Космический быт и телевизор времени
Купюры времени, которые использует Андрей Баранов, приводят к ускоренной съёмке жизни. Один и тот же человек приходит домой – юным, молодым, зрелым и стариком. Конечно, в этом есть своего рода провокация – неужели больше в его жизни ничего интересного не было? Человек несколько раз входит в одну и ту же речку, возвращается на круги своя. И такое видение, промежуточно-прерывистое, озадачивает и пугает героя. «А был ли мальчик?» – звучит в ушах незаданный вопрос. Но все блудные дети возвращаются в свой дом, даже если родителей в нём уже нет. Однако можно смонтировать фильм о жизни героя и по-другому, и это, возможно, добавит смысла самой жизни.
В отличие от Герберта Уэллса и Андрея Макаревича, придумавших машину времени, Андрей Баранов придумал «телевизор времени». Он работает подобно эльфийским зеркалам Толкиена: даёт картинки своего прошлого и будущего. И уже непонятно, где дед, а где внук. Подозреваю, в алгоритме АБ это одно и то же лицо. Мы видим, что поэт находит чудесное в обыденных предметах нашего быта. Это своего рода «поэзия постромантизма», и, конечно, девушки, мечтающие о принцах на белом коне и о молочных реках с кисельными берегами, читать такие стихи не станут. Однако надсонов и асадовых, обслуживающих интересы партии «возвышающего обмана» – пруд пруди, а Андрей Баранов – со своей «непопулярной» философией одинок.
Круговорот судеб в природе
В своей бескомпромиссной и безапелляционной вселенной Андрей Баранов, тем не менее, оставляет место некоему потерянному раю – детству. Потерянным раем поэта правит мальчишка-бог, юный двойник героя. Я думаю, что Андрею Баранову удалось отразить в своих стихотворениях как гармонический, так и дисгармонический миры.
Мои друзья
Мои друзья, от берега отчалив,
плывут по небу в полной тишине.
Их скорбный путь торжественно-печален,
мои друзья не помнят обо мне.
А я их помню, долго буду помнить,
пока однажды, сбросив жизни кладь,
не убегу из пыльных, душных комнат
их высоко летящих догонять.
Я думаю, что поэтический мир Андрея Баранова напрямую зависит от того, надел ли он волшебные изумрудные очки Гудвина, или же забыл их надеть. В зависимости от этого, стиль поэта разрывается между романтизмом и, подчеркну ещё раз, постромантизмом. Волшебные очки помогают герою произведений Баранова избавиться от всепоглощающего страха глобальной энтропии, бессмысленности всех жизненных усилий. Поэтому достигнутая при «волшебных очках» внутренняя гармония часто сменяется у поэта дисгармонией. При этом «дисгармонические» стихи, с точки зрения философии, бывают намного интереснее, поскольку в них присутствует ничем не прикрытая правда.
Не кормите меня…
Не кормите меня в день рождения сладкими тортами,
не поите вином, ведь известно мне наверняка,
что мы все из живых постепенно становимся мёртвыми,
и уходит душа из застывшего известняка.
Отмирают пластом и ложатся на дно аммониты,
остывает вулкан, превращается в камень коралл.
Эту страшную вещь – энтропию – поди обмани ты!
Я б тому молодцу много слов бы хороших сказал.
Нет, порядок вещей никому никогда не нарушить.
Так откуда, скажи, из какой ослепительной мглы
всё идут и идут караванами новые души
и проходят сквозь мир, как верблюды сквозь ушко иглы?
Исход – неизбежен. Но загадкой для поэта остаётся приход – откуда и зачем являются в мир всё новые и новые души? Природа беспрестанно воспроизводит саму себя и, как почётный стахановец, не знает устали в деле регенерации.
Гори, гори, моя звезда!
Горит над городом звезда,
подмигивая мне.
Она одна, совсем одна
в холодной вышине.
Она светила надо мной,
когда, ещё щенок,
я рвался с мельницами в бой,
но победить не смог.
Она нашёптывала сон
о славе и любви,
и я сияньем поражён
лучи её ловил.
