Мария Шелухина

Мне было семь, стоял душистый май,

Но вместо вышитого ситцевого платья
И грустной песни "детский сад, прощай",
Рыдания, похожие на лай,
Достались мне.

Старалась выжимать я
Из глаз бесслёзных капли - ни одной.
Хоть было жалко бабушку и маму,

Мне так хотелось в поезд и - домой
Катить на полке узкой боковой
И чтоб в руках конфет по килограмму.

Мне говорили шёпотом: "Иди,

Прощайся с дедушкой. Коснись его без страха."
Натянутый на выпуклой груди,

Мне непривычен был его мундир,
Ремень на нём...Начищенная бляха
Блестела холодно.
И я не подошла.
Я спряталась за бабушкиной юбкой.
Она сказала: "Ты еще мала,
Не для тебя подобные дела",
И гладила меня ладонью хрупкой.

Во мне всегда звучат её слова.
И что бы я потом ни говорила,
Она была сто тысяч раз права:
Мои дела - зелёная трава
И никогда - раскрытая могила.

Распогодилось - и город до ушей
Растянул улыбку над домами,
И тихонько счастье между нами
Прорастает первыми словами,
Первым скрипом отпертых дверей.

Этот вечер в шаге от весны -
По - февральски ветреный мальчишка,
Слишком громкий, говорливый слишком,
Сам себе не ведает цены.

Он из двух крупинок бытия
Создал нас. Из воробьиных крошек
Создал улицы, автобусы, прохожих -
По-весеннему улыбчивых, хороших,
Оживил, растормошил, взъерошил
И ушел, улыбки не тая.

И весна, в ответ ему смеясь,
Прорастает зёрнышком в кармане
И звенит разбуженным трамваем,
Счастьем, о котором мы не знаем -
Мы самих себя еще не знаем...
Ну и пусть, ведь счастье знает нас.

Что, если кроме дома за окном
Есть только дом,
Твой собственный, и в нём
Все то, что живо, без тебя не дышит?

Окно бодают лунные рога,
А искры, как объедки пирога,
Рассыпались и катятся по крыше.

А за границей рамы мира нет.
Есть комнатные копии планет,
И лампочек мерцающие звезды.

Махровые кометные хвосты,
И черных дыр пустые животы.
И где-то ты средь этой пестроты -
Вселенную менять, пожалуй, поздно.

И пусть она - лишь шутка для творца,
Что держит шар стеклянный у лица,
И пластик хлопьями вращается над крышей.

Избыточная приторность цветов,
Картонный дом...Но важно только то,
Что в нем живое без тебя - не дышит.

Время - исписанный кем-то чужим блокнот.
Слово закончится выдохом. Оборот -
Узкая крышка - длинна, холодна, гладка -
Красное нёбо атласного потолка.

Что я запомню из сказанного тобой?
Много ли жизни в скоплении слов “живой“?
Живо ли то, что еще излучает свет
Только внутри меня - то, чего больше нет?

Что говорить, если время пришло - молчать?
Гвозди ложатся на дерево как печать.
Стук молотков - умолкающий метроном.
Падает книжечка зернышком в новый дом.

Ветер ищет по окнам истории, чтоб потом

шелестеть ими в парках в опавших с небес страницах.

Он заглянет и к нам, но увидит: под потолком

только свет фонаря на граненом стекле искрится.

Ну какие истории в доме, где тишина

прижимает ночами к подушке тяжелой лапой,

и по-рыбьи глазок всё глядит в темноту со дна,

на котором наш быт острым стёклышком нацарапан?

Впрочем, это лукавство. Сюжетов полно везде.

Чем темнее и тише, тем больше такого страха,

о котором молчат, и спрессованный в немоте,

он становится камнем за пазухой, но не прахом.

Если спросят меня, кем я был и куда я шел?

Я, пожалуй, отвечу, что был ожиданьем взмаха.
Взмах тяжелой руки.
Кто-то рядом - такой большой.
Кто-то страшно большой.
Кто-то страшный.
И я распахан. Я лежу, словно поле, чернею своей землей,

и голодные птицы клюют те крупицы света,

что остались во мне, что могли бы взойти травой,

но не станут ничем, ведь земля моя не согрета.

Это было давно. Это было еще вчера.

Ветер призраком белым беснуется в коридоре.

Забери эти листья, слетевшие с календаря.
Не смотри на меня. Отвернись от моих историй.