* * *
Сколько не допето в жизни песен,
дней сгоревших, улетевших вдаль…
Как пиджак, который стал вдруг тесен,
я отбросил мнимую печаль.
Хватит мне печали настоящей,
хватит дней осенних, чтоб понять:
всё равно бессмертны птицы в чащах,
жизнь прекрасна – даже без меня!
И когда грохочут летом грозы,
я беды от них совсем не жду.
Знаю я, что счастливы берёзы,
устремляясь листьями к дождю.
Знаю я: в нелёгком мире этом
счастье чередуется с бедой.
Жизнь – как бег во время эстафеты,
и у каждого отрезок свой.
* * *
Декабрь лютует, лютует,
и снег под ногами хрустит,
как будто зима салютует,
как будто бы осень грустит.
И в этих морозах суровых
понять и увидеть должны:
глаза – неизбежность сугробов,
душа – неизбежность весны.
* * *
Года минутами шурша,
блуждают где-то в мирозданье,
где бродят первые свиданья –
и в сны приходят не спеша.
И, в этой лунной тишине,
звезда щеки моей касалась,
а мне, наивному, казалось:
ты возвращаешься ко мне.
* * *
Правдивы только зеркала…
Они не льстят, не унижают.
Они бесстрастно отражают
и чувства наши, и дела.
Твой взгляд, из зеркала маня,
коснулся трепетно, чтоб снова
я ощутил – из времени другого
с надеждой смотришь на меня.
В том времени, где ты была,
мне недоступен мир зеркальный
такой чужой, холодный, дальний…
…Правдивы только зеркала.
* * *
А мне казалось: я бессмертен!
Вот так и буду жить и жить.
И дням бесчисленным на смену
другие станут приходить.
Мы только в детстве вечно живы,
но подрастаем – и тогда
вдруг понимаем, что транжирим
невозвратимые года.
И вот однажды, среди ночи,
проснусь – и захлебнусь тоской:
о как пронзительно короче
стал срок, отпущенный судьбой.
И я пойму, что всё уходит,
что есть последняя весна.
И растранжиренные годы
мне отомстят за всё сполна.
* * *
Нине
В январе вовсю морозы,
мы опять в плену стихий.
Ухожу я в дебри прозы,
забываю про стихи.
Словно окна забиваю,
словно с прошлым расстаюсь.
Забываю, забываю,
лишь тебя забыть боюсь.
На душе слегка тревожно,
грусть, как изморозь светла.
И снежинка осторожно
на лицо твоё легла.
И мороза паутинки,
словно сети января.
В этой жизни мы снежинки,
чур, растаю первым я.
Лошади
…Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.
Вот и всё. А всё-таки мне жаль их,
Рыжих, не увидевших земли.
Борис Слуцкий
А всё же лошади те выжили…
Когда тонули корабли,
до берега добрались рыжие,
стряхнули воду – и пошли!
Они пошли бродить по свету,
пошли разгуливать печаль.
Мне кажется, свистит не ветер, –
а лошади – галопом – по ночам.
Они бегут от глупой смерти,
от океанской злой воды,
как убегает грусть от смеха,
как всё живое от беды.
Я их за городом встречаю,
пасутся мирно на лугу,
и, грустно головы склоняя,
о прошлом память берегут.
И поднимают к небу морды,
ведь небо – океан – родня…
…Я лошадей не видел мёртвых,
они бессмертны для меня.
* * *
На север, на север, на север
умчаться… Из дома рвануть
на сейнер, на сейнер, на сейнер,
чтоб в путь, только в путь, только – путь!
Чтоб море, бушуя, качало,
а счастье, как ветер, в груди.
Чтоб всё начиналось сначала,
хотя это всё позади.
Ударит солёной волною,
пошлёт поцелуи вода…
А там вдалеке, за кормою
летят, словно птицы, года.
* * *
Отлит я совсем не из бронзы –
из речки, из леса, из слов.
