Юрий Макашёв

                                     Валентину Распутину

На краю,
возле неба,
не зная как быть,
не учили язык на «уроках французского».

Иногда забывая 
и помнить, 
и жить,
несмотря ни на что,
становились мы…
русскими.

                «Ходят по свету слова твои, мама:
               – Не остуди своё сердце, сынок!»

   
…а когда постучалась старость –               
 приговаривала негромко:

мне бы писем для мемуаров.
там поволжье, а сям татары.
вот бараки, а вот обломки…

за березовым соком – в рощу.
кавуны на засолку в кадке.
переезд на свою жилплощадь…
горьку ягоду, да не морщась,
обзывать научилась сладкой.

пусто было совсем, до донца,
в красной пудренице к авансу.
вместо тюри – бульон да клёцки.
пацаны вырастали в хлопцев,
а вальсок становился вальсом.

ветер северный дунул, степь ли
спела песню – свершилось что-то.
фото в рамке с оттенком сепий.
износилось пальто из крепа.               
вместо кильки в томате – шпроты.

вместо правды – газетный пепел,
аргументы и [арте]факты…
на задворки, к духовным скрепам,
не ровняет дорогу скрепер,   
а cappella не льётся в такты.
   
если больше не будет писем, –
значит, старость.

чего ей надо?..
календарь отрывной без чисел,
опостылевший чай с анисом.
дед под боком храпит, нет сладу.

растворяется время в звуках
телефонных звонков и трелей.
вверх старается столбик ртутный.

и в гудках тепловозных утром –
ожидание: вдруг приедет?.. 

                                                                                                                                                 "Разбирая себя на атомы,
                                                                                                                                                             Собирала другую.
                                                                                                                                                                              Новую."

                                                                                                                                                                  Саша Бартель


Знать не знаю и ведать не ведаю ничего про обратный билет. Сквозь меня – продолжение следует – прорастает рассеянно свет. Прорастает по новой. Без памяти. И качается с ветром иным вправо-влево невидимый маятник за фасадом стеклянной стены. Если вслушаться – звон колокольчиков. Присмотреться – обычная мгла. Этот мир мне не должен нисколечко, разве только немного  тепла да нехитрого счастья охапочку за системами координат…

Остальное – иллюзии, папочка…

[Тель-Авив. Ботанический сад.]

в коридорах мегасот
холодно и грустно.
миллиард неспящих сов
делит пусто-густо.

ни войны нет, ни вендетт,
ни ночных пожарищ.
непрерывно гаснет свет…

возле белых клавиш
бесконечность истекла
в сети альфабета.
будешь так же, как была
ты 
всегда и где-то.

в дымке бесполезных снов –
яблочный фонарик,
а в записке – пара слов
и воздушный шарик.

Мы опять с тобой молчим. И молчим не понарошку. Спят осенние лучи на 
серебряных серёжках вот уже который год. За надеждами на встречу
притаился переплёт из простых противоречий. Укрываясь тишиной в цвет 
молочного тумана, то ли шёпот слышу твой, то ли ветер Санта-Ана*. Неба 
пасмурная гладь над заливом закружилась. Захотелось дописать: 
Я тебя…

[Не поместилось…]

*Санта-Ана – сильные периодические ветры в Южной Калифорнии.