Небесная Америка Дмитрия Бобышева

Не так давно я получил посылку из Америки. Отношения между нашими странами испортились так быстро, что теперь не каждая посылка, отправленная из Штатов, доходит до российского адресата. «Не каждая птица долетит до середины Днепра», – вспоминаются бессмертные строки Гоголя. Моя же птица до меня долетела, и дар, который она принесла в своём клюве, был поистине бесценным…

Дмитрий Бобышев, «Чувство огромности». Стихи. Фракфурт-на-Майне, Литературный европеец, 2017.

Не так давно я получил посылку из Америки. Отношения между нашими странами испортились так быстро, что теперь не каждая посылка, отправленная из Штатов, доходит до российского адресата. «Не каждая птица долетит до середины Днепра», – вспоминаются бессмертные строки Гоголя. Моя же птица до меня долетела, и дар, который она принесла в своём клюве, был поистине бесценным. Новая книга Дмитрия Бобышева «Чувство огромности» с его автографом. Конечно, я сразу же поблагодарил известного поэта за внимание к моей скромной персоне. И подумал: «Если смогу, обязательно напишу об этой книге отзыв». Когда у меня появляется подобное желание, я читаю с ручкой в руках и тезисно набрасываю мысли о прочитанном.Так, мало-помалу,и сформировалась эта моя работа.

Есть какой-то удивительный симбиоз России и Америки в произведениях

Дмитрия Бобышева. Полжизни тут – и полжизни там. Когда я читаю эту книгу, у меня возникает чувство огромности пройдённого поэтом пути. Огромность в огромности. Огромность, благодарность и нежность – как лики-отражения Поэзии. Огромность у Бобышева многолика. Это и пространство жизненного опыта, и объёмность исторических пластов, и, наконец, обширность территории, занимаемой двумя великими странами. Огромность мироздания, в котором человек – малая песчинка, «светлячок слаботочный». И эта повторяющаяся буква «О» подтверждает фонетически мои мысленные ощущения. Многие стихотворения Дмитрия Бобышева носят космогонический характер. В своём неизбывном чувстве огромности поэт по-гулливерски ворочает странами, материками, созвездиями и даже целыми галактиками. При этом строй мысли Бобышева глубоко ироничен. Жизнь человека, ни много ни мало – это «космическая грязь».

Стихи Бобышева приглашают к размышлению о вечном, поэтому я всегда с удовольствием читаю бумажные издания, вышедшие из-под пера поэта. Дмитрий благодарен и стране, которая его взрастила, и стране, которая приютила его в изгнании. У читателей закрадывается даже «крамольная» мысль о том, что русский и американский патриотизмы могут где-то быть рядом, мирно соседствовать в сердце человека. Безусловно, «национальные интересы» двух стран часто диаметрально противоположны. Но там, в сердце отдельно взятого человека, эти параллельные кривые могут пересекаться. Выражаясь языком Даниила Андреева, Небесная Россия никак не противостоит Небесной Америке.Потому что поэт Дмитрий Бобышев повенчал в своём сердце Россию и Америку. Как когда-то граф Резанов, герой поэмы Вознесенского «Юнона и Авось». У Бобышева американский город  Милуоки звучит как «Милые Оки». У его поэтического зрения всюду центр и всюду периферия. Вот из такого рода объёмности и получается «полнота всего». Поэт верит в возможность дружбы и понимания между русскими и американцами:

Дмитрий Бобышев – модернист с лирическим уклоном. Я бы не стал, в отличие от многих критиков, классифицировать стиль Дмитрия как необарокко.  У него, на мой взгляд, какой-то особый, синтетической стиль, не похожий ни на чей другой. Как это и должно происходить с настоящей поэзией. Ведь поэзия, по Бобышеву – это воздухоплаванье. И  с высоты дирижабля – картинки того, что осталось внизу, у всех разные. Возможно даже, что оставшееся внизу – это наше прошлое. Вместе с тем, в поэзии Бобышева много недосказанности, что даёт читателю возможность домысливать. Чем богаче внутренний мир читателя, тем больше способен он домыслить, выходя на собственные прозрения.

