Ты рисовала полутени
Ты рисовала полутени,
Витиеватость в разговорах...
Твои красивые колени…
Им не решить всех наших споров.
Ты говоришь, что я надменный,
Что бессердечный, жалкий циник,
В своих решеньях неразменный,
Как из коллекции полтинник.
Да, я бываю твёрд как камень,
Что режет стёкла с резким свистом.
В душе же я – обычный парень,
Смотрю на вещи оптимистом,
Привык я жить простым солдатом,
Который никогда не плачет.
Бывает, говорю я матом,
Но все без зла,
И не иначе.
Бывает, просто я болею
Несильно.
Лёгкая простуда.
В моменты эти сожалею,
Что жизни скачет амплитуда.
Возможно, стоит измениться.
Не знаю.
Стать таким, как раньше!
И от души повеселиться,
Забросив серость дней подальше.
Вновь встретиться на старом месте
И подарить букет сирени,
И как в далёком светлом детстве
Поцеловать твои колени.
Поближе к ангелам
Смотрю вокруг, как снежные ковры
Укрыли двор, беседку и качели.
А под ногами снег виолончелью
Звучит. И, не теряя красоты,
Рябина гроздьями заледенела.
Но снегири-то не сидят без дела!
Клюют холодную до немоты.
Поджав свои пушистые хвосты,
На трубах спят бездомные коты.
К ним в сны приходят серенькие мыши,
Весенний запах и ночные крыши.
И многие хотят на облака
Взлететь. Желательно, как можно выше.
Поближе к ангелам... Ну, а пока...
Пока я тихое мурчанье слышу,
Поглаживая рыжего кота.
Сорок
Сверчки разорались – обычное дело в июле,
Луна, улыбаясь, повисла над городом гирей.
Стою у плиты и пельмени мешаю в кастрюле
В моей холостяцкой, слегка аскетичной квартире.
А в медном смесителе воду не держит прокладка,
Где капля нависла прозрачной слезою невинной,
Коньяк на столе, на тарелке лимон, шоколадка,
И длинная ночь растянулась тягучей резиной.
Пельмени всплывали под тихую музыку Баха
Про них, позабыв, я сидел, подперев подбородок,
Вот так и живу... Вот такой вот я, парень-рубаха,
Хотя мне сегодня, по-тихому, стукнуло сорок.
С неба падает безмятежно
С неба падает безмятежно,
Как от взмахов ангельских крыл –
Снег пушистый, лёгкий и нежный,
Тишиной своей всё укрыл.
Крыша дома под белой шапкой,
Из трубы потянул дымок.
Серый котик чистится лапкой
И гоняет шерсти клубок.
Раскатали санями горку,
Только слышен визг детворы.
Мчатся сани, и пес вдогонку,
По уклону крутой горы.
И ночами трещат деревья.
Старый Шарик спит в конуре,
А к утру замело деревню,
Так всегда у нас в январе.
Взошла луна, завыли злые волки
Взошла луна, завыли злые волки,
Затихла мышь в углу на книжной полке,
И домовой за печкой впопыхах...
Небрит, нечесан, в шерстяных носках
Три раза сплюнул и перекрестился,
Мне подмигнул и низко поклонился,
И сгинул в чёрной темноте избы.
Лишь серый кот, шипя, встал на дыбы,
Он не терпел подобного соседства,
Хотя с мышами дружбу водит с детства.
Кот хитрый, но мудрее домовой!
Опять донёсся грустный волчий вой,
Мышонок доедает Льва Толстого...
Будильник, как обычно, в полшестого
Меня разбудит. За окном метель.
Как хочется залезть назад в постель.
Трамвай цепляется за струны
Трамвай цепляется за струны,
Как утопающий за нить.
Окурок запускаю в урну,
Хотя, ведь, мог и положить,
Но он, шипя, ныряет в лужу
Порывы ветра бьют крылом,
А я который день простужен
Ищу чужие губы лбом.
Вхожу в распахнутые двери,
Почти в полупустой вагон,
Где стёкла изнутри вспотели,
Где сумрак клонит в полусон.
Сажусь к окну, поджав колени,
Рисую для обзора круг.
А за стеклом мелькают тени:
Домов, заводов, медных труб.
И я, поэт, совсем не гений,
Порой невыносим и груб,
Но всё ж хочу прикосновений...
Прикосновений женских губ.
Муравей
По гулкой площади вокзальной,
Где пар клубится паровозный,
Походкой, в общем-то нахальной,
Шёл муравей с лицом серьёзным .
С перрона перелез на рельсу,
Не обгоняя электричку,
На вид он был устойчив к стрессу,
Нёс на плече большую спичку.
Ему плевать на непогоду,
На проводниц в коротких юбках,
Он в поездах не ездил сроду,
Не ездил также на маршрутках,
Он избегал компаний шумных,
Ходил домой тропою длинной.
Сам был начитан, в меру умный,
Характер твёрдый, муравьиный.
На нос скатилась капля пота,
Спина ломила в пояснице –
Такая вот была работа,
Обычным людям не приснится.
Преодолев свой путь железный,
Придя домой к жене, детишкам,
Ему хотелось быть полезным,
Ведь он – обычный муравьишка.
Кофе с корицей
А жаркое солнце, примерно, как в Южном Судане,
С утра пробралось ко мне в комнату рыжей лисицей.
Пока ты спала, на моем холостяцком диване,
Я кофе на кухне сварил, как ты любишь, с корицей.
Обычное утро, по полу разбросаны вещи,
И, даже, впервые, решил не идти на работу.