Отлит я немного из прозы,
но больше всего – из стихов.
Оттуда, где страсти клокочут,
где чувство вина и вины,
где самые белые ночи,
где самые чёрные дни.
Где рифмы рождаются трудно,
грубит, огрызаясь, строка.
Оттуда, где часто – минутно!
Оттуда, где редко – века!
* * *
Хочу я перед дальнею дорогой
лишь об одном тебя просить:
забудь, что было! Прошлое не трогай!
Не стоит память ворошить.
Не стоит ворожить на тех обрывках,
что вдруг предстанут пред тобой.
Забудь печаль, надежды и улыбки –
что было некогда судьбой.
Всё вычеркни из жизни.
И внезапно
в глаза ударит новый свет.
…Лови губами призрачное завтра:
в нём нет меня –
в нём боли нет.
* * *
Друг у друга не просим участья,
нам чужое смешно торжество…
В жизни нет, к сожалению, счастья –
только временный призрак его.
И успехи смешны, и печали,
грустен жизни недолгой итог.
Всё сбывалось, о чём мы мечтали,
оказалось всё это – не то!
На каком, я забыл, перевале
(разве можно всё вспомнить опять),
счастье мы по пути расплескали,
а по каплям его не собрать.
* * *
Аллергия на осень…
Все куда-то спешат.
И листву свою сбросил,
не стесняясь, наш сад.
В небе грустно-осеннем
вдруг сверкнёт яркий свет,
словно в дни потрясений
бывшей радости след.
Он внезапен вначале,
как из прошлого весть.
Всё же в каждой печали
что-то светлое есть.
* * *
Уже утраты и потери
ко мне приходят по ночам.
Ещё скрипят с надеждой двери:
Открыть. Шагнуть. Бежать. Начать.
Уже за прожитые годы
сомненья по ночам берут.
Ещё предчувствие свободы
и счастья будит поутру.
И длится ночь зимой, и длится…
Старея, юный снег кружит.
И, кажется, когда не спится,
что эта ночь длинней, чем жизнь.
* * *
В эту зиму очень много,
много снега намело.
С небом сходится дорога,
всё бело, белым-бело.
Запорошены деревья,
снег и снег со всех сторон.
Я сейчас живу в деревне,
словно вижу белый сон.
Вдруг безмолвье нарушает:
«Но… живей… бери разгон».
Сани… Лошадь… Долетает
снег из пушкинских времён.
* * *
Доволен я своей судьбою,
необходимое дано:
есть хлеб, есть изредка вино,
и небо есть над головою.
А что ещё мне в жизни надо,
чтоб быть счастливым на века?
…Меня касается твоя рука,
как в знойный день зелёная прохлада.
* * *
Я больше сюда ни за что не вернусь,
мечты, как всегда, обманули.
Пускай меня ранит безжалостно грусть
с упрямой настырностью пули.
Как мог я легко, безнадёжно пропасть
под шёпот ресниц и под шорох.
Теперь никогда, приоткрыв свою пасть,
меня не проглотит твой город.
Теперь нипочём, ни за что, никогда
не стану я пленником встречи.
Я общие наши с тобою года
швырнул в ненасытную вечность.
* * *
После обеда
я вышел на балкон
и увидел, как резвятся,
весело прыгая,
две собаки.
Играя и повизгивая,
они утверждали
вилянием хвостов,
что жизнь,
даже если она собачья –
прекрасная штука.
И я этим псам весёлым
бросил кости,
оставшиеся от обеда.
Но оказалось,
что вместо костей
я им бросил
яблоко раздора.
Веселье сменилось
злостью,
а лай собак
стал походить
на самый отборнейший мат.
И когда
они были готовы
вцепиться друг другу в глотку,
я подумал,
глядя на них с высоты,
что жизнь –
всё же мерзкая штука.
* * *
Взбаламученных листьев лёт
и осенняя грусть ожиданья…
Только чