относился ко мне, как к «мэтру». Я попал в весьма пикантное положение, так как при всём желании не мог ему помочь: не было в его стихах поэзии... «Не все стихи поэзией зовутся»... К сожалению, не могу судить об эмоциональном состоянии этого человека в моменты работы над техническими задачами с одной стороны и стихами — с другой, так как не присутствовал ни при одном из них. А пища для анализа была бы любопытной: ведь удачно найденный образ (метафора, эпитет, аллитерация, свежая рифма) — сродни изобретению.

Затрону ещё одну сторону этого многогранного искусства – писать и постигать литературные произведения. Достаточно очевидно, что вкусы как писателей, так и читателей располагаются в огромном диапазоне личного приятия или, наоборот, неприятия определённых направлений, течений, стилей... Но мне хочется коснуться жанровой направленности поэзии. Пейзажная лирика (здесь и в дальнейшем имеются в виду профессионально исполненные стихотворения) редко вызывает чувство отторжения. В самом деле: ну что читатель может иметь против прекрасно исполненного описания природы, её естества, красоты? Любовная же лирика воспринимается нами в зависимости от наличия ряда индивидуальных и часто субъективных черт характера, прошлого опыта и массы других составляющих бытия. Философская лирика и ещё в большей степени гражданская представляют собою поле битвы: моральные ценности, политические взгляды, национальные особенности и предпочтения, специфика нравов, воспитание и образ жизни — всё может явиться камнем преткновения. Прежде чем процитировать отрывок из письма одной читательницы, весьма далёкой от тематики стихотворения «Исход», упомяну, что приведённые ниже строки пробились через толщу непонимания, недоумения и негодования по поводу текста, и потребовался подробный его разбор, чтобы этот человек вдруг признал:

...И случилось неожиданное. Я вдруг увидела композиционную стройность произведения, в самом начале «горбоносый дирижёр» будто взмахнул для меня дирижёрской палочкой, и полилась величественная симфония о трагедии великого народа. Я слышала несыгранные на скрипках и флейтах мелодии, я чувствовала чужую боль.
Я читала и так явственно и зримо представила себе все это, что расплакалась.
Анатолий, скажите, как Вы находите для всего этого слова и что при этом чувствуете!?

Знаменательно подобное признание тем, что является редкостью, ибо в большинстве случаев переубедить человека и склонить его отнестись к предмету спора с иной (Вашей) позиции представляет собой почти невыполнимую задачу. Не часто люди готовы и способны учиться всю жизнь. (Этот материал подробнее изложен в эссе «Ещё раз о том же...»)

Так всё же «из какого сора растут стихи»?

Почти каждому моему стихотворению предшествовал тот или иной эмоциональный всплеск, подъём. Некоторые стихи рождались мгновенно — иные же зрели где-то в подкорке очень длительное время. Часто одно слово или фраза, иногда желание обыграть удачно найденную рифму, а иногда — поразившее мозг откровение являлись теми триггерами, возбудителями, которые приводили меня в некое состояние транса, эйфории.

Но является ли бурная жизнь или некая форма «синдрома саванта» – феномена соединения гениальности и безумия, неотъемлемой, обязательной частью способности творить неординарное?

Думается, что нет, и «вариаций на тему» существует многократно больше, чем самих творцов. У каждого – свой арсенал данных ему средств: один, к примеру, творит во сне, а другой, образно говоря, только стоя на голове...
Однажды, ожидая в аэропорту прибытия друга и узнав, что его рейс задерживается на два часа, я, вырвавший себя из бешеной круговерти дня, вдруг осознал, что не могу позволить этому неожиданно образовавшемуся свободному времени быть так просто растранжиренным. Добыв ручку и лист бумаги, не дожидаясь посещения Её Величества Музы, т.е. «на манер сапожников», я написал три достаточно хороших стихотворения.

Создавая (а в нередких случаях просто конструируя) то или иное произведение, я опираюсь и на немалый личный опыт, и на опосредованное знание жизни, и на изученный заранее материал, и на неожиданно полученный смысловой удар от увиденного, услышанного или прочитанного. И, несомненно, темперамент, организация нервной системы вообще и уровень личного порога возбудимости в частности играют в творческом процессе первостепенную роль.

