Вместо предисловия
В Начале было Слово… И – в начале всех Начал, и в начале жизни каждого из нас. О простых, но далеко не банальных истинах стоит напоминать. Хотя бы иногда. И даже – самым продвинутым читателям, коими я осмеливаюсь считать абсолютное большинство читателей альманаха «45-я параллель». (Ау, критики и критиканы всех мастей – московские, урюпинские, чикагские! Именно вас, болезно-бесполезные, прошу не надувать щёки и далее не напрягаться! Ибо повесть Сергея Кузнечихина не для окололитературных деятелей писана…)
Итак, в Начале было Слово… А ещё – Любовь. Любовь автора к Пушкину, Блоку, Ахматовой, Гумилёву, Есенину – а, значит, к Слову Русскому. Текст красноярского СК волнует не силой факта, а силой фантазии. Для меня, С-К кавказского, это в тыщу раз важнее и нужнее тоскливых, косящих под правду жизнеописаний наших великих поэтов. Уверен, и для тебя, ЧИТАТЕЛЬ-45!
У фантасмагории «Санитарный вариант…» непростая судьба. Впрочем, иной она и быть не могла, потому что повесть – выстраданная и настоящая. В полном виде, по признанию автора, расширенный вариант «…Седьмой жены Есенина» увидел свет в книжке «Забавный народ», вышедшей тиражом… 100 экземпляров. Да уж…
Всё в нашей жизни случается впервые – от уа до последнего вздоха и, быть может, иного бытия Души и Слова. Вот и в истории издания-45 опыт публикации произведения аж в 15 номерах тоже предпринимается впервые. Посмотрим, что выйдет из этой сногсшибательной затеи. Но тысяч десять знакомств я могу гарантировать тебе, уважаемый Сергей Данилович!
Кстати, вдумчивые читатели с великой радостью обнаружат прямые и косвенные параллели между текстом Кузнечихина и анекдотами Хармса, а ещё вспомнят Гоголя, Булгакова, Орлова. Что примечательно и замечательно: живы традиции Русской Словесности!
И последнее. Фантасмагории для того и пишутся, чтобы ирреальность прозаического действия убеждала в реальности поэтического образа.
Глава 1.
Послушай меня, санитар, ты просто обязан меня выслушать, ты даже предположить не можешь, какая женщина стоит перед тобой, не догадываешься, от кого зависит твоё будущее, да и не знаешь ты собственного будущего, не подозреваешь о своей миссии. Дай руку, сними её с моего бедра и протяни мне. Убрал. Вот и умница. Пора отвыкать от вульгарных замашек. У нас впереди более наполненные часы. Успокоился? Теперь смотри мне в глаза и слушай. Сейчас я расскажу тебе всё. Сначала о том, что может показаться уже известным. Но это ощущение обманчиво. Да не на руку мою смотри, а в мои глаза. Видишь, какие они чёрные? Глубже, глубже загляни. Смотри и слушай. Если сможешь не поверить мне – пожалуйста, не верь. Но ты не сможешь.
Я знаю, как ты относишься к мамочке, но вынуждена тебя огорчить – во всех твоих неудачах виновата твоя сердобольная родительница, слишком восторженно любила она своё ненаглядное чадо. В младенчестве ты даже ползунки не пачкал, до того аккуратненьким был, кушал, не капризничая, разговаривать начал на два месяца раньше срока. И мамочка уверовала, что её ребёнок особенный. И ребёнку внушила то же самое. А когда ребёнок пошёл в школу, его сверхаккуратность не понравилась одноклассникам. Точнее, они не обратили на неё внимание, и ты за это возненавидел их, а потом и они в ответ. Особенно обидно задевала неприязнь девчонок. Ни мамочка, ни ты не могли понять, что аккуратность твою девчонки воспринимали как бесцветность. Женщины, даже маленькие, смотрят на мужчину не своими глазами, а глазами толпы. Поэтому слава для мужчины важнее богатства, пусть и дурная слава. Оттого и любят спортсменов, певцов, поэтов, на крайний случай – хулиганов.
А ты стал санитаром.
Слушай меня. Слушай и не отводи глаз.
