«Лёт лебединый»: конкурсная подборка
Пешки
Две пожилые пешки движутся к краю
скользкой доски, ощупывая стопой
каждый порожек кажущийся, шагая
с ритмом игры стремительным вразнобой.
Больше в сторонку жмутся, боясь оплошки
хода фатального, толчеи, обид,
но не спастись.
Им время ставит подножку,
невозмутимо свой проводя гамбит.
Сказка
У Вильгельма и Якоба Гриммов
в старой бюргерской сказке, которую
знают все – про четырёх пилигримов,
пенсионеров понурых, на скорую
руку сбившихся всуе в одну компанию, –
был другой вариант, не включённый
в детский сборник. Во взрослом издании
петуха собирались зарезать, поскольку оный
хоть ещё голосил вовсю в Богородицын
день и цыплятам казал горделивую стать,
да топорщил на тыне хвост, когда распогодится,
но – «не мог уже кур топтать».
Он, конечно, пошёл со всеми,
как умел дружил, примечал огонёк в лесу,
на разбойников лез, и друзей караулить в сени
на шесток взлетал, отоспаться позволив псу,
но на донышке петушиной своей души
он-то знал, что всё прошло на его веку:
как ни ешь да спи, и перья как ни ерши,
но гаремного, сладкого, сытого кукареку
не пустить корнет-а-пистоном уже, и время
миновало, чтоб взмыть на иглу золотую в конце пути
в иллюзорный, хмельной, утраченный город Бремен,
до которого не дойти.
* * *
Молодую рассаду прищипкой
выправляя, ненужный побег
хладнокровной рукой без ошибки
удаляет садовник-стратег.
Я стою зеленеющей стрелкой
под навесом суровой горсти,
угрожающей мне переделкой,
и стремлюсь незаметно расти.
«Кем ты станешь?» – склонясь над куртиной,
вопрошают, готовя привой,
досаждая опекой пчелиной,
сбором проб, подслащённой водой.
Я учусь с осторожностью лисьей
выставлять запасённые впрок
безмятежные гладкие листья,
лишь бы скрыть утаённый росток.
Из листка сбережённого стебля
разрастётся когда-нибудь сад.
Но, когда, прорастая сквозь дебри
новой зелени, зашелестят
ответвленья былого вопроса, –
листопадом ложась на траву,
я подумаю тихо и просто:
«Чем я стану, когда отживу?»
Не проснувшись, без мысли, без цели
потянусь сквозь тяжёлый подзол,
через глину впитаюсь в мицелий,
через корни – в течения смол.
Потеку холодком в междуречьях,
прорасту на поляне простой
для бесхитростных трапез овечьих
белым клевером, тонкой травой.
Стану лютика запахом кротким,
остью ржи, шелухой от овса,
разбужу клокотание в глотке
у большого пастушьего пса,
что учует меня в предрассветном
сквозняке и, стряхнувши росу,
встрепенётся во сне; стану ветром...
Лай, собака, а я понесу...