Джамиль Нилов

Я —
облаявший небо пёс.
Я
от счастья истек слюной.
Я
останусь средь тысяч звёзд
С луной.

Ты —
огонь ли, земля , вода?
Ты
сама выбирать вольна.
Ты —
смотрящая только вдаль
Луна.

Мы
с тобой в небесах блеснём.
Мы –
безумные или нет.
Мы –
куплеты из песни о
Луне.
 

Старый бомж мирно спит на Сенной, 
Сгустки света сквозь дерево льются. 
Стало ясно, спасал нас не Ной, 
Нас спасала везде революция. 

Люд стекал на работу ручьем. 
В смыслах жизни лишь бомж был новатор. 
Люд всегда и везде ни при чем, 
Как же сладко быть не-
виноватым. 

Провожали глаза мои всех. 
Бронзовела под солнцем Сенная. 
И казалось, что бомж - Моисей, 
А скамейка - вершина Синая.

Мать и сын. Уже почти ровесники. 
Две гвоздики греются в руке. 
И кукушка невеселой песнею 
Предвещает встречу вдалеке. 

Здравствуй, мама. Как же я соскучился. 
Я пришел сказать, что лег на дно 
И возможно не миную участи 
Стать вдруг старше матери родной. 

Ты позволишь, я присяду рядышком? 
Мой корабль отыскал причал. 
Я пришел сказать, ты стала бабушкой. 
Самой молодой, что я встречал. 

У тебя как прежде пахнет соснами, 
И минуты вдумчиво тихи. 
Я недавно распрощался с космами 
И почти что не пишу стихи. 

Мой корабль стынет в теплой гавани. 
Я на суше выстроил острог. 
Лишь сегодня снова вышел в плаванье 
Привезти тебе немного строк. 

Солнце вниз по веткам, как по лесенке. 
Мне пора. Целую и люблю. 
Мать и сын. Уже почти ровесники. 
Ветер снова внемлет кораблю. 

В рубашке не первой свежести
Мужчина не первой свежести
Продукты не первой свежести
Из маечки выгружал.

Но вспомнив о первой свежести,
Волос её первой свежести
И губ её первой свежести,
Он пальцы свои разжал.

Всё выкатилось из маечки:
Лук выкатился из маечки,
Катился томат из маечки.
Лишь кура упала. Шмяк.

И нужно собрать всё в маечку.
Обратно собрать всё в маечку.
Томаты и лук весь в маечку.
И свежесть добросить. Шмяк.

Я близок к доброй и наивной швали, 
Мне в тридцать лет по-прежнему семь лет. 
Когда поэтов к небу пришивали, 
Я предпочел остаться на земле. 

Зачем на облаке друг к другу прижиматься? 
Ведь рай обрушится под тяжестью святых. 
Мне в тридцать лет по-прежнему шестнадцать, 
И я опять несу тебе цветы. 

Вы славословие пороками измерьте, 
А то ведь вечность затрещит от вас по шву. 
Я в тридцать лет без неба стал бессмертен, 
Я на земле по-прежнему живу