Вячеслав Бахтинов

На лугу похрапывают кони,

День осенний клонится к закату,

За холмом, на старой колокольне,

Отзвонили медью языкатой.

Вдоль по горизонту тёплым воском

Солнце расплывается и тает,

А вокруг шумит татарским войском

Дикое сухое разнотравье.

Воздух густ духмяностью степною,

Брагою из дички переспелой.

Марья занимается стряпнёю,

Голову покрыв косынкой белой.

Дед Матвей плетёт свою нагайку,

Щурится от дыма "козьей ножки".

Прилетела птиц пугливых стайка,

Со стола ворует хлеба крошки.

В чугунке дымится жирный борщик,

Под ногами трётся кот-зараза,

Он, как будто старый заговорщик,

Подмигнул мне бельмоватым глазом.

Здесь проходит в суете приятной

Время, что часов не знает вовсе,

И ступает по траве примятой,

Обрывая паутину, осень.

Догорел закат багряным светом,

Ночь на степь ложится тьмой сапожной,

Дед, кряхтя, привстанет с табурета,

Осенив крестом себя тревожно.  

На цепи кобель лениво брешет,

Да спросонья бьют крылами гуси.

Я на сено постелю бекешу,

Чтобы до утра любить Марусю. 

Если знал бы точно, как карта ляжет —

отдыхал бы, где-то, сейчас на пляжах,

не тревожась мыслью, что будет завтра,

заказал омара б себе на завтрак.

Заглянула б горничная мулатка —

подмигнул бы ей, не теряя хватку,

притянул к себе, улыбнулся просто,

и отнёс в кровать на льняную простынь.

Целовал бы шею, плечо, ладошки,

и она мурчала бы чёрной кошкой,

целовал бы ниже — рычала б львицей,

на такой, ребята, не грех жениться.

Только сказке сбыться, увы, не светит,

ты на птицу счастья не ставишь сети,

ты не веришь в знаки, не веришь в чудо,

ты бредёшь с работы в свою лачугу,

где в углах густятся и дремлют тени,

где есть стол да стул из приобретений,

и кровать с провисшей до пола сеткой,

на которой стонет порой соседка,

и при этом ржёт и похабно шутит.

А за печкой мыши наводят жути,

и с остатков жирной, но вкусной воблы,

таракан пугливый снимает пробу,

и бежит водички напиться в кране —

он не верит, в принципе, в вымиранье...

Тебе дышать намного проще

вдали от улиц и людей,

когда идёшь осенней рощей,

подняв с десяток желудей.

Ты подсекаешь тропку лисью

и поворачиваешь вбок,

где ёж шуршит в опавших листьях,

закинув нa спину грибок.

Идёшь туда, где перебранки

сорок, что тропы сторожат,

где на сосне темнеют ранки

от перочинного ножа,

где запах сырости и хвои,

что на губах твоих горчит,

где сонный филин, вскинув брови,

"угу" испуганно кричит,

где возвели бобры плотины,

и у бобрих полно бобрят,

где серебрятся паутины

до середины октября,

где ручейком мелькнёт куница,

за камни спрятавшись в норе,

где одиночество продлится

хорошим днём в календаре.

И, за спиной оставив рощу,

идёшь, где плещется река —

там бабы простыни полощут

и смотрят в воду облака.

Одиночество — это всегда непросто... 

Зачастую, колет под сердцем остро, 

как ножом, кинжалом, сапожным шилом. 

Вы расстались с ней, так она решила... 

Поутру обычно, проснувшись рано, 

спирт разбавив в банке водой из крана, 

начисляешь сто пятьдесят в посуду, 

чтоб слегка расширить свои сосуды. 

Над столом летает, жужжит сердито 

муха цвета камня александрита, 

потирает лапки над чашкой с кашей, 

ты её вспугнёшь застарелым кашлем. 

Кот, глаза прищурив, сметану лижет, 

а его хозяйка — живёт в Париже... 

Ты ему привычно почешешь пузо, 

вам нашли замену, поди француза... 

У кота — семь жизней, ему полегче, 

у тебя — одна, и ни к чёрту печень. 

И ни к чёрту нервы, шалят порою, 

только нервы — дело уже второе. 

А ещё недавно хотелось верить, 

что однажды просто откроешь двери 

и начнётся всё, так сказать, сначала... 

Но звонок молчал и не постучала. 

Убежало время песком зыбучим. 

Жизнь твоя, дружище — печальный случай. 

ты уснёшь щекой на кусочке пиццы, 

улыбаясь всем, кто тебе приснится. 

 
Сигарета тлеет, дымок струится.
Ты глядишь в окно, и тебе не спится,
за окном снежинки роятся, кружат.
Ты откроешь пиво, наполнишь кружку,
оторвёшь плавник от сушёной воблы,
и опять в окно наблюдаешь в оба:
вот вдали красуются новостройки,
вот бомжи копаются на помойке,
вот идёт прохожий походкой шаткой
и зачем-то лает сердито шавка,
рукавицы кто-то забыл на лавке,
кот брезгливо в снег опускает лапки,
на часах пробило двенадцать — полночь,
вот к кому-то скорая едет помощь.
Заскрипят в подъезде протяжно двери —
главное, чтоб вовремя, чтоб успели...
А снежинки кружатся, к стёклам липнут,
укрывают кроны на стройных липах.
И фонарь сгибает лебяжью шею,
здесь зимою улицы хорошеют.