* * *
Тишину превозмочь!
Как наивна твоя глубина,
Леденцовая ночь,
Небо видно до камешков дна…
Ну – попробуй! Скажи!
Преступи вековую черту,
Карамельками лжи,
Словно галькой, играя во рту.
Ты ведь помнишь меня?
Мы с тобою один на один,
Лобовая стена,
Но прозрачная свету глубин,
Мы одни. Мы вдвоём…
Это лето – у нас под рукой,
И огни в окоём –
Словно души над вечной рекой.
15.06.2009
* * *
Ты придёшь ко мне ночью во сне
И уронишь слезу на подушку,
Пробираясь лучом по стене
И звеня голубою полушкой.
Это небо твоё, не моё,
Ты, рождённая
В чёрных глубинах,
Проникаешь прохладой в жильё,
Приникаешь, как плат голубиный.
Ты – как ужас звездяной росы,
Что тобой рождена и любима,
На коленях столетий босых,
Ты – как странное долгое имя,
Как разбитый скудельный сосуд,
Как в руинах танцующий лучик,
Но и шаткие сны не спасут
От твоей от беды от падучей.
1989
* * *
Ты вся в удручённости,
В плаче высоком,
Ты вся в утончённости
Неги бесовской,
В ночи голубой
Вся стоишь нараспашку,
И ветер тобой
Шелестит, как бумажкой.
О, небо, склони
Перед нею колена,
Ей имя – бессонни-
ца, боль и Елена.
Ночные кошмары
Тебя не отпустят,
Велением шара,
На волчий капустник.
Судьба ли, вина ли,
В тебя я не верю,
Тебя я не знаю,
Но заперты двери.
Кто будит во мне
Это странное эхо –
По горькой вине
Осторожного смеха.
А ночь, словно знамя,
А тьма, словно имя…
Что станется с нами?
Что сбудется с ними?
1986
* * *
О, женщина, оставь свой тайный страх:
Ещё не поздно, но уже не рано;
Он вырастет, как слово на устах,
Раскрытых в крике, как сплошная рана.
Он вырастет, он начинает жить,
По прошлому тоскуя осторожно,
Но памятью своей не дорожить
Научит век сплошного бездорожья.
В порыве от распластанной земли
К распластанному небу, он устанет,
И где-то там, в развёрзнутой дали,
Языческий его подхватит танец.
Смерть не страшна тому, кто пережил
Своей печали голос неумелый,
Кто памятью своей не дорожил,
Кто поступился вечностью и телом,
Кто был, остался и пребудет – всем,
В суд над собой не втягивая Бога,
Кто отошёл от матриц и систем
И умер, не переступив порога.
1986
* * *
А дождь всё накапливал силы,
Всё вспыхивал, немо горя.
Его на плечах выносили
В залитые солнцем поля,
Где он, как свихнувшийся ёрник,
Как пьяный собрат ворожей,
Рыдал, изорвав о репейник
Глаголы своих падежей.
Ковчегом безгрешного Ноя
Опорою собственных вод,
Своей ли, чужою виною,
Но он никого не вернёт.
И тщетны его притязанья
И молний изорванный свет, –
Кого он разбудит слезами,
Кому прогрохочет вослед?
* * *
Ад и рай одинаково мнимы,
Чёрный бархат шипит у лица,
Пролетает вселенная мимо,
Запахнув рыбий мех пальтеца.
Груз невыплаканных мистерий,
Принцев датских зажившийся рой.
Средь возвышенных праздных материй –
Головою поникший герой.
Не о нём ли тщеславили трубы?
Не ему ли сплетались венки?
Пересохли, потрескались губы,
Влагой грёз напитались пески.
Чьё призванье звучит в отдаленье? –
Он устал! – миражи, миражи…
Тьма безвидна в преддверье творенья.
И пустые стоят этажи.
Он любил эту грустную землю
До изгнанья за четверть часа.
Тайна тайн нерасчётливо дремлет,
И не скоро найдёт пришлеца.
* * *
Будто генная память погромов,
По ночам просыпаясь, болит,
Здесь душа не находит законов,
По которым живёт неолит.
Проходящему стражу порядка
Показав шестиречие крыл,
Причащаясь вселенской облаткой
И летейским вином из могил,
Говоря молчаливые речи,
Колокольной бронёю шурша,
Опустилась вселенной на плечи
Моё бренное тело-душа.
Не снести мне такого урона,
Не подняться на пальцах травы,
Словно древнюю память погромов
На моей замесили крови.
1985
* * *
Он жив иль нет, не всё ли нам равно!
И жив и мёртв, непобедим и смертен,
Паяц-поэт в нелепом домино,
Принадлежащий склочности столетий,
Да нет, не той, что дремлет на часах,
Да нет, не той, что прячется в оврагах,
Всей суетой, за совесть, не за страх,
Свободы выбора предсказанного шага,
Нелепости, величия его
Не выразить и не снести тетради.
Один за всех, и все на одного,
И мадригал на траурной ограде.
Скажите, чем при жизни дорожить?
Скажите, что останется, что смеркнет?
Я лишь прошу к надгробью положить
Мои стихи, неправленые смердом.
Что делать нам, вселенная бедна!
Конечно, мы писали не скрижали,
Конечно – позабыты имена,
Но не ложитесь там, где мы лежали!
Мы вечны, словно солнце и трава,
Мы были и до нашего начала,
Мы знали бесприютные слова,
Нас полночь и любила и венчала,
Да, здравствует триумф средь пустоты,
Да, здравствует невыносимость клади,
Огнём исходят шаткие мосты
И мадригал на траурной ограде!
