Юрий Берий

Паупер стынет на паперти,

Шкалик копеечный пуст.    

К подолу Подольской праматери 

Вьётся Андреевский спуск. 

Вниз безголовую всадницу 

Катит по сточному льду,

Увечный студент сел на задницу, 

Точнее, на ту же слюду. 

Едет, а память – проказница: 

Море… шаланды… кефаль… 

Ему-то Одесса без разницы, 

Только догнать бы фаталь. 

Там, у Днепра, что получится, 

Речной ли трамвай, «Поплавок»…

Будет Майдану попутчица, 

Или Майдану плевок? 

Как говорится, приехали, 

На площади полный аврал: 

Спустившихся, ну не потеха ли,

Мент всех нас подряд штрафовал.

Зерцало в сумерках мерцало,

Я созерцал.

За цепь и цацки порицало,

Но я бряцал:

Как отразить, кто помоложе,

Так нет проблем.

А как меня… «Господь поможет,

Мой Гуинплен».

Вы, уважаемая, мымра-с,

Не инь-да-янь,

Вы искажаете, а мы – мразь?

Рядно и пьянь?

Двуличны вы и двоедушны,

Двойное дно.

Для вас и вправду ложь насущна,

И всё одно…

Нет, не отделаться стишками,

Смотрю в стекло,

А ночь под зенками мешками.

Дрожит стило.

Пахнуло свежескошенной травой,

Счастливые в слезах родные лица,

Похоже, быль, а может, небылица,

Давно всё это было, дорогой…

Но, вот беда, глаза не узнают,

Хотя душа не ведает сомнений,

Вот этот, подсказала, бывший гений,

А это ты, темница и приют.

Неужто раздражение и злость?

Хотя, скорее, это я был гость,

И тих был совещательный мой голос.

Но запах свежескошенной травы?

Пустое спорить, все мы здесь правы:

Мололась жизнь и вот перемололась.

На это застолье, последнее наше застолье   

Явились былых собутыльников бледные тени,

Мы их, как положено, встретили хлебом и солью,

Потом вслух читали пассажи из «Жизни растений», 

Меж тем, стол ломился от явств и различных бутылок,

Но тени витали, струились по кругу и стлались,

Глаза закрывая от блеска серебряных вилок,

Садились в кружок и молились, а может, камлались.

Потом вспоминали безумные наши попойки,

Гидролизный спирт, эту твёрдую супер-валюту,

Потёртые брючки,  и сбитые трижды набойки,

Трамвайчик речной, на двоих без надзора каюту… 

Казалось, что тени друзей наливаются плотью,

А мы становились всё больше похожи на тени,

Плов брали, однако,  двуперстием или щепотью,

Объясняя друг другу скрытую суть предпочтений.

Светало, прощались: ну ладно,  до встречи, ребятки,

Вас будет тогда уже больше… Они заметались

И сгинули тихо. Мы с женою, похоже, в порядке,

Покамест в порядке. Да только вдвоём и остались.

С каждым годом прекраснее осень,

И острее предчувствие бала,

И мечта, выше мачтовых сосен,

Чтобы эта листва не опала,

И остался б навеки в душе лист,

Этот трепетный тонкий маэстро,

И червонного золота шелест

Понимал бы его с полужеста.

Жизнь моя по ту сторону смерти,

Без обмана и сущностей мнимых,

Без вражды, без юдоли и смерди,

В окружении только любимых,

Время года по вкусу и время

Возвращаться на сторону эту,

Чтобы выбрать приют свой и племя,

Вспомнить всё, закурить сигарету…

Возвращаюсь домой вдоль забора,

А в зубах у меня Marlb’oro.