Конец молчания
Устал.
Снимите меня с креста.
Вырвите тело из цепких пальцев тоски.
Перепишите ваш чёртов устав,
Зрящим,
Мыслящим,
Говорящим –
Всем вырывающий языки!
Рвутся суровые нити, нам рты стачавшие –
Рвут помертвелые губы. До боли. В кровь.
Рвутся сквозь них гвоздями в мозгу торчавшие
Наши слова, свой покидая кров.
Зубы дробя и язык шевеля мой каменный,
Рвутся так долго, словно пути – верста.
Руки слабее слов: никогда руками мне
Не оторвать ржавых гвоздей с креста.
Всякое дело двояко: носящий воду мне
Длит мои муки. Так побеждает зло.
Как ни стремились вы меня изуродовать –
Руки, проклятые руки слабее слов.
Слово сильнее пули, летящей в Пушкина.
Слово горит, даже если поэт угас.
Кто его знает, сколько нам здесь отпущено.
Выпусти Слово – Слово превыше нас.
Слово, проклятое Слово – превыше нас!!!
В клетку посадят, стыдно намажут сажею –
Значит, не мёртвая. Значит, ещё жива.
Снятых с крестов поэтов хоронят заживо –
Ибо руками вам не убить слова…
Ибо вовеки вам не убить слова!!!
Донная рыба
Я сонная рыба, что тащит гарпун в мозгу.
Железное зло (никому не желая зла).
Не видно ни зги. Увидеть бы эту згу.
Вернее, хоть что-нибудь. Здесь же сплошная мгла.
Я донная рыба, умею ходить по дну,
Цепляясь за запах воды и движенье песка...
Гарпун тяжелеет. Я долго не протяну.
Вернее, могла бы – но мне говорят: никак.
Мой мозг разрывается. Кто-то налёг на трос
И тащит его. Преимуществ моих – в обрез.
Корабль недвижим – он якорем в дно пророс.
Проклятый гарпун в каждый нерв мне вржавел и влез.
Корабль недвижим – знать, силы у нас равны.
Но мне говорят: время вышло, наверх давай!
Наверх – это значит: до Солнца и до Луны.
А может, и выше. А может быть, прямо в рай.
Виною всему, без сомненья, моя слепота...
Я выплыла к Солнцу. Я выплыла с самого дна.
Но всё же я донная рыба. От рта до хвоста –
Хоть боль меня сделала той, что почти вам равна.
А, впрочем, мне вас всё равно никогда не понять.
Жестоко, когда всей оравой на одного.
Гарпун так мешает. Его мне вовек не снять –
Знать, сердце у вас не огромнее моего.
Я щупала шкуры затопленных кораблей.
Я шла в нашпигованной минами полосе.
Как будто девиз человечества: «Не жалей».
И как вы друг друга там не перебили все?
Меня не пускают. Могли отпустить бы, но
В раю ключник зол, глуховат и подслеповат.
Мои провода говорят. Говорят одно:
«Пустите, пустите, она не желает в ад».
Сидеть бы себе в темнотище, не знать забот,
Прожить эдак (донною рыбою) лет до ста...
Гарпун поднимают. Меня волокут за борт.
Пустите хоть в ад. Вдруг остались ещё места.
Деволюция
Даёшься диву: «Разве это я?..»,
Впервые встав за пачканый прилавок.
Смотри: из кожи рыбья чешуя
Растёт; и ты вот-вот сумеешь плавать –
Забыв, что раньше ты умел летать;
Забыв, что отродясь задуман птицей.
Да здесь не то что водорослью стать –
В простейшее успеешь превратиться,
Часами деградируя! И вот –
Молекула, в ком жизнь едва осталась...
Пускай нейроны водят хоровод,
А атомы канючат про усталость –
Ты не уйдёшь за рамки тесных схем;
Предчувствуя, что страшный день настанет,
В который ты уменьшишься совсем –
До точки. И затем... тебя не станет.
А тело – как стояло, так стоит,
Ведь кто-то должен принимать заказы:
Впечатавший себя в палеолит
Твой остов, каменеющий у кассы.
___
Деволюция – регрессивный, деградационный процесс.
Лисицын сын
Ты был вёрткий, талантливый, рыжий – лисицын сын!..
Кочевал меж краями – смеялся себе в усы:
Что, мол, «лисы охотятся, спят и живут одни»...
Так зачем же тогда в моё сердце ты так проник,
Что теперь – всюду тень твоих глаз, след твоей руки,
Что в стихах моих – ты, без тебя – ни одной строки?!
Ты обжил моё сердце, словно свою нору –
И исчез. Будто не было. И ни следа к утру.
Мой заброшенный дом без тебя опустел и сник.
Помнишь: лисы охотятся, спят и живут одни?..
Пятый год надо мною обуглены небеса.
Возвращайся. Смотри: я теперь и сама – лиса…
* * *
Приручаю своё Одиночество
В четырёх одиноких стенах,
Выходить из которых не хочется
(Я почти до конца обесточена),
Потому что в них есть тишина.
Одиночество – зверь неизведанный,
Что растёт сквозь сердца напролом.
Я прошу его: «Кто ты? Поведай мне!» –
Одиночество щурится преданно
И презрительно машет крылом.
Верно смотрит в глаза. И теперь я
Вечерами и день ото дня
Глажу гриву и чёрные перья –
Зверь шипит, ибо ласке не верит,
Но никак не уйдёт от меня.
Потому-то и делим мы поровну
Чай и мысли, еду и жильё.
Одиночество смотрится вороном.
До меня ему точно не всё равно –
Так на то ведь оно и моё!