1982
* * *
Избыть весь бред черновика,
Истратить слово вчерновую –
Твою холодную ладонь
Отогреваю поцелуем.
Здесь задней мысли никакой:
Целуют звёзды и распятье,
Я жив тобой и мёртв тобой,
На мне лежит твоё заклятье,
Когда в бреду черновика,
Его живительных агоний,
Как ни была б ты далека –
Приблизь к губам моим ладони!
1981
* * *
Ты любишь жасмин,
Но, где мне его достать в ноябре.
Но ты любишь жасмин,
Я могу подарить тебе хризантемы…
Но ты
любишь
жасмин…
1981
* * *
Снежный ангел, указатель рая
Посреди чужого пустыря,
В вечность ты летишь, не улетая,
Первобытной Книгой Бытия.
Снежный ангел – истинная мера
Тишины непрочной словаря.
У поэта собственная вера,
Детская, порочная, своя.
* * *
1
Здесь, забытая временем года,
Пожелтевшая мокнет листва,
И дежурная крутит погода,
Обнаглевшая до торжества,
Истлевают последние листья,
Им уже не гореть на кострах,
Умирают певцы, забываются письма,
В мёртвых кронах смиренье и страх.
2
Так конец вызван к жизни началом,
И прощенью не быть без греха.
Та, в чьей певческой плазме крепчали
Драгоценные вина стиха,
Ненашедшая Господу имя,
Сохранившая ход за собой –
Да, язычница, но – не судима,
Самозванка со страшной судьбой.
3
Мы живём обещанием света,
Мы солёной присяге верны,
Как стена в ожиданье портрета,
Как страна накануне войны,
Но мы живы не этой Судьбою,
И не этой Судьбою горды:
Не забвением перед бедою,
А сознанием передбеды!
4
Мы не пишем слоёные письма,
Наш удел нам известен и жалок,
Из бессчётных затасканных истин
Выбираем, чтоб косо лежала,
Погружённые в Лету по пояс,
Мы Харону давно задолжали,
Но наш певчий, наш сорванный голос
Не загнать ни в какие скрижали!
1982
* * *
Да здравствует судьбы неповторимый бред!
Созвездье Гончих Псов теряет санный след.
Открой мне слух, Весна, как – бритва на запястье:
Лишь кровью пишутся лепные письмена,
Непрожитой судьбой я заплачу за счастье
Из суеты давать созвездьям имена.
Не скроет от беды высокая обитель:
В рогоже голодать, солому ворошить…
Что делаешь во тьме, загубленный учитель –
Бессмертье? Тишина? Безумье? Ни души?
И небо за спиной, и Небо пред глазами!
И зов ночных часов куда как одинок,
И нам, познавшим страх и бредившим азами,
Не лиру передашь, но терновый венок.
Да здравствует Судьбы высокое глумленье!
Мы раздадим себя по каплям, по словам,
Пусть изойдут теплом сосновые поленья,
Да здравствует вино с золою пополам!
1982
* * *
Не надо вспоминать
У края неба!
О, если бы не знать,
Не жить, не ведать!
О, если бы не пить
Твоей отравы,
О, если бы не жить
У края славы!
Довольно кустарей
Дурного слова:
Сначала – околей:
Первооснова!
Уже звучит труба
Армагеддона,
Всё знает за тебя
Трубой ведомый.
Солёные дожди,
Свинцова полночь…
Немного подожди
Окстись! Опомнись!
Припомни поскорей:
Зелёный мячик,
Всю ложь поводырей
Твоих незрячих
И холод тишины –
У края света.
В предчувствии вины –
Душа поэта!
Я знаю ложь твою,
Свинцовый мрамор,
Но слава воронью
В оконной раме,
Достаточно судеб,
Проклятий, болей…
Я – на Святом Суде
Твоих Любовий!
Где Тора, где Коран?
Не сыщешь места!
Но вновь звучит орган
Господней Мессы!
1982
* * *
…Вот я и думаю,
что увенчает труд
любви, анафемы, прощанья и пиеты.
Да были ль счастливы хотя бы где-нибудь –
Четвёртое сословие – поэты.
Шарманкою беды не отпугнуть,
И не развесть отчаянья руками…
Коса и камень, карамель и – кнут…
Кто без греха, пусть первый бросит камень!
Я погожу.
Через заслоны лет,
неколебимо веруя в рассветы,
как по ножу,
как тень,
как дождь,
как свет, –
четвёртое сословие – поэты!
Немолчной правдой скованы уста,
как будто показалась в отдаленье
тяжёлая смоленская верста…
Кто без греха, не преклонит колени!
Так выдувает ветер пустяки
в саду осеннем из пустых скворешен…
Четвёртое сословие в пути…
Кто без греха, уж тем одним и грешен!
Молюсь за тех, кто гаснет, но горит,
Огонь, он в тех, кто вечно с миром в ссоре,
молюсь за тех, кто вышел покурить
и не вернулся…
1982
* * *
…И разобьётся сердце о гранит –
Не собирай, обрежешься, осколки,
Пыль не стирай с облезлой книжной полки –
Здесь некого неволить и винить.
Здесь некого неволить и жалеть,
Не забывай – любой из нас в ответе,
Когда тиранит стёкла хмурый ветер,
И громыхает траурная медь.
Но оборвать повествованья нить
Мне не удастся, всё идёт к финалу,
Я от твоей судьбы завишу мало,
Так мало, что могу тебя любить.
© Александр Иванников, 1976–2013.
© 45 параллель, 2016.