Виктория Соловьёва

Совсем не холодно, побудь хоть облаком,
наполненная льдом горячих смут.
Уснула облаком, летишь над городом –
дощатым, старым, с крышами в дыму.

Твой "Зингер" не строчит, а тихо молится,
мотор жужжит – рассвет лучами сшит.
Вдруг из под лапки вырвалась околица,
седьмая Воскресенская спешит.

Тебе ещё полмира сотворения.
Деревья обшивать – листок к листку,
на склонах поднимать цветы весенние,
и вышивкой пройтись по роснику.

Прозрачная, наивная, мережкою
В травинах – паутинка в три ряда,
А кажется, снежинка тут замешкалась,
Растаяла – прозрачна и чиста...

А васильки, наверно, сеет Бог...
Попробуй, тоже поле, перейти так –  
лучи вплетая в стог, вплетая в слог,
не трогая прожорливых улиток.            

Опять сезон дождей и спелых туч.
Аврора, словно чёрная царица,
ткёт воздух с прелью, медленно… Тягуч.
Скорей бы утро ранее, не спится.

В такие дни горчичный горизонт
зовёт, не обещая вовсе встречи.
И путаешь пространства, явь и сон,
плотнее укрываешь пледом плечи.

Как тени притаившейся тоски,
стоят свои. Их надо вечно помнить.
Шьёшь строчки. Вроде лучики узки,
вплетаешь их, и переходишь поле…

Так сладостно, не открывая глаз,
Почувствовать, что солнце золотится,
Снуют стрижи, разыгрывая блицы,
Устраивая звонкий парафраз.

Открыть глаза и вязнуть в тишине
В которой сны гуляют в коридорах.
Твои ресницы, словно в разговорах,
Подхватывают мысли в глубине…

Ещё не слышишь, что очнулся день
В полоске нежно-розового цвета,
Что потянулась и зевнула ветка –
Вспорхнул посеребрённый зинзивер

Ещё минуту выжду, не спешу...
Я поднимусь как бабочка над полем,
Не нарушая сладкого покоя.
Румянец неба в тесто замешу
И запахами сдобы сны наполню...


 

Прохудился домишко. Крыша выстлана мхом,
Запах трав и винишка, что прокисло давно…
Ни забора, ни стайки – лебеда и латук,
Да, окно подпирает дряхлой яблони сук.

Прячет старость седую от протяжных дождей,
И как будто простуду переносит капель.
Май целует наличник. Что не выльет – допьёт,
Аист крышу починит, вновь, на радость её.

И откроется сердцем – заалеет герань.
Пальцем землю проверит – поливала вчера…
Радость нянчить живое! Хоть не видит совсем,
Но рукою погладит бок бревенчатых стен.

Каждый день – суматоха: каша, печка, дрова...
В гости ждёт только Бога, да и то не всегда.
А умается – сядет, руки сложит в горсти
И по пальцам считает, сколько лет попустил.

Не дождётся немного звездопада ночей,
И фиалкою тихой замолчит у свечей.
Воду выплескай в бане до хрусталевых струй,
Только смерть не обманешь, хоть целуй, не целуй…

 
У нашей Дуси дел всегда «по горло».
Спешит на поле – это наперёд!
Наловит в банку гусениц-дурёх!
И кормит их то листиком, то мёдом.

Ей в детстве рассказали: за колхозом
звезда упала – эдакий реликт –
ба-бах на мириады нимфалид.
Здесь, на земле, они учились ползать…

А Дуся тоже с детства инвалид.

Бывало, на завалинке вечерней
всё смотрит в небо – звёзды далеки…
Глаза болят, но пальцем не с руки

искать дыру средь звёзд – судьбы чернее.

Чтоб легче было – вычертит квадраты,
их просто называет – Раз, Два, Три…
На небе столько звёзд, как сил внутри,
хотя съедают силы супостаты.

Пора кормить своих пушистых бестий.
Бочком встаёт, сметая «звёздну пыль».
Потом расскажет – дедушка Имиль
нашёл, с горох, мельчайшее созвездье…

Назвал его красиво – Дульсинея!
А Дусенька теперь, чуть свет – ползёт,
показывая куколкам полёт
и крылышки торчащие на клее...