Станислав Барышников

Город уснул, укрывшись фонарным светом.
Город уснул, свернувшись под крышей ночи.
Город уснул, но как говорить об этом,
Как рассказать о том, о чем нужно — молча?

Молча смотреть и слушать, дышать холодным
Ветром, свободным от CO2 и смога,
Молча сидеть и чувствовать, что бесплодны
Наши попытки на ниве пера и слога,

Молча смеяться вслед огням самолетов,
Молча желать удачи, чтоб долетели,
Молча завидовать счастью ночных пилотов,
Молча жалеть всех тех, кто сейчас в постели.

Город уснул. Подсматривать неприлично,
Спящие беззащитны под плетью взглядов...
Впрочем, город в ночи — это так обычно,
Что не увидеть — жив он! — а надо, надо.

Спит он, раскинув серые лапы улиц.
Спит он, почти бесшумно, почти неслышно.
Света в домах все больше — в домах проснулись.
Не разбудите город! Живите тише!

каждый год прибавляет новые никогда
и из них образуется долгая череда
несобытий невстреч небесед нелюбовей не
шестерня никогда притертая к шестерне

остаются обрывки памяти жажды снов
накарябанных на бумажечках адресов
поводки ошейники старый комбинезон
сто примет сто осколков от тех кто в другой вагон

пересел: в С-17, С-32, С-5
остальным в Ж-затерта-цифра жить поживать
никогда морщины и шрамы и боль и соль
не свернуть ни налево ни вправо а только вдоль

оба рельса рядом и ехать до стрелки нам
а потом по другим адресам по другим делам
я не знаю болит ли сердце в вагонах С
я не знаю какой там за окнами цвет небес

предлагают ли чай и сухое ли там белье
не мешает ли пьяное в жопу офицерье
я не знаю пункт назначения есть ли он
я не знаю какой мой номер какой вагон

мерно щелкают стрелки часов о контактный рельс
отделяя секунды здесь от секунд не здесь

По экрану, как по белому снегу, черным шрифтом

Составлять слова, словно бы палочкой их чертить,

Чтоб потом — ведь когда-нибудь будет это «потом» —

Протянулась бы в прошлое яркая, четкая нить,

У которой начало — интенция, память о «где-то тогда»,

У которой конца уже нет, потому что исчезли следы

И на давнем снегу, и на этом экране — сервер умер, да-да,

Потому что не смог сохранить терабайты вот этой вот всей лабуды.

По лицу, как по стеклам оконным на улице, взглядом вести

И думать — а что за окном? за взглядом? за темнотой

Окна и зрачка? А что там будет после шести?

А что там будет, если меня не будет с тобой?

Даже не «если» — «когда», ведь когда-нибудь будет это «потом»,

Настанет такая минута, когда мы станем поврозь,

И не остановишь мгновение ни голосом, ни шрифтом...

Да и ни к чему это, в сущности: я ведь в тебе пророс

Навсегда — без «потом» и «раньше». Вечность очень проста:

Достаточно помнить, что, как бы ни выглядел ее курс,

Каждую новую вечность мы начинаем с девственного листа,

Но этот лист — из любви, и ее сладко-горький вкус

Останется. И достаточно снег в ладони набрать,

Прикоснуться к нему губами — сразу вспомнишь о том,

Как из старого дома в новый мы с тобой привезли кровать,

И поставили там ее, и все, что было потом.

центр города
утро первого сентября
дети с цветами
торопятся
мимо закрытого клуба
где
никому не известные группы
выступают
в марте
прошлого года

Маргарита вяжет шесть тысяч второй носок.
За окном кипенно цветет бесконечный май.
В голове Пилат повторяет: «А ты жесток».
Неизменность. Вечность. Покой. Чудотворный рай.

Мастер весело спорит с каким-то очередным.
Маргарита давно не считает его гостей.
Он уже не выглядит старым, седым, больным,
И никто не приносит ему сюда новостей.

Не пугает никто, не скребется рукой в стекло,
Не ругает никто... да и нечего-то ругать.
В вечных сумерках мая ненужное ремесло —
Останавливать время, идти по потоку вспять.

Маргарита встает, подходит к окну, молчит.
Маргарита печально и яростно смотрит вдаль.
И никак не окажешься в той роковой ночи.
А, сама виновата, влюбленная дура. Жаль —

Жаль себя, молодую, умеющую навзрыд,
В лихорадку, в пропасть, в разверстую бездну, прочь!
За окном пламенеет багровый закат, горит,
За окном не спеша, на мягких лапах, приходит ночь.