Недавно один малознакомый поэт в достаточно резкой форме упрекнул меня за дерзость писать о том, что самолично не пережил. Спорить и апеллировать, скажем, к известным песням Высоцкого было бесполезно, хотя элемент присутствия в стихах Высоцкого был настолько определённым, ярким, что Владимир уставал от вопросов о том, где он сидел и где воевал. Не сочтите за нескромность упоминание о том, что А.С. Пушкин написал «Капитанскую дочку» после тщательного изучения материалов по Пугачёвскому восстанию, участником которого он, разумеется, не был...

Способность сопереживать, проникнуться чьей-то болью, сила воображения, подкреплённая изучением предмета описания, – вот ещё одна составляющая творческого успеха, позволяющая создавать «заочные» стихи.

Вне сомнения, употребление «тонизирующих» средств, жизнь «на острие», скандальные и эпатирующие выходки, необычные для «нормального» человека, способны увлечь авторов в такие дали, которые иначе были бы недоступны.

Эзотерический аспект творческого процесса мы в этой короткой беседе рассматривать не будем. Разговор о реинкарнации и, соответственно, о переселении душ и прожитых нами ранее жизнях для многих, читающих этот материал, если и не является шокирующим, то, по меньшей мере, не имеющим отношения к обсуждаемой теме. Однако, касаясь лишь поверхностно этой стороны вопроса, приведу цитату из книги Анатолия Голубева «За кулисами славы»: «...творческий процесс всегда связан с озарением, механизм которого остаётся таинственным и наводит на мысль о неких «высших силах».

При создании произведения большого психологического накала поэт (сужу опять же по себе) пропускает этот материал «через себя», и внутренние напряжения, страсть, подобно вулкану, извергают из недр своих нечто, чему позже сам автор не в состоянии найти объяснения. Лично я пережил подобное откровение, работая над поэмой «Пушкин». Казалось, кто-то невидимый диктует мне текст.

Будучи не чужд эзотерике, я однажды обратился к Учителю и получил такой ответ: «Не надо искать... Это может навредить. Пользуйся тем, что дано, и благодари»...

Заканчивая, хочу лишь ещё раз отметить, что на вопрос «Как же так?» существует великое множество частных ответов, но, вероятно, никогда не появится одного окончательного и всеобъемлющего анализа великой болезни, именуемой творчеством.

Когда б вы знали, из какого сора - беседа 4

 

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда.
Как жёлтый одуванчик у забора, 
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дёгтя запах свежий, 
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен.
На радость всем и мне.

Анна Ахматова

 

Это, пожалуй, самые известные строчки Анны Андреевны Ахматовой. Каждому поэту многократно задавали вопросы, которые в конечном итоге сводились к одному: Откуда вы берёте темы для своих произведений? И хотя по большому счёту загадка творческого процесса навсегда таковою и останется, Анна Андреевна, по-моему, ответила исчерпывающе на этот вопрос за всех поэтов.

Действительно, сюжеты подсказывает жизнь: люди и события, с которыми она нас сталкивает, философское осмысление происходящего... радуга в небе и букашка на рубашке.

Природа творчества всегда останется загадкой, мистикой именно потому, что не исключает наличия космической связи между автором и Творцом.

Кто же диктует авторам шедевров их содержание? Каким образом скульптор, отсекает от глыбы мрамора всё ненужное, обнажает прекрасную Галатею?

Попробую с позиций своих скромных достижений на ниве Поэзии дать своё видение, проанализировать свой опыт творчества. Мои стихи часто начинаются с вибрации, с посыла, что я должен срочно записать пришедшую мысль. Этот посыл, зачастую, приходит тогда, когда записать не удаётся, и тогда возникает ситуация: «…никого не застав, ушла». Обидно бывает до слёз: эта мысль невозвратима и всегда кажется лучшей из того, что когда-либо было подарено, кем-то продиктовано. Когда же Благословение исполняется, то нередко приходит ощущение того, что текст, действительно, диктуется. Кто-то водит рукой поэта (почти, как в случае механического письма на сеансе медиума), и правка почти не бывает необходимой. Более того, когда случается через какое-то время перечитать записанное, не оставляет чувство удивления от того, что под этим текстом стоит моё имя. Особенно остро я это чувствую при эзотерическом содержании стихов. Друзья, занимающиеся этим предметом серьёзно, неоднократно указывали, что я пишу о том, чего знать ещё не могу, т.е. являюсь порталом, передатчиком чьих-то мыслей.

