Элина Кононова

постоянно молчать о тебе не с кем. 
сколько раз не вспомнить - свет умирал. 
кто тебя в морге простынкою укрывал -
миру прибавил резкость. 

в том, что во тьме деревья теперь чутки,
в том, что глаза глядят и не помнят сна, 
в том, что у лунного диска твои черты -
в этом твоя весна. 

кто тебе в гроб дзету ворона забивал, 
малого пса возничего и денеб,
кто разварил кутью и нарезал хлеб -
тому и горстями бромизовал.

как первый ком коснулся, потом темно. 
слово какое-то было, а бога нет.
стало быть, некому переломить хребет. 
кто зарывал - пополам сломал черенок. 

в том, что рябиновы четверостиший гроздья,
что кислород пряно-медвян и винен, 
что небеса год от года кромешно-звёздней  -
во всём этом ты любима.

моя нечеловеческая страсть
животное моё долготерпенье 
куда бы от тебя ни подалась 
произрастёшь стигматами на теле
пространства, времени и прочей чепухи
что нас с тобой извечно разделяет 
вот этот бук, вон тот анектохил, 
тенистая мольба араукарий 
не правда ли, всё это рук твоих
и снов твоих израненная близость 
как краем мысли уловимый стих 
как краем смерти скошенные жизни
мы невозможны, мы невосполни-
мы похоть платонической эпохи
мы то, что так предутренне болит - 
обломки кости, срощенные плохо 
сереет волк, отдав себя степям 
и это тоже, видно, твой глашатай 
о как же я любила бы тебя
когда бы не была так виновата 
сойдёт с небес, пойдёт меня ласкать
на строфы по-предательски нарежет 
звериная, беззубая тоска 
тупая, неизбывная надежда

Закрой окно. Сквозит и сыро.
Висит луна, огрызком сыра
качается под потолком. 
И травы стали пахнуть тоньше,
напоминает бабок тощих
седых голов смурной наклон. 

Закрой окно. Прогорклым дымом
поля рвёт, пустошью ордынной.
Тягучим ладаном прошит,
дождь множит ветреную слякоть. 
Да нет чернил, какой там плакать? 
Теперь хоть на костях пляши. 

Листвою скверы забивая,
качая мир на тонких сваях, 
перхает осень, закурив.
К рассвету травяная нежить 
взметнётся в воздух солнце нежить…
Закрой окно. Мне душен мир.

Творю тебя не в вечности,— 
Творю на краткий миг.
З.Гиппиус, 1907

творил меня не в вечности не ты.
но, в сущности, какая же я тварь.
над росчерком горюющей гряды
вздымается июневая марь,
качается и дышит тяжело,
полощет солнцем марлевый июнь.
сукотный набухающий живот 
грядущего тихонько обниму.
усни, усни, пока ещё мала, 
моя тоска, мой будущий аил.
возможно, тот, кто всё это создал,
творил меня, но, в сущности, убил. 
не выкорчевать звёзды из глубин 
забытых глаз печаль неглубока 
возможно тот, кто раньше нас любил, 
придумал завтра эти облака.
усни, любовь, как солнце улеглось, 
кошачий век кромешен, тварь сочлась, 
чураясь взгляда, брошенного вскользь, 
как дверь в вечернем мраке растворясь.

I
позабудь меня тут
когда я не умру,
а пока я ещё умираю, 
меднокровный апрель 
- осторожная ртуть -
выпивает меня, окрыляя.

не остаться ничем -
только ветка дрожит, 
только рябь над нарядным каналом. 
ничего не кричи:
этот день не прожит, 
разве этого мало? 


II 

эту мёртвенность сонную дланей живых,
эту медленность крова,
обескровленный день, послесолнечный жмых, 
это дикое слово -
обозначить внутри, отразить, умереть 
и оставить храниться;
разорваться в словах, как расстрел, как свирель,
как свобода от смысла.