С тех пор прошло немало лет,
унылых долгих лет.
Я понял: звёзд на небе нет,
и неба тоже нет.
Есть только бесконечно нуд-
ный серый-серый день,
где кровь высасывает труд,
а душу душит лень,
где мы усталые бредём,
не думая о ней,
где по ночам светло, как днём,
от городских огней.
В какой-то день, какой-то год
пришла в мой дом беда.
Я поднял голову – и вот
горит моя звезда!
Она ждала меня как вер-
ный друг десятки лет.
И вот теперь из дальних сфер
мне шлёт волшебный свет.
И я не верю, что она –
всего лишь шар огня.
Она ведь смотрит на меня.
Так смотрит на меня!
Мы видим, что оптимизм и пессимизм, как часовые, в зависимости от состояния души, сменяют друг друга в сердце поэта. Это и настроенческие изменения, и временные, составляющие синусоиду жизни. Чем дольше живёшь, тем явственней победа пессимизма, а оптимистические нотки становятся нечастым вкраплением в этот строгий и бескомпромиссный мир. Зачем лгать самому себе? Поэт предпочёл «низкие истины» «нас возвышающему обману». И это, без сомнения, был героический выбор.
Рыба-душа
Перелёты гусиных стай,
запах яблок, да свист метели –
я люблю этот дикий край,
мне дарованный с колыбели.
За подарок плачу с лихвой
самой полной стократной мерой:
непутёвой своей судьбой,
схоронённой под сердцем верой.
Я в политику не стремлюсь –
не люблю, когда врут друг другу.
Белокрылая птица-грусть
надо мною парит повсюду.
Я однажды уйду – и всё!
Не ищите в листках поминных!
Позолоченным карасём
поплыву в небесах былинных.
И однажды опять, как встарь,
мою тёплую рыбу-душу,
кинув невод, старик-рыбарь
из глубин извлечёт на сушу.
Но поэзия в стихах Андрея Баранова «побеждает» философию! Сколько величия в описании ухода человека на небо! И – помните удивление поэта от миллионов приходящих в этот мир? Я думаю, в глубине души Андрей Баранов верит в реинкарнацию, когда «старик-рыбарь из глубин извлечёт на сушу» душу поэта. Интересно, что в чисто индуистской философии вторым пластом идёт христианская поэзия «ловцов душ человеческих».
Если ещё живём
Только не делайте вида, что вас это не касается.
Вы же прекрасно знаете – это касается вас.
Это кошачьей лапой к вам по ночам прикасается,
смотрит вороньим оком в ваш приоткрытый глаз.
Можете отмахнуться и отвернуться к стенке,
можете пить запоем или курить гашиш –
это сидит на кухне и, обхватив коленки,
смотрит невидящим взглядом прямо в ночную тишь.
Это – височной болью, это – мерцанием в сердце,
это – звонком из детства, тёплым грибным дождём,
это – всё время с нами, и никуда не деться,
если ещё живём.
Страх затаился везде. И в борьбе с ним есть только одно верное средство – вера. «Sola fide!», как говаривал один великий немец. – Sola fide!
Книгу Андрея Баранова «Невыразимое» проиллюстрировала небезызвестная в поэтических кругах московская художница Елена Краснощёкова. Символистическая загадочность обложки была продолжена графическими иллюстрациями к отдельным стихотворениям поэта.
Безусловно, Елена Краснощёкова выбрала наиболее родственные её душевному состоянию стихи. «Что мне понравилось в творчестве Андрея?! – переспросила Елена и, подумав-помолчав, ответила: – Когда я читаю его стихи, в моей голове то и дело возникают ассоциативные картинки. Это стихи человека, которому не чуждо восприятие-видение художника – в узком, прикладном значении этого слова. Мне было интересно соприкасаться с космосом Андрея. Фрагментами космоса, запечатлёнными в слове…»
Александр Карпенко
Иллюстрации:
обложка книги «Невыразимое»;
отдельные графические композиции
в сборнике стихов Андрея Баранова –
художник Елена Краснощёкова