Дина Березовская

Не успеешь к ночи - путь не близкий.
Вечер, эмигрант и старожил,
окон пожелтевшие записки
в чёрные конверты разложил.

Где они, твои бродяжьи снасти?
Горьким, неразбавленным, любым,
ты хотел туда, где был несчастен,
а застрянешь там, где ты любим.

Дверь наружу, как последний снимок
вечных канителей и морок.
Это ли ещё у нас отнимут:
на ночь глядя, выйти за порог?

Пятнадцать, беспричинно грустно,
поездка в Питер, все дела.
Там все глазели на искусство,
а я смотрелась в зеркала.

Нездешней редкостной работы
дитя, пробор наискосок -
в тисках облезлой позолоты
дворцово-парковых красот.

И старше комнаты янтарной,
уже способный клеветать,
тот взгляд ребячливо-коварный,
врождённый, счастливо-бездарный,
как аппарат вестибулярный,
что позволяет мне летать.

В изъянах амальгамы тесной
ещё один случайный след:
все червоточины и бездны -
той тонкой девочки небесной
янтарных конопадцать лет.

И в том секрет её печали,
что, ничего не говоря,
она любви не обещает,
но каждым взглядом превращает
её в осколки янтаря...

Есть благодать,
промежуток короткий,
в каждом витке катастроф -
время съезжать,
сундуки и коробки,
свёрнуты шеи ковров.

Быт, что годами налажен -
не важен,
кутит общага-душа:
пир на вчерашней газете и даже
ржавая кильки с ножа.

Рано ли, поздно - тревога ужалит,
ну а пока налегке
старые дети с уроков сбежали
и собрались в уголке.

Вольному воля
без виз и паролей,
гибели чистый озон -
передвигайся на роликах,
кролем
переплывай горизонт.

Есть благодать катастроф и пророчеств: 
всё, что болело - прошло,
связи оборваны, дом обесточен,
снегом пути замело.

Меня вселенная в запарке
спросить забыла, как дела?
Ответ, как письмецо без марки,
желтеет в ящике стола.

Упрёком, брошенным не в злобе – 
в ознобе суетного дня,
уродцем, замершим в утробе,
желанным только для меня.

И никому не интересны
мои заветные слова
и пара голубей небесных,
что выпорхнут из рукава.

В нашем городе сядешь в такси - каюк,
если надо на север - везут на юг,
мимо речки петляет таксист и облезлых клумб,
и не ради наживы, он просто в душе - Колумб.

На восток и запад планида его влечёт,
дальних странствий запах, опасности, чёт-нечёт,
он из точки А не готов, покорясь судьбе,
плыть до вечной конечной гавани - точки Б.

Спальный город шабатной скукою занесло,
день ложится бурой накипью на стекло.
Есть ли жизнь на Марсе, на дальнем витке Багам,
за пределами улиц Бялика и Рамбам?

Он везёт меня - угрюмей таксиста нет -
черепахой в трюме, балластом ушедших лет,
чтобы мне, огибая землю, к тебе во сны
приплывать всегда с неожиданной стороны...