Никто в классе не хотел носить повязку с красным крестом, а ты согласился с радостью. Ты не знал, что мамочка попросила учительницу подыскать тебе какую-нибудь должность. Не могла она смириться с тем, чтобы её исключительный ребёнок оставался рядовым школьником. А если бы ты узнал о её хлопотах? Мне кажется, всё равно бы не отказался. С каким удовольствием крахмалил ты свою белоснежную повязку. С какой значительностью шествовал вдоль шеренги одноклассников. С какой дотошностью ты проверял у них ногти и заглядывал в уши. Ты до сих пор вспоминаешь эти церемонии. А как ты охотился за любителями держать руки в карманах. Сначала выслеживал сам, потом, наметив жертву, бежал к военруку. Да успокойся ты, никто не обвиняет тебя в фискальстве. Таковы были правила игры. Чтобы довести охоту до конца, обязательно нужен был какой-то учитель. Ты отыскивал военрука, и вы начинали облаву, действовали не сговариваясь, потому что всё было обговорено заранее, все отработано и проверено неоднократно. Военрук со скучающим видом проходил мимо нарушителя, потом подкрадывался со спины и совал ладонь между бедром и запястьем, после этого вытащить руку из кармана уже невозможно – приём из арсенала оперативников. Потом подбегал ты и белыми нитками пришивал рукав курточки к брюкам. Сцена, естественно, разыгрывалась на глазах у толпы зевак. Военрук держал жертву, а ты, не спеша, работал иголкой. Потом нарушителя отпускали, и бедняга вынужден был катать «карманный бильярд», пока вы не соизволите распороть шов.
Помнишь?
Конечно, помнишь. Это были лучшие годы.
В старших классах должность санитара упразднялась. И ты снова превратился в ученика без атрибутов. Ни в комсорги, ни в старосты тебя выбирать не хотели. Одноклассники помнили твои санитарные рейды. Их детские умишки всё-таки подозревали, что тебя нельзя подпускать к должности, даже самой, казалось бы, бессильной. Детишки дружно голосовали против. И учителя не настаивали, оправдывались перед завучем, рекомендовавшим тебя, что не могут заставлять детей выбирать в лидеры слабого ученика. Ты же из рук вон плохо учился. Единственной наукой, в которой ты преуспевал, была анатомия. Учителя не любили тебя за неприкрытое неуважение к их предметам, а биологиня тайно ненавидела за то, что знаешь предмет лучше её. В девятом классе их терпение кончилось. Педсовет предложил перевести тебя в вечернюю школу. При этом учительница литературы настаивала собрать комиссию и отправить тебя не в вечернюю, а в специализированную, для умственно недоразвитых, и кое-кто собирался её поддержать, но слово завуча оказалось решающим, он убедил подчинённых не поднимать лишнего шума, не выносить сор из избы. Но мало кто знал, что накануне этого бурного педсовета у завуча были продолжительные встречи с твоей мамочкой.
Тебя в подробности, разумеется, не посвятили?
Извини за жестокость, но это в твоих интересах.
Потом этот же завуч помог тебе получить аттестат. И он же устроил тебя санитаром в психиатрическую больницу, чтобы имелся стаж для поступления в медицинский. А протолкнуть в институт не смог, не хватило возможностей. И мамочка твоя к тому времени растеряла обаяние. Поэтому все четыре попытки сдать экзамены завершились одинаково.
Я не осуждаю материнскую любовь, но тебе требовалось нечто другое. Мои глаза видят больше, чем её сердце. Из тебя может получиться великолепный целитель. Потому я с тобой и разговариваю. Мамочка угадала направление, но дорогу выбрала неверную. Тебе незачем разбивать лицо о двери института. Перед тобой особый путь. И я проведу тебя по этому пути. Проведу грубой и властной рукой, потому что нежностью и обожанием ты уже пресыщен и они чуть было не сгубили тебя. Человеку с твоими данными необходимо особое обращение. Ты даже представить не можешь, какое уникальное биополе у тебя. Но, повторюсь, полю этому требуется специфическая обработка. Перед тем, как посвятить тебя в тайное тайных, надо существенно пополнить твои знания. Сначала этим займусь я. Я поведаю тебе тайны поэзии, потому как поэтическое слово целительно по своей сути. Потом я передам тебя своему другу. Он сделает тебя великим. Если, конечно, ты будешь слушаться нас. А я уверена, что будешь.
Так что не будем терять драгоценное время, бери бумагу и записывай…
(Продолжение следует.
Название новой главы – в содержании-предсказании).
Иллюстрации Татьяны Литвиновой