Книга «Чувство огромности» включает в себя избранные сочинения эмигрантского периода Дмитрия Бобышева. Конечно, особое внимание обращают на себя оды поэта. Торжественная речь Бобышева вмещает в себя все противоположности. Что естественным образом снижает пафос одичности. Ода Бобышева – это не ода Ломоносова или Державина, при всей очевидной преемственности. Дмитрий, можно сказать, реанимировал почивший было в бозе жанр. Лирическим одам Бобышева присуща всеохватность: от камерности «жизни званской», то бишьУрбанской, до космических катастроф и немыслимых метаморфоз. Дмитрий Бобышев давно состоялся как оригинальный, сильный поэт, в том числе и как «боевая» единица Ахматовской четвёрки.

Поэт отстаивает свою единственность в мире, хотя ясно понимает, что такого рода единичность, непохожесть на других – ахиллесова пята человека: «Единственность – язвимая пята. Тоталитарна только пестрота». Душа поэта словно бы вписана бессмертно в скрижали вселенной, в том числе и в Небесную Америку.Свободное падение сыплющихся с небосвода звёзд –

как физическое доказательство духовного свечения.Звезда и душа – почти одно и то же в авторской мифологии Дмитрия Бобышева.

Бытует мнение, что никому из русских поэтов не удалось опоэтизировать Нью-Йорк, встать вровень с этим прославленным городом-гигантом. Потерпел якобы поражение в этом деле даже сам «горлан-главарь» Маяковский.Дмитрий Бобышев в стихотворении «Большое Яблоко» делает собственную попытку «разговорить» Нью-Йорк. Получился город, одновременно и мёртвый, и живой в желании объять необъятное. Сложно сказать, соответствует ли Нью-Йорк Бобышева своему оригиналу. Сам я, если честно, не в восторге от Нью-Йорка. Но две строки Бобышева, венчающие урбанистический пейзаж «Большого Яблока», достойны, на мой взгляд, самого пристального внимания:

Здесь у проницательного читателя возникает неожиданная библейская аллюзия. Яблоко с древа познания добра и зла. Очень большое яблоко. Яблоко является символом Нью-Йорка. Есть какая-то удивительная правда в том, что человек сам пожирает свою жизнь. Рано или поздно, он это сделает. И, чем раньше, тем ярче это будет смотреться со стороны. Человек «поедает» свой город. А город – это его жизнь. В симбиозе с человеком мегаполис разрушается изнутри.

При всей раскованной распахнутости лирического героя Бобышева по отношению к своей новой родине, нет-нет, да и промелькнёт в его сознании мысль о том, что сложно полностью укорениться в непривычной для себя почве. Невозможно одним махом выбросить полжизни – да и забыть о нейнапрочь. «Почвенничество» – это всего лишь мысль, идея русских писателей и философов двух прошлых веков. Но для тех, кто волею судеб вырван из родной почвы – пусть даже не с корнем – это уже не идея, а боль, которая с годами не проходит. Ты вырван – значит, располовинен. Может ли укорениться черенок в чужеродной почве? Может. Но природа его изменена, и здесь возникает вопрос соответствия дарования поэта чаяниям читателей – как по эту, так и по ту сторону океана. Мы приходим к странному парадоксу: даже никуда не выезжавшие деятели культуры по природе своего таланта могут оказаться чужеродными своей стране. Чем оригинальнее поэт и мыслитель, тем реже он становится частью соборного целого.

Метаморфозы, исход одного бытия в другое, смерть как возможность новой жизни – вот наиболее интересные темы стихотворений Дмитрия Бобышева, составившие томик «Чувства огромности». У Дмитрия Бобышева возникает идея укорениться своей сущностью… в воде.

Говорят, что жизнь зародилась в воде. Почему бы ей в воде и не продолжиться? Конечно, это могут быть и воды материнского чрева. Вода, к тому же, хорошо хранит любую информацию о человеке.