И куда б меня жизнь ни забросила –
Без него я теперь не могу.
«Да оставь его! Что ты с ним носишься?!» –
Одиночество на руки просится,
Посидеть со мной в узком кругу...
У истории нет окончания.
Так и бродим под ручку вдвоём.
Снится цепи её развенчание,
Старой деве – фата и венчание...
Каждый метит в чужой окоём.
* * *
Без тебя мне хоть в монастырь.
С обездоленностью – грех спорить!
Буду всюду сажать цветы,
Буду петь там в церковном хоре,
Буду хлеб зачерствевший есть
И смотреть в небеса, рыдая
От раскаянья. И Бог весть,
Что ещё меня ожидает...
Дам обет: прогоню пинком
Болтовню, на корню мирскую –
Чтоб никто не узнал, о ком
Я хожу и молчу молчком,
И молюсь. И тоску тоскую.
Просветлею упрямым лбом;
Стану толще, добрей и тише.
Позаброшу стихов альбом…
Впрочем, так и живу почти что:
Дни просты, а мечты – чисты.
Но покуда все тропы – к Риму…
Без тебя мне хоть в монастырь.
До того ты неизгладимый.
* * *
Ты ушла. Я боялся, что ты обо мне забыла.
Вот умру к четвергу – и, наверно, увижу Бога.
Чем ни грезил я – всё иллюзиями разбилось.
Что ни делал я – всё всегда выходило боком.
И когда я думал, что скоро под поезд брошусь
И в седое небо ворвусь напролом, как птица –
Приходила... ты. Говорила мне: «Ты хороший».
И теплело сердце, как пойманная синица.
Жизнь проста и честна. Счастье дарят. Его не купишь.
Всем помалу, чтоб всем хватало – такая квота.
Дед-Мороз собирается ехать, готовит упряжь...
В наихудшие дни я желаю вам всем – Кого-то.
* * *
Меня боялись потерять.
МЕНЯ… БОЯЛИСЬ.
И по сей день
В проводку мне
Впаялись
Чужие страхи, режущие жизнь
На «да» и «нет» –
Презренный чёт и нечет.
Бог свёл нас, но
Откладывает встречу.
Вот твой билет до Африки,
Держи.
Приходят те, которые проходят.
Надежды вдаль
Плывут
На пароходе.
Я – песня,
Что не каждому поюсь.
Мне злобно утвердили роль паяца.
Меня боялись... полюбить.
Меня... боятся!
И я
Того же самого
Боюсь.
* * *
Так живёшь, будто едешь в плацкарте:
В четверть силы, заняв пол-угла...
Под колёса, не значась на карте,
Промелькнувшая юность легла.
Мы её проморгали. Проехали.
Звёзды смотрят в чужое окно.
Лес за окнами блещет прорехами.
Вот и мы – решето. Решено...
То ль минуты стучат под вагонами,
То ль в колёса попала звезда...
Наша юность прошла перегонами.
Проводила всех нас в Никуда.
Спишь, укачан еловыми танцами,
Одеяльцем казённым укрыт.
А от звёзд, как на электростанции,
Всё искрит, и искрит, и искрит...
* * *
Моим давно ушедшим поездам,
Верстам, крестам, пути (который труден),
Сбежавшим от меня былым годам,
Случайным (но запомнившимся) людям,
Моим давно потерянным друзьям,
Врагам моим (которые не дремлют),
Моим стократно прожитым смертям,
Прародичам, как корни врытым в землю,
Состриженным на лето волосам,
Изношенным одеждам, смытой краске,
Потраченным на невесть что часам
И дням, прожитым по чужой указке...
Всем вам я шлю привет и благодарность
С почтительным поклоном до земли.
За то, что вас мне выдавали даром –
Так много, сколько надо и смогли;
За то, что было всё, и не осталось
Ни бреши в вашем памятном строю.
Из вас я состояла. Состоялась.
Да что там: и поныне состою.
* * *
Когда нам обоим стукнет по двадцать пять,
Мы встретимся. С первого взгляда – поймём, что родня:
Нам покажется, будто давно потерялись – но теперь вот нашлись опять.
Мы расскажем друг другу о самых страшных прожитых днях:
Ты расскажешь, как мать заперла тебя, маленького, в квартире на трое суток
Без еды, и ушла тусить;
Что подростком ты никогда не смеялся, даже с забавных шуток,
И что в школе у тебя была кличка «Псих»;
И ещё –
Как в десять тебя избил до поломанных рёбер один из её мужчин,
Решив зачем-то померяться с тобой силами.
Я расскажу, как воровала еду в магазинах из-под носа у продавщиц,
И как в одиннадцать меня изнасиловали,
И что в школе прозвали «Зомби» – за всегда одинаковую
Унылость, бледность и худобу.
Крики наших израненных душ перейдут на шёпот.
Несмотря на свою обездоленную судьбу,
На столь разный (но чем-то неуловимо похожий!) жизненный опыт,
Мы сойдёмся в одном: мы оба хотели ЖИТЬ –
Как
Ни
Будь.
Вместо того, чтоб, «как все нормальные люди», «делать успехи» –
Мы учились сшивать себя по кускам и не умирать.
Несмотря на всё то, что в кино называется словом «драма».
Понемногу снимая с озябших сердец доспехи,
Переставая падать, ибо всем нам с рожденья дано летать,
До сих пор чем-то смутно напоминая бывших военнопленных,
Мы будем показывать друг другу очень похожие шрамы
На вскрытых нами когда-то венах,
И –
Не поверите –
Хохотать.
© Анастасия Жирнякова 2018–2022.
© 45-я параллель, 2023.