Ещё никогда не готовил я кофе для женщин,
Лишь чай в одиночестве пил по утрам с бергамотом.
Ты сидишь у окна…
Ты сидишь у окна, и над ухом – комарик упрямый,
Норовит укусить за румяную, нежную щёку,
А тебе всё равно, ты всё смотришь на свой безымянный,
Куришь «Винстон Гламур», и тебе без меня одиноко.
Эта летняя ночь опустилась душистой периной,
Я подкрался неслышно к тебе, замерев на секунду,
А комар, навострив хоботок, трепыхал балериной.
Я заметил его – кровопийцу, вампира, Иуду.
На мгновенье остались лишь мы с комаром во Вселенной –
С мухобойкой в руке я настиг упыря над сервантом...
Ну, а после, галантно упав, как гусар на колено,
На твой палец надел золотое кольцо с бриллиантом.
Играет ветер камышом
Играет ветер камышом,
Туман ползёт над тихой речкой.
Большим и маленьким ковшом
На небе загорелись свечки.
И в этой мрачной тишине,
Как будто сонная улитка,
Луна всплывает в вышине –
Печальным слитком.
И хор кузнечиков умолк,
Сверчки закончили гастроли,
А я, обычный серый волк,
Завою на луну от боли.
В костёр, подкинув сушняка,
Глотну чего-нибудь покрепче,
И вот тогда, наверняка,
Мне станет легче...
Лучик солнца
Лучик солнца с утра сквозь окно и ночник
В отраженье зеркал, разбросавши зайчат,
Пробежался по полке прочитанных книг,
По часам на стене, что стучат и стучат,
Заглянул за комод, что стоит накренясь
На не ровных полах. Ослепительный блик
На мгновенье в углу над столом, затаясь,
Прочитал с любопытством забытый дневник,
Тот, что с вечера в ящик стола не убрал.
Не задвинул впритык на окне жалюзи
И теперь, я спросонья за ним наблюдал,
Как по мебели солнечный зайчик скользит.
Молочное небо
Молочное небо ещё не окрасилось в синь,
а мне захотелось уехать на Юг, в Занзибар,
а можно в Париж, но пока – до вокзала в такси...
Ещё забежать в привокзальный пустующий бар,
глотнуть коньяка, круассанов в дорогу купить –
и сесть, по ошибке, на поезд, что в Южный Урал
идет не спеша. Ну, а мне остается забить,
как старый вагон монотонно по рельсам стучал.
Смотреть на поля, где под солнцем ростки кукуруз
всходить начинают, а в небе пикирует стриж.
Я ем круассан, как какой-то забытый француз,
и всё же мечтаю поехать когда-то в Париж...
Моё отраженье напомнило, что я красив
Мое отраженье напомнило, что я красив.
Побрился, оделся с иголки и пахну парфюмом.
Мне нравились джинсы, рубашки цветные носил,
И так же, к тебе на свидание шёл не в костюме.
Мы робко сидели на лавке, ты в платье в горох,
Смотрела, как строй муравьев потащили полено,
А я, как ныряльщик за жемчугом, делаю вдох
И трогаю, как-то несмело, тебя за колено.
Прической твоею играет слегка ветерок,
Я губы целую твои, как когда-то учили...
И всё б ничего, но смущает рубашка в цветок –
Мне кажется, в ней я похож на альфонса из Чили.
Паук
Даря темноте удивленье нездешней натуры,
На землю посматривал бледной луны полукруг.
Расставив повсюду свои кружевные узоры,
Из шёлка вязал их крестовой породы паук.
С Востока текли караваном косматые тучи,
По небу промчался осколок звезды и потух.
Паук был доволен своею работой паучьей,
Он ждал с вожделением пару упитанных мух.
Рассвет занимался, хотя и слегка запоздалый,
Земля просыпалась, и где-то проснулся вулкан.
Не зная последствий, всё ради какой-то забавы,
С весёлым жужжанием муха влетела в капкан.
Паук, несомненно, доволен своею охотой,
Как будто провидец, заранее точно всё знал.
На пленную муху смотрел он с особой заботой
И точным движением жертву свою спеленал.
Дружок
Зарылся поглубже в мохеровый шарф,
А с неба мне светит луны полной шар.
Троллейбус, маршрутка, ушёл и трамвай.
По улицам сонным, похожим на рай,
на сказочный, тихий уютный мирок,
куда у меня есть всегда номерок,
код допуска, просто счастливый билет,
где спит утомлённый замерзший проспект.
И лишь фонари, что скрипят на ветру,
без пользы съедают вокруг темноту.
Кружатся снежинки, послания шлют.
А завтра с рассветом разбуженный люд,
хрустя каблуками в пушистый сугроб,
смешают до слякоти в серый микроб,
до талой воды, превращая в ручей.
А следом за мною, похоже, ничей,
идет по следам симпатичный барбос,
в ладони суёт мне горячий свой нос.
Такой же ночной беспризорник, как я.
Немного подумав: «А чем не семья?
Есть кот, попугай, а теперь будет пёс…»
Мое предложенье он принял всерьёз.
Смешно облизнул с носа белый снежок.
Я дам тебе кличку, ты будешь – Дружок.
Виляя хвостом и в надежде скуля,
(Отвыкнуть придётся от ниже нуля).
Спать будешь на кресле, диван – это мой.
Ну, что же, Дружок, пошагали домой!
© Вячеслав Бахтинов, 2016 – 2017.
© 45 параллель, 2017.