Читая Дмитрия Бобышева, непременно и многократно наталкиваешься на богатство родной речи поэта. Тут и авторские неологизмы, и редкие, мало употребляемые, но изящно поданные слова. Речь Бобышева – подлинное словотворчество. Ассоциативный ряд заставляет вспомнить о метаметафоре и метаметонимии.Это пиршество речи вездесуще в творчестве Дмитрия. Например, в цикле «Облики»:

Первородство языка даёт Бобышеву возможность писать, не задумываясь о том, достойна ли тема, которую он выбрал для изложения, его конквистадорского пера. Дмитрий очень естествен в своих находках, в подчас фривольном обращении с грамматикой. Ну почему, скажите пожалуйста, родительный падеж от слова «очи» не может быть «оч»? «Очей»– банально, оч – неожиданно и оригинально. «Результат», в эстетике Дмитрия, не зависит от глубины намерений. Обо всём на свете, и даже о том, чего на свете нет, можно рассказать на «бобышевском» диалекте русского поэтического языка. Поэту доступны все звуковые регистры, от пианиссимо до форте.

Пишущие люди отличаются друг от друга тем, что они принимают за поэзию и что за таковую не принимают. Наивно думать, что все, даже вполне просвещённые индивидуумы думают на этот счёт одинаково. Более того, критерии того, что важно и что не важно, что хорошо и что не очень, меняются у человека неоднократно в течение жизни. Но, конечно, каждый «цепляется» за свою индивидуальность и ценит в себе больше всего именно то, на что другой поэт/писатель не способен.

И вот ещё на что обратил я внимание. Поэт, постоянно живущий в метрополии, пишет о Беслане, о «Норд-Осте», о подлодке «Курск», не отделяя себя от своего народа и сопереживая вместе со всеми. А вот русский поэт, который живёт в Америке, пишет, как правило, о бедствиях своей новой родины. Возможно, ещё и потому, что о бедствиях другой страны рассказывают, в лучшем случае, беглой строчкой в новостях. А несчастий, к сожалению, хватает на все страны, и Америка здесь не исключение. И хорошо, что поэты об этом говорят. Благодаря им мы имеем возможность глубже сопереживать не только ближнему, но и дальнему своему. Вот, например, Дмитрий Бобышев пишет о гибели космического корабля «Колумбия», когда открытый космос стал колумбарием для семерых американских астронавтов. Используя широко известную аллюзию из Фета: «Там человек сгорел». И единение двух сверхдержав заметнее всего именно в этом стихотворении, в сострадании россиян этой американской трагедии. Россия тоже ведь космическая держава, столкнувшаяся на этом пути с множеством трагедий.

Стилистика Бобышева привлекла в своё время внимание выдающегося художника Михаила Шемякина, который оформил на его стихи книгу «Звери Святого Антония». Впечатляет разносторонность и эстетическая незаангажированность лирики Дмитрия Бобышева. Он пишет богатым звукорядом-шелкопрядом, с неожиданными и незатасканными рифмами. Здесь нет ничего вторичного, «secondhand». Иногда у поэта появляются вершинные, стержневые, концептуальные стихотворения, которые способны, подобно звёздам, притянуть, затянуть в свою орбиту другие произведения. Так появляются большие циклы, так формируются книги.

Поэзия Дмитрия Бобышева имеет общемировое значение. Поэт не боится рискованных тем. Рискованное хорошо рифмуется с раскованным: это абсолютная свобода внутри человека. Например, стихотворение о мусульманском терроризме – «Шахидка». Автор справляется  с задачей и тематически, и эстетически. Современность ставит нам множество новых вызовов, и поэт принимает их – средствами литературы. Хороши музыкальные произведения Дмитрия Бобышева – ноктюрны-космогонии. Эта вечная музыка в душе поэта неистребима. Это «Вечерние огни» Дмитрия Бобышева.

Александр Карпенко

16.11.2017

Две графических работы Михаила Шемякина

из книги Дмитрия Бобышева «Звери св. Антония»