Елена Сомова

Припадая в толпе к утомленному взгляду,

Я бегу в неземном волшебстве раствориться,

И мелькают какие-то глупые лица

И тоска их убожеской жизни — как яда.

Невостребован смысл в их пещерах и гротах,

И кротовые норы затрещин заушных

Ломят сало печное. Замасливать души —

Их удельная радость — бушует реторта.

Не со мной, не со мной эти шутки Фортуны,

Виртуозные замыслы счастья—апреля.

В парках судеб людских перевернуты урны —

Веселит дар защиты от южного хмеля.

Не мечтает Луна влиться в кольца Сатурна,

Но придется — со мной обещанья провидца

И березовый свет — с ним никак не проститься,

Если в тайне любви ландыш колоратурный

Вероятностью невероятного в мире.

Как сонет о восторге и миф о Шекспире.

Горят сердца. Оборван телефон.

Разомкнуты навеки ветви линии.

Стол. Лампа. Шоколадка. Письма Плиния.

И звон в ушах. И смерч со всех стон.

Взвихренный воздух оглашает вздох

                             свистульным выходом,

                а выдох  — в памяти,

и весь воздушный мост бы нам помог,

но спешка — снежная листва в пределах замети.

И мы ей отдаем заката окаём,

Но возвращаем в жизнь скворешниковым шепотом —

Секунду вздоха — в мир — во весь объем,

И волшебство любви мятежным ропотом

                                           сопротивленья

                                    и полётов над страной,

где мыслящий родник — один живой.

На вечерние улицы хлынул поток фонарей,

Балюстрады сквозят, мир — владения светодиодов,

Утомленное зарево плещет в апрельских водах,

Под пальто и в груди заметался шальной воробей.

Волны марева плещут невидимой сразу волной.

Проявляясь внутри лабиринтами летнего цвета.

Лето — вечность сама из ликующего букета

На холсте Веры Тимченко радостной жизни порой.

Сладкозвучный дурман горизонта — как быстрый разбег

В очертания смысла — небесного тонкого следа.

Карамельная ночь на губах моего Архимеда,

Просветленного ливнем, омытого с тающих век.

Изометрия воздуха. Четок рисунок стекла.

Конопатый туман огоньков у преддверия мысли.

Золотые сережки березы над смыслом повисли.

Непреклонное чувство восторга… печаль истекла —

И настигло блаженство любви к миру лучиком счастья.

Как же много его — мне хватило бы и две треть!..

Снова ветка березы настойчиво будет качаться.

Трели птиц одолеют сознанье, и сердцу — гореть.

Треугольные блестки — осколки звезд и лучей,

Связанных в снопы в мире, где ты — ничей,

Я — ничья, а поможет нам Иисус,

Но пока, отдыхая, простит, хоть не дует в ус.

Птенчики пищат — скрипичная пастораль

Поднимает взгляд по ветвям березы — в Грааль

                                                       сил небесных.

                           Обрастает корой

Сердце с выдолбленной лазейкой — поганой игрой.

Сок березы капает в сердце. Кристалл янтаря —

Сок сосны, смола на морских берегах, где заря

Не в морских аморских амфорах — в лепете волн, в горстях.

На земле ищут мзды и блага в костях.

Убегаю, отталкиваясь духовным веслом,

Помня, что сотворила жалельня с моим отцом.

Промыванье сердца березовым соком и щебетами птенцов

                                                         солнечных скворцов —

            Это утренняя молитва миру земных отцов.

О любви молиться — святое дело против каменных подлецов.

Давильня на износ гремит мотором

И соки давит бодро из живых,

Монументально отливая жмых

В торговый сплав гульбы по коридорам,

Где ложь нахально высоко звучит,

Оспаривая сто реальных знаков,

Гласящих в зарисовках зодиаков

Смысл истины и функцию защит

Для человечества.

                          И стебли восстают

Над монолитами камней — вдогонку

Энергии земли, зовущей ввысь.

Над павшими костьми гремит салют

И от пути зовет сойти в сторонку,

Туда, где честь и лживость подрались,

Туда, где непокорных перебьют.

Дорвавшаяся до чужого тварь,

Не умиротворяя интересов

Толкает растрясти священный ларь

духовности, культуры. Торг и пресса

воюют с воздуха, а от земли — фонарь,

путь освещая глупым и слепцам.

Экран — властитель жизней, киноварь

Запаивая в колбы, знак лица

Стирает с человека…