Анастасия Трифонова

Как не припомнить эти лодки:
мы оседлали парапет,
передавали поллитровку 
над камышиной трескотней, –
и вечер парящий, тягучий,
позвякивая в темноте,
стальные раны подуключин
тревожил болью молодой.

Старался лодочник незримый,
сдвигая мыслью караван,
и шло за судном судно мимо
застывших тел на берегу. 
В мифологической неволе
забыв про время и нарзан,
мы леденцовые оболы
сосали через не могу.

Как будто все утихнет завтра:
проявится пейзаж другой
и подъязычный холод мятный 
уймет дневная суета.
Прибрежных зарослей тревогу
сменил безветренный покой.
Саднило горло. Чем не повод
живыми чувствовать себя.

Когда отец меня из зеркала корит –
рот набок, недовольная гримаса, –
такое разгорается внутри,
что ни вода, ни время не погасят.

Все интонации – похоже говорю, 
полупродукт из волевых усилий –
сплавляются в чугунную хандру
которую таскать невыносимо;

не разобрать отдельные слова,
молчание на горло не набросить.
Под возмущенный голос голова
отцовскую приобретает проседь,

все очевидней проявляются очки
и мысль – не осознать, не примириться, –
что копия, хоть в зеркало стучись,
ни в ком не отразится.

                 Предгрозовое затишье: ни единого комара,
            ни движения воздуха. Триммер за поворотом
      кашляет и срывается – непобедима трава,
многое тело природы.

                 Мох шевельнется на шифере, дрогнет грушевое плечо,
            тронутое лишайником, словно бы позолотцей.
      Непроизвольный выдох запустит обратный отсчет –
что-то тогда прольётся?

                 Дальние блики едва отразит поликарбонат,
            стекла сараев, листвы утомленной глянец;
      ...показалось.
            Все возвратится на круги своя.

                 И – не грянет.

                                                                         2019

Фотографии в стенке

безусловны, как брачный сон,

родословные слепки

в чёрно-белом дыму отпечатков пальцев

на стекле. Каждодневно и непреклонно стоим за стеклом

мы с сестрой, мать, отец, бабушка, дед.

И наша праматерь –

знак для неспящего в темноте –

вопрошает у своего народца:

– Не прервёмся?

Вернёмся, прильнём к тебе.

Ничего неспящего не остаётся.

Горечь прошлого – непреходящий кошмар,

не дающий прилечь, забыться и примириться

с песчинкой в носке,

тенью на потолке,

катетером в руке.

Тянет-потянет волынку свою комар,

одинокая птица.

                             2019

Аскеза, мой пожизненный атлант,
держи ровней предгрозовое небо
над доходящей головешкой белой
в гнезде кострища, полного тепла

и пепла. Обездвижен, тем живее
горящий всем прогнозам вопреки,
еще трещу. На сколько хватит времени,
не угадать, поэтому терпи,

моя Эвтерпа.