Аман Рахметов

На станции сдержанных слез
молчали глухие вагоны —
ни снега, ни снежных стрекоз
не встретить до нового года.

До праздников несколько дней
шел дождик за почерком нервным
в тетради коллекционера
— коллекционера дождей.      

Так лужи валялись, пока
холодные линии света
расчесывали облака,
деревья расчесывал ветер.

По кроны стеклянных домов
скрывалось густое объятие,
как вечные птичьи занятия
в бессмысленном поиске слов.

За поводами опоздать
часы уставали кружиться,
как северные поезда
от севера к южным границам.

Усталость в разгар торжества —
привычка, ни меньше, ни больше...
Толпа расходилась по швам,
и на обнаженную площадь

скулить выходили собаки
на желтые косточки звезд,
а кто-то всё плакал и плакал
на станции сдержанных слез....

Живая ночь — и облака

скрывают знаки зодиака,

луну, как лунку рыбака, —

там где-то некому заплакать,

Там где-то некого учить

вооружаться длинной веткой,

в леса закручивать крючки

и трогать воду до рассвета.

И в никуда происходить

кругами, рябью, испарением,

чтоб ни одна на свете нить

к нам не притягивала время.

Так начинаются часы

для записей в тетради ночи:

несуществующие сны,

несуществующие строчки...

Вода уходит в облака,

за облака, за ось вращения

планеты, где на червяка

клюет — такое ощущение!

Лицо возникло, я смотрю,

как косточки из абрикосов,

глаза, а в памяти урюк

несут на солнечном подносе.

Памятью рук наиграть на расстроенных окнах
музыку знаков дорожных, цветных фонарей,
не разобравшись ни в геометрических нотах,
ни в инструментах, играющих с жизнью твоей.

Кто ты: бездарный учитель воздушных шагов
или скрипач, поселившийся в собственной скрипке?
Там разрываются связки немых облаков –
здесь на тебя и вода из-под крана не крикнет.

Сколько ни злись, сколько ни растворяйся в себе,
ты обречен ежедневно испытывать вещие
сны городов, засыпающих – в серебре
гор, не похожих на чьи-то забытые вещи.

                                     Памяти Дамира Рыскулова

Ты говорил о приближении конца, 
когда два зеркала, два хрупких близнеца,
тебя в свое пускали отражение.
Так появлялись трещины в одном, 

и отражало смерти приближение
другое зеркало – они вдвоем
твою судьбу, как лошадь за поводья,
тянули от и в сторону свободы. 

Вот пролетела временная птица, 
вот временная рыба проплыла... 
Вот горизонт и горы, как бельё. 

Так нарисуй на камне два крыла,
бросай его. Пока не приземлится, 
пусть полетает – каждому своё!              

Живые любят. Мертвые молчат. 
Цветы и камни — 
камни неподвижны. 
Чужая смерть, как бабочка с плеча 
срывается. Я собственную вижу. 

Бросаю тень на камни и цветы, 
тень застревает в запахе, 
и солнце
зевает медленно от пустоты
своей. Я ухожу. Тень остаётся.