Но такое случается далеко не всегда, и Поэт усердно строгает волшебное бревно, извлекая из него Буратино, «изводит единого слова ради тысячи тонн словесной руды», как очень точно выразился Владимир Маяковский. Чаще всего поэту самонадеянно кажется, что он сам является Демиургом – Творцом написанных им строк. Да простят меня не целованные Богом в темечко сочинители, в их случае может оно так и происходит, ибо, как мудро сказал в своё время Шолом-Алейхем: «Талант, как деньги. Есть – так есть, нет – так нет…». Правда, все мы слышали о чудесных случаях, когда после серьёзных травм головы люди начинали творить, становились ясновидящими… Я лично знаком с прекрасным поэтом, который стал таковым в зрелом возрасте после пережитой им клинической смерти. Но это уже не тема настоящей беседы.

Поиск рифм в значительной степени влияет на первоначальный замысел стиха, увлекая поэта в дотоле ему неизвестное.

Хочу проиллюстрировать вышесказанное несколькими конкретными примерами из собственного арсенала написанных мною стихов. У каждого из них имеется своя история, зачастую забытая, но несомненно навеянная каким-либо событием, художественным полотном, интересной мыслью, понравившейся рифмой или даже отдельным словом.

Я совершенно ясно помню, например, с чего начиналось стихотворение «Разочарование», написанное без малого полвека тому назад. Люди моего поколения хорошо помнят необходимый атрибут любого домашнего очага – круглый, громко тикающий будильник на ножках, ход которого зачастую отличался от звука хронометра тем, что «хромал», т.е. тикал неравномерно: тик-так, тик-так…

И вот однажды этот звук обратился в моём сознании в такую поэтическую строку: Будильника усталая походка озвучивает тусклый интерьер… Мне показалось, что так ещё о будильнике не сказал никто, возникший образ настоятельно искал воплощения, и я поместил его в специально созданный для этого сюжет: Сейчас я прочту вам стихотворение «Разочарование» и станет ясно, что я имею в виду.

 

Я ждать устал, когда заснёт твой сын
За ширмою, в кроватке деревянной, 
И посмотрел украдкой на часы –
Ещё не поздно, но уже не рано.

Я осмотрелся: выцветший торшер
И канделябр – недавняя находка, 
Будильника усталая походка
Озвучивает тусклый интерьер.
Пеньки свечей подмигивают робко, 
Отбрасывая хоровод теней,
Едва заметна в сумраке верёвка,
Забытый лифчик съёжился на ней.

Я обещал, – и ты ждала, конечно.
Твои надежды – тоненькая нить: 
Я свой визит легко мог отложить
На день, неделю, может быть, на вечность…

Но я пришёл, терзаемый развязкой, 
Затем, чтобы, себя переломив
И неохотно расточая ласки, 
Согреть тебя в ответ на твой порыв.

Напрасно ожиданье – сын не спит, 
Остыл в стакане терпкий чай цветочный, 
Будильник хромоногий, как нарочно, 
Всё громче по моим вискам стучит…

На цыпочках сквозь полумрак гостиной
Я проскользнул, прикрыв бесшумно дверь…
А жизнь казалась непомерно длинной,
И за окном проказничал апрель.

 

Интересный факт, также проливающий некоторый свет на появление определённой тематики в одно и то же время у разных поэтов: Через два-три месяца после написания этого стиха я вдруг нахожу, напечатанное, кажется, в журнале «Юность» стихотворение Евтушенко «Благодарность»:

 

Она сказала: «Он уже уснул», –
задёрнув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съёжившись, халат упал на стул…

 

А вот пример написания стихотворения совершенно другого содержания, созданного на основании совершенно иного импульса к его созданию: Как-то по электронной почте я получил стихотворение потрясающего эмоционального воздействия. Это было зарифмованное описание события, имевшего место в 1942 году у расстрельного рва. Молодая девушка Сима Штайнер набросилась на офицера СС и перегрызла ему горло… Стихотворение, которое не могло оставить читателя равнодушным, было написано крайне слабо с литературной точки зрения. Скажем, Поэзией это не было… Я помню охватившее меня поначалу чувство раздражения, мысль о том, что автор своим неумелым пером, как бы, написал не теми красками картину произошедшей трагедии. Несколько остыв, я понял, что был неправ, и хотя тема, безусловно, заслуживала иного исполнения, у автора, как человека творческого, возникла потребность увековечить память героического
противостояния злу, выплеснуть то, что наболело, тревожило, и он сделал это так, как смог! И я сказал себе: Ты можешь лучше? Так сделай!! И я написал стихотворение «Расстрел».

