И был этот день…
И был этот день… и земля …и звезда.
По рельсам осенним неслись поезда,
По лунным блистающим нитям,
По мгле, по судьбе, по событьям…
И кто-то стоял, разливая вино
По тёмным бокалам и глядя в окно,
Где олово дня остывало,
Темнея лилово и ало.
И, спички тревог зажигая во тьме,
В осенней кисельно текущей сурьме,
Блуждали пространство и время,
Как гости иных измерений.
А кто-то стоял у окна и курил,
Допив из бокалов остатки зари,
И слышал, как тихо шептались
Пространство и время-скиталец.
И слышал гудки неземных поездов,
И осень ему показалась звездой,
По небу летящей на север,
Где ветер бессмертье посеял…
Время вырастает из земли…
Время вырастает из земли,
Кучерявясь летними цветами...
Сорняком, желтеющим меж нами,
Времени соцветья расцвели.
Смотрят одноглазые на нас
Корневища, в наше беспокойство,
Отвергая всё мироустройство,
Что мы видим в профиль и анфас.
Прошлокрылых буден мотыльки –
Абрисы известных нам событий –
В том, что было намертво забыто,
Растворятся, чувствам вопреки.
Сорняки времён заглушат всё,
Вырастая стеблями до неба,
Жизни обжигающую негу
Обращая в бесконечный сон...
Этот день похож на кролика…
Этот день похож на кролика.
Те же глупость и испуг.
Страх катается на роликах
В окружении подруг.
Боль и жалость – червоточины
В зыбком яблоке души.
А на ней клеймо: «просрочена».
В мыслях ползают ужи.
Разливается чернильница.
Пятна – осень на холсте.
Мгла могильная пружинится.
И не где-то, а везде!..
То ли буквы, то ли нолики
На снегу – не разберёшь…
Этот день похож на кролика.
Потому – и страх, и дрожь!
Так часто в доме бьются зеркала…
Так часто в доме бьются зеркала.
И солнечные зайчики играют
Осколками разбитого стекла,
Лучами разбегаются по краю
Осколков… Комната белым-бела.
И в ней, почти прозрачные, летают
Апрельские предвестники тепла,
Как будто птиц сияющие стаи.
А я сюда почти не захожу.
С меня довольно света, звона, блеска…
От ветра колыхнётся занавеска,
Повеет ландышем, дыханьем леса…
Я так привык не к жизни – к миражу! –
Что вне его не вижу интереса.
Заполняют, разгоняют…
Эти клетки дополняют, заполняют, разгоняют
Ромбы, кольца – бесконечно – уменьшаются, дрожат.
Умножается на время, результата не меняя,
Полимерного пространства замедляющийся шаг…
Ты – туда, а я – обратно. Не сойтись и не столкнуться,
Не сомкнуться, не столкнуться, не вернуться, не сойтись.
Будто грани постоянства разбиваются о блюдца.
Будто камни беспокойства разбиваются о мысль…
Сам себе – и ложь, и правда. Сам себе – многоугольник,
На события разбитый, пропадает в никуда.
Хаотично и бесцельно фибриллирует мой дольник,
И в его нечётком ритме тихо плавятся года.
Кое-что теперь знакомо – снеговые телеграммы
Посылает – то ли небо, то ли бездна – в сердце мне,
За стеною снеговою открывая панораму,
Где отчаянье рождает белизну на белизне!
Зелёные блёстки. Лиловые брызги…
Зелёные блёстки. Лиловые брызги.
Берёзовый лес изумрудной души.
Читаю в траве бесконечные списки
Весенних событий в листвяной глуши.
Поляны смеются ромашкой. Болотце
Морщиной коряг улыбается мне.
А временем прошлым пропахшее солнце
Кукушкою плачет в лесной тишине.
Здесь нет никого и, наверно, не будет –
До вечера, ночи, до нового дня.
Пропавшие люди! Пропащие люди!
Забудьте, забудьте про лес, про меня!
Здесь горе уснуло, и счастье уснуло.
Остались забвенье, спокойствие, сон.
Анютины глазки – слезинки июля –
Я вашей печалью в себя унесён.
И бликами плачут пространство и время,
Но плачут спокойно, легко и светло.
И чьё-то крыло из иных измерений
Полдневным покоем на плечи легло…
В покоях февраля…
Осиновое солнце февраля.
Теней искусство. Щебетанье бликов.
И день лесной –
насмешка короля,
По облакам бредущего со свитой.
Цвета предощущения весны
Застенчивы пока, хоть и капризны.
И мир завис в туманах белизны
Меж скалами кончины, страсти, жизни.
В покоях февраля царит покой.
Но комнаты его белей и ярче!..
Вбегает в них насмешливый такой –
Лиловоглазый март – кудрявый мальчик.
И волосы, как золото, блестят.
Лиловые глаза полны лукавства.
Не поспешил бы ты, небес дитя!
Поют, звеня, продрогшие пространства
Вне времени рождаются миры…
Вне времени рождаются миры,
Вне времени, причины и пространства.
И каждый проживает до поры,
Пока не станет тенью или царством.
Вот так… вот так и мы с тобой живём,
И царство света путается с тенью.
Вчера ещё была ты божеством,
Сегодня ты – погибшее растенье!
Всё обратимо, зыбки все миры –
И твой, и мой. Предел релятивизма
Для чувства и прозрения закрыт,
Как тайна смерти или счастье жизни.
Так будем поклоняться красоте,
Лучу и ночи, трепетному мигу.
Узнаем тайны знаком на листе,
Открыв случайно найденную книгу.
И это всё, что можем ты и я…
Но даже то, чего никак не сможем,
Заполнит все пустоты бытия,
И лёгкий ток пройдёт по нашей коже…
Хватали за горло меня времена…
Хватали за горло меня времена
И долго и крепко душили.
Роняло презренье свои семена
На землю, в которой мы жили.
И не было света и не было тьмы,
А лишь земляные туманы.
И тускло мерцали заботой умы,
Болели зажившие раны…
И было у всех – по два хрупких стекла.
Одно – осиянное – пело.
Другое окутала плотная мгла,
Шипела она и кипела.
Крутился меж стёкол светляк-огонёк.
И каждый ему удивлялся.
Но – что, одинокий, – поделать он мог!
Светился, мерцал, кувыркался…
А все ожидали чего-то ещё.
Чего же – и сами не знали.
И думали все – ни о ком, ни о чём.
Смотрели, как пляшут печали…
Одиночество – буковый лес…
Одиночество – буковый лес.
В одиночестве больше простора.
В небесах, на воде, на Земле –
Беспокойства пустые повторы.
Высока одиночества боль.
Глубоки застаревшие раны.
Созревает земная юдоль
И дымят беспокойством туманы.
Но в колодцах забытых сердец –
Сероватые воды покоя.
Одиночество – счастья венец.
Одиночество – это такое
Бесконечно большое ничто,
Что похоже на малое нечто,
От которого каждый готов
Хоть на что-то надеяться вечно…
Небеса. Паруса. Полюса
Два события – два божества…
Чернота – это маркер былого.
Жестяная лепечет листва,
Но невнятно листвяное слово.
Забери ты себя у меня.
Забери. Забери. Забери же!..
По дороге тоски, семеня,
Моя память уходит по жиже:
По грязи бесполезных времён
Ожиданий, надежд и томлений…
Было то, что похоже на сон
И на ласки безвыходной лени.
Небеса. Паруса. Полюса.
Да какие-то символы, знаки.
Бесконечно черна полоса.
Стёкла битые. Свалки. Бараки
– Алла, где-то гудят поезда!
– Алла, ты пропадаешь в тумане!..
Громыхают на шпалах года
И шумят небеса в котловане.
– Алла, всё обращается в прах!
– Алла, всё уж давно обратилось…
И веселье похоже на страх,
И презренье похоже на милость.
Оранжевый шар
Оранжевый шар суеты-маеты,
Где ткани событий прошиты лучами
Внезапного плача глухой пустоты –
Кукушкиной тихо поющей печалью.
Знакомая пауза, крохотный миг
Меж нервными циклами встреч-расставаний,
Меж скалами тех, кто зовутся людьми
Над пропастью их многомерных страданий.
Оранжевый круг – мягкотелый покой.
Змеится туман над чернильною речкой:
Забвенье струится чернильной рекой.
И то, что мгновенно – то более вечно,
Чем всё, что звездою сияет в веках,
Чем то, что бессмертием всеми зовётся.
Светящейся рыбой в густых облаках
В повторы плывёт терпеливое солнце.
Я слышу – зовут меня где-то – зовут…
А кто и куда? – непонятно, неясно.
Но то, что никак не понять наяву –
Во снах я всегда понимаю прекрасно
Стекло. Вода. Железо. Глина
Стекло. Вода. Железо. Глина.
И больше – больше ничего.
Я вижу страшные картины,
Как некой жизни вещество,
Оно, шипит, преображаясь,
То в глину, то в железо, то…
В стекла оплавленного жалость,
Разбившуюся о ничто.
В моря, колодцы, океаны,
Где бесконечная вода
Омоет все земные раны,
И испарится навсегда!
Стекло. Вода. Железо. Глина.
Как много их.
Как мало нас.
Но ими станем мы отныне,
В который раз, в который раз!
Сверкая…
Смотря в бинокли зоркой осени,
Я вижу будущее лето…
Дождливых дней тоскливый косинус
Сентябрь высчитывает где-то.
Как математики, рассеянный, –
Как листья по земле, – рассеян…
Плывут по небу тучи с севера,
Сверкает сам колючий север.
Сверкает сумрак, сном пронизанный,
Крупа сверкает ледяная.
И беспокойство птицей сизою,
Летая к северу, склоняет
Все мысли и мечты, и в памяти
Свивает гнёздышко забвенья,
А в сердце скупо рассыпает мне
Томительные откровенья.
© Алексей Борычев, 2015 – 2019.
© 45-я параллель, 2019.