Александр Таратайко

Промчались радостные даты

и умерли учителя.

В елейной лужице лампады

коптит остаток фитиля.

Шаги по стёжке не упруги –

растеребили годы стать.

Нелепо выглядят потуги

чего-то в чём-то наверстать.

Непрочна вязь чернильных нитей

и робок ветреный посыл:

похоже ангел мой, хранитель,

изрядно крылья износил.

В разгаре сдержанного воя,

как память водкой ни глуши,

всё чаще хочется покоя –

не для себя, а для души.

Чем ни верши земную повесть,

надежда грешника пуста

заполучить в лакеи совесть,

а в собутыльники – Христа.

Наутро, щурясь близоруко,

под шелест листьев и знамён,

целую заспанного внука,

осуществляя связь времён.

Уходит на войну соседский мальчик Петя.

Поспели под волну чужие сыновья:

рогатки, скутера, турниры в Интернете

и вот она – пора кровавого жнивья.

Он будет допоздна хрипеть не под фанеру –

на то ему дана короткая пора.

Осушит он графин за город свой и веру –

обычный дворянин с обычного двора.

Отец его, Тарас, сидит у магазина,

со сфер опухших глаз не смахивая соль.

Ревёт вторую ночь соседка Валентина

и дрёму гонит прочь осипший пёс Бемоль.

Я любил тебя, милая Родина, –

от Донецка до западных скал

и намеренной славы для ордена

на глазах у тебя не искал.

Просто жил в этой точке и времени,

покушался на множество дел

и большому славянскому племени

в нужный час пригодиться хотел.

Не прельщался буржуйской смородиной,

не глядел на чужие моря –

я любил тебя, милая Родина,

да простится мне дерзость моя.

Намажу на сухарь остатки смальца,

ругнусь, как нехристь – в господа и в мать,

чтоб не позволить сердцу сомневаться,

когда наступит время убивать.

А это время, Паша, неизбежно –

и я другой, и ты уже не тот:

мне между глаз прицелишься прилежно,

а я тебе – оскалившись – в живот.

Вожди потом из нас героев слепят,

и, отрыгнув севрюжною икрой,

запьют шампанским безобразный лепет

за наш с тобой, Павлуша, упокой.

И скрытно – в целях мира и морали –

договорятся благородно врать

о том, как мы геройски умирали

за то, за что не нужно умирать.

Благодарю Тебя, Всевышний,

за груз умеренных невзгод,

за щедрый сад, литые вишни,

за предназначенный уход;

за всё, что есть и всё, что было,

за дней преясных перепляс,

за то, что всё не так уныло

окажется в последний час;

за то, что слыл посконным рылом,

не знал ни лавров, ни литавр,

и всё же, будучи бескрылым,

благодаря Тебе – летал!