 

Голые люди – расстрел на Подоле…
Дети с глазами, как синее море,
Карие очи красавиц еврейских,
Старые люди со скорбью библейской…
Криками смерти и голосом пули
Воздух наполнен, как зноем в июле.
Только морозно, и страшно, и жутко…
Мамы, едва не лишившись рассудка, 
Прячут детишек за спинами старших.
Взвод полицаев, безжалостных, страшных,
Смертью багровой, как спелый бурак,
Переполняет бездонный овраг.
Обувь, одежда, тела под ногами
Зверски истоптаны их сапогами.
Жизнь замирает у грязной земли 
С каждой охрипшей командою: «Пли!»

Немец эсэсовским блещет мундиром,
Видно, недавно он стал командиром,
Здесь он хозяин, судья, властелин,
Этот надменный холёный блондин. 
«Jüdischen Schweine» пред ним, а не люди,
Девушки прячут стыдливые груди,
Белые, словно испачканы мелом…
В новом ряду под нещадным прицелом
Видит он образ красавицы статной,
И ухмыльнулся фашист плотоядно.

Думает он: «Эти скорбные лица
Мерзки и жалки, но эта девица
Так хороша, молода и невинна…
Даром, что младшая дочка раввина,
Смерть ей отсрочу я временным пиром» …
И подошёл к ней, упёршись мундиром:
«Эта Wir werden nicht надо стрелять,
Рейху послужишь, еврейская бл&дь».

Злость на восставших губах закипела,
Страшно зубами она заскрипела,
В глотку фашисту, взметнувшись всем телом,
Мёртвою хваткой вцепиться успела, 
Рвала зубами артерию, жилы, 
Плоть напрягая, пока были силы.
Брызнула кровь, как вскипевшая брага,
Их увлекая в безумье оврага…

Свадьбы кровавой не видел слепец – 
Дочери юной несчастный отец,
Старый раввин, он твердил, как присягу,
Древней Кол-Нидре короткую сагу,
Мерно качаясь, просил он у Бога…
Только сгорела его синагога.

 

При всей невозможности охватить тему целиком, поскольку тонкости творческого процесса никогда, я полагаю, не будут полностью раскрыты, опишу ещё одно, казалось бы совершенно незаметное для простого глаза событие, послужившее «триггером» к написанию стихотворения «Улитка». Когда после дождя или просто поливки газонов улитки выползают на тротуар, моя жена всегда относит их обратно в траву, чтобы уберечь от неосторожного прохожего. Конечно, большинство проходящих мимо людей обойдут хрупкое создание стороной, но только поэт способен создать поэтическую зарисовку этой незатейливой темы, особенно, если на глаза ему попадается интересная «подсказка» в виде незаурядной строчки, появившаяся, видимо, не случайно. В моём случае эта строчка пришла от поэта Валентина Бобрецова: «Под ноющей ногой хрустит моллюск».

 

Выползла улитка на дорогу.
Дождь прошёл,
асфальт прохладен, пуст.
Невдомёк прохожему и дрогам,
как он хрупок – маленький моллюск.

Проклинаю ноющую ногу,
экипаж слепой, как Божий суд.
Медленно к печальному итогу
тащится душа, 
уж слышен хруст
сапога бездушного – то дворник
полупьяный бродит поутру...

Только я, подняв её за «домик»,
опустил во влажную траву.

 

То, что я вам сейчас прочту, является литературной компиляцией. В неё включены известные всем нам сточки из стихов Булата Окуджавы с минимальной поэтической обработкой. 
 

Прощальная Песня

 

Как много, представьте себе, доброты…

Б. Окуджава

 

Последний троллейбус по улице мчит…
Щемящая нежность уснула в ночи.
Ты боль мою песней прощальной залей, 
Троллейбус последний, последний троллей…

Арбат, мой Арбат земляка потерял.
Здесь Моцарт на старенькой скрипке играл, 
Здесь Прошлое стало ясней и ясней…
Троллейбус последний, последний троллей…

Всю ночь до рассвета кричат петухи
О том, что сиротами стали стихи, 
Земля ещё вертится – в сговоре с ней
Троллейбус последний, последний троллей…

Надежды оркестрик и Лёнька Король…
У лирика в сердце булатная боль. 
…оборванной жизни апрельский ручей…
Троллейбус последний, последний троллей…

Грохочет сапог… И жене всё простит …, 
И девочка плачет, и шарик летит…
И молодость наша – театр теней…
Троллейбус последний, последний троллей…;

 

Анатолий Берлин