Людмила Чеботарёва

                           Мир всегда и всюду одинаков…

                                                    А. П. Межиров

                                     Памяти жертв Холокоста

«Мир везде и всюду одинаков», —
Поучает внучку мудрый Мойше.
— Жаль, но больше нет родимой Польши,
Мы должны покинуть милый Краков.

— Не кручинься, будет всё в порядке,
Ты и там найдёшь себе подружку.
Не забудь любимую игрушку,
Карандаш, учебник и тетрадки.

Всё стучат усталые колеса…
Внучка деда теребит упрямо:
«Что за звёздочку пришила мама
К распашонке маленького Йоса?»

— Мы зовём её звездой Давида… —
Дед заводит долгую беседу.
— Сядь-ка смирно — эка непоседа! —
Мойше даже сердится — для вида.

— Боже мой, какие заусенцы!
Грызла ногти? Плохо мыла руки?
…А в глазах — полынь вселенской муки.
Вот и всё.
Приехали.
Освенцим.

Бедный юродивый, Кеша Шпак.

Бледный, уродливый, нескладный.

Он готов сплясать за пятак гопак.

Говорите, нет пятака?

Ну и ладно.

По субботам кормит на площади птиц.

На голове — несуразная кепчонка-корона.

В его бегающих глазках — мутный Стикс,

Только нет обола

— заплатить Харону.

Пегая бородёнка, вечно сопливый нос,

набок рот, всё время дёргается щека от тика.

А он смотрит — прямо в душу, пристально и всерьёз,

Но при этом

не перестаёт хихикать.

Кеша похож на скворчонка, выпавшего из гнезда.

Щебечет себе что-то по-птичьи — не умеет иначе.

Он хохочет и пляшет,

пляшет и хохочет

— почти всегда.

Но иногда плачет.

                                  Памяти папы

Фотографом обещанная птичка
Из детства всё никак не долетит.
На фото — я, девчонка-невеличка,
И у меня слегка надутый вид.

Фотограф мне рассказывал про птицу,
И я ждала, дыханье затаив.
Но вот уже, готовая скатиться,
Дрожит слеза. И уничтожен миф.

Поник порхавший бабочкою бантик,
Мгновенно потеряв свою красу.
Ах, объяснять не надо, перестаньте!
Я знаю: птички — в поле и в лесу.

Им тесно в рамке фотоаппарата,
Они привыкли к высоте небес.
И я порой персоною non grata
Вдруг чувствую себя в стране чудес.

Но и сегодня жду, как в детстве, чуда.
И чудеса случаются — во сне…
А птички — нет, и никогда не будет,
Её напрасно обещали мне.

Лежит воротничок матроски косо,
И галстук отклонился от прямой.
Устали быть причёсанными косы,
И я устала. Я хочу домой!

А где тот дом? И где родные лица?
Но — стоит на мгновение заснуть —
Ко мне из детства вылетают птицы…
Надеюсь, долетят когда-нибудь.

                                             И мачта гнется и скрыпит…

                                                             М. Ю. Лермонтов

                                         Памяти мамы и друзей детства

Абрикосовый рай моего голопузого детства…

Мне щекочет животик живительный солнечный сок…

Обезьянке-болгарке1 немало пришлось повертеться,

Чтоб из косточки вышел заливисто-звонкий свисток.

Превращается в палубу шхуны резная веранда,

Занавески из ситца — в развёрнутые паруса.

Я «свистаю» наверх свою лучшую в мире команду,

И на зов мой команда спешит — совершать чудеса:

То отважно сражаться с нещадными злыми штормами,

То, к обеду поближе, кричать облегчённо: «Земля-я-я!!!».

Я заправскому коку — весёлой молоденькой маме —

Чуть небрежно машу, возвращаясь на борт корабля.

…Повреждённая мачта надсадно скрипит, но не гнётся.

Отчего же горчит абрикосовый сладкий компот?

Если в косточку свистнуть, команда моя соберётся…

Вдруг и мама вернётся…

Что ж медлю я?

Полный вперёд!

______________________________________________________

1 Обезьянка, болгарка (разг.) — угловая шлифовальная машина

                              Пока свободою горим…

                                               А. С. Пушкин

                         Памяти друзей молодости

Мы пьём не чай из самовара,

А глушим водку — five o’clock

(Утра!). Разбитую гитару

В общагу кто-то приволок.

Горланим песни — Элвис Пресли

Нам позавидовать бы мог.

Для нас не существует «если»,

А лишь «когда» — да в срок, и впрок!

Ответы есть на все вопросы —

Нас Чернышевским не проймёшь!

Вахтёрша баба Фрося косо

Глядит на наши брюки клёш,

На коротюсенькие платья,

Где «всё видать, до срамоты»,

И на «бесстыжие» объятья —

Не под покровом темноты.

На патлы, вместо скромной стрижки,

На подведённые глаза,

«Хвосты», амурные интрижки,

На то, на что смотреть нельзя!

А нам плевать! Мы беспечальны

И в жизнь — взаимно! — влюблены.

Мы так нахально гениальны,

Наивны, юны и пьяны

Своей отчаянной свободой,

Что навсегда обречены

Слагать возвышенные оды

Во славу дружбы и весны.