Алексей Баклан

Здесь, где осень ещё пестра,

где листва от чужих кровей,

брат молчит, далеко сестра.

Первый снег на дурман-траве.

Первый сон о совсем другом,

мне ещё рановато ведь.

Петропавловский, слышишь, гром –

Ленинграда глухая весть?

Всадник медленный, пронеси,

через медный промчи октябрь.

Уведи из своих трясин,

усмири, приземли, состарь.

Из своих забери болот

и про брата скажи сестре.

Я не спрятался, здесь я, вот,

на холодном твоём костре.

За спиной – Москва и ноябри,

впереди – дождливый Ленинград.

Если вспомнишь номер – набери,

если нет – попробуй наугад.

Я вне зоны доступа теперь,

только что заправил полный бак.

Проезжаю поворот на Тверь,

хочется быстрее, но никак.

Чёрные мелькают фонари,

словно до прожилок Мандельштам.

Если набираешь – говори,

абонент услышит где-то там.

Ничего не ноет, не болит,

дождь, переходящий в снегопад.

Только фуры тусклый габарит,

и никто ни в чём не виноват.

Когда закроют жизнь на карантин,
какую смерть мы сами бы хотели?
От мысленных костров и гильотин
возможно ли спасение найти
в апрельском снеге, масляной пастели?

Апрель как опустевший аквапарк.
Дистанционно делается тошно.
Ломая ритм, не соблюдая такт,
играет, уезжая в полумрак,
пустой троллейбус смятою гармошкой.

Мы были здесь несчастливы, как все,
и жили с этим, как и надо было.
За льдины на прибрежной полосе
закат густыми хлопьями осел
и пахнет, как хозяйственное мыло.

В чёрной воде купели звёзды полны печали.
Мы не об этом пели и не о том молчали.
Медленные апрели, долгие разговоры.
Мы не туда смотрели, стали тихи и хворы.

Будет и нам награда, если не обманули
снежного Ленинграда стылые поцелуи.
Ночь упадёт вуалью: прячься, пока не поздно.
Здесь фонари фатальны и ядовитый воздух.

В ненастоящем море можно склонить колени,
не дожидаясь мора, бездны, суда, геенны,
чтобы упала, тая, оторопь снегопада.
Это игра такая — нет никакого ада.

Нет никакого горя, просто в себе виднее
узкие коридоры, стену и мир за нею.
Будет другое место, где мы уже забыты.
Как океан из детства Северный ядовитый.

Март похож на выцветшую шаль,
пахнет корвалолом и лакрицей.
Хорошо, что ничего не жаль
из того, что вряд ли повторится:

черновые письма октябрей,
беглые литейные заметки.
Не кури и бороду не брей,
не ходи на лестничные клетки.

Сколько ни разглядывай закат,
пустоты его не перевесить
тем, что было двадцать лет назад
и чего не будет через десять.