Влад Сколов

Одень меня во что придётся

И на дорогу накорми.

Нет сладостнее идиотства –

Просить чего-нибудь взаймы.

Накинь за плечи мне котомку.

Махни рукой,

Перекрести.

Ах! Отпусти хоть не надолго.

Хоть на верёвке отпусти.
 

В тамбуре плацкартного вагона

Светлячки дешёвых сигарет

До утра намерены гореть,

Освещая мятые погоны.

Стыки отбивают антрекоты.

Ночка с перепою – ворона́.

За окном кровавая луна

И непредсказуемые годы.

На откосе замыкает залив

Школа в полтора этажа –

Берега́ забытой Богом земли.

Я глазок в окне продышал.

Ледокол ломает лёд-горизонт,

и селёдки пьют кислород.

Прошептало море: «как карасо»,

Будет холодам укорот.

Здесь косатку фатум не покидал,

Лопнет от удачи щека.

Закосила ушлая под кита,

Зубы выдают хищника.

А моя училка рядом стоит,

И царапаю на стекле:

Константиновна! Пойми, я не кит.

Без тебя могу околеть!

Очерчены смирительные рамки,

Расставлены кровавые флажки.

Круженье в ограниченном пространстве

Постыдно, непристойно, мужики.

Ряды сомкнули наши вертухаи.

Не стоит уповать на чудеса.

Что ж, будем уходить по вертикали –

В сырую землю "или в небеса".
 

Следующая гибель будет похожа на плесень,

будет столь же бесхитростна и сыровата — проста.

А после нее не будет ни сравнений, ни песен —

ни черта.

Борис Слуцкий

Пленённый в падающем лифте,

Я вспоминал, зачем живу.

Хотелось сделаться улиткой,

И уцепиться за траву.

Освоить навыки котёнка,

И лапки вовремя поджать.

Заплечной лёгкою котомкой –

Лихую долю переждать.

Невольно в поручень вцепился,

А отражённые глаза

Совсем чужого летописца

Глядят из зеркала. Абзац!

На стенке умершей кабинки

(Они запомнят ли меня)

Спасутся плесень и резинка.

Нам ничего не поменять.

Мне элементы экзерсиса

Не все сегодня по плечу.

Нет, я пока что не разбился,

Я до сих пор ещё лечу.