Алла Кречмер

Услышь себя в пространстве дальнем

Сливаясь с гулом голосов,

В бескрайнем поле виртуальном

Среди друзей, среди врагов.

Пускай звучат с телеэкрана

Чужие догмы - не боюсь,

Ведь все же поздно или рано

До пониманья достучусь..

Затасканных в сужденьях разных

Всеобщих мнений гром и звон

Глушить старается напрасно

Мой голос - не слабеет он.

Звучит и заставляет слушать

И понимать. Не в пустоту -

Мой голос проникает в души,

Слов раскрывая правоту.

Сердец разбуженных деянья

Весь мир преобразят, любя,

Те, кто достигли пониманья,

Сквозь шум услышали себя.

Ничтожность мыслей, тщетность дел,

Порой пустые размышленья...

Но наступает вдруг предел - 

Печаль и словом очищенье,

Тем поэтическим огнем,

Что на душе оставит шрамы,

Но мы еще познаем в нем

Гармонию словесной гаммы.

Для вдохновенья не даны

Ни Волга, ни Нева, ни Сороть,

А лишь блаженство тишины,

Осенней непогоды морось.

И щедрый яблоневый сад,

Уединение в беседке;

Багрово-желтый листопад

И дождь на обнаженных ветках.

Поэзия - заклятье строк,

Что вырваться хотят наружу,

И с неба занесенный слог

Боль утолит, врачуя душу.

Тягуч рутины липкий плен,

Но сон души неодолимый

Нарушит время перемен

И слова путь непостижимый.

По городу брожу средь сонных зданий

И переулков чувствую дыханье -

А, может, это ветерок ночной?

Кварталы составляют лабиринты,

Как много судеб в них порой сокрыты,

Тех, что идут дорогою одной.

Для них многоэтажки стали домом,

Живут они, друг с другом незнакомы;

По сторонам не смотрят. Выйдет срок:

Встречает неулыбчивых, усталых

По вечерам мирок квартирный, малый.

И там границей служит им порог.

А дальше - каждый вечер то же действо:

Киношный мир вдруг станет им семейством,

Ведь им экран сияющий - алтарь.

И зрителям в своем явленье новом

Знакомый диктор громко и сурово

Последних новостей прочтет тропарь.

Но что же за религия такая?

TV, соцсети здесь преддверье рая;

Реалии - чистилище иль ад.

И вновь блужданье в странах виртуальных,

В святилищах домов в районах спальных,

Где фимиамы пошлости кадят.

Затягивает. Становлюсь адептом

Я новой веры. И бросаю лепту,

Церковной кружки закрываю дно.

Я не один. Другие прихожане

Жизнь наблюдают на телеэкране,

В чужое равнодушное окно.

Винить за это? Упаси нас, Боже!

Как страшно, если жизнь на ад похожа -

Ад коммунальный.надо выжить в нем.

И пусть экран покажет им картины -

Страну блаженства, тропики, долины.

Ведь явь сулит - один лишь блочный дом.

Пан Корчак, Вы их можете оставить,

Сирот еврейских, никому не нужных.

Вы им никто, испуганной ораве,

А детский дом - всего лишь Ваша служба.

Привыкли к ним? Сроднились? Что ж, бывает.

Ну что Вам эти жалкие евреи?

Вступают в жизнь и тут же забывают

Вас эти Мойше, Хаимы и Леи.

Они идут четверкам и в колонне,

И, как всегда, Вы впереди, учитель.

Идете к приготовленным вагонам,

И страшно всем, как жутко Вы молчите.

За шагом шаг - шуршит дорожный гравий;

Дорога в ад - об этом каждый знает.

Но почему же, вопреки уставу,

Честь отдают идущим полицаи?

И смотрят вверх, чтоб не прорвались слезы,

Чтоб не проснулась совесть, и ночами

Не снилась непонятная угроза

Сурового недетского молчанья.

Деревенских старух одиноких

Я жалею: их время ушло.

Час придет - похоронные дроги

Увезут на погост за село.

А пока силы есть, и ухожен

Старый дом, послуживший семье;

Он столетними бревнами сложен.

А внутри - кружева, ришелье.

Белизна занавесок, салфеток

Именинником чайник блестит.

И букетик из сломанных веток

В старой глиняной вазе стоит.

Для растопки наколоты чурки,

Аккуратно у печки лежат.

А из живности - Шарик да Мурка,

Все же рядом родная душа.

День проходит в пустом ожиданье

То ль незваных гостей, то ль письма,

И назойливое бормотанье

Из приемника сводит с ума.

То проходит она огородом,

То к колодцу за свежей водой.

В суете молчаливые годы

Пробегают своей чередой.

И не знает, когда утром ранним

В чистой горнице, с чистым бельем.

Обнаружится вдруг бездыханной,

И закончится время ее.

Станет в доме и шумно, и людно -

Дети, внуки, другая родня.

А она будет спать беспробудно,

Словно после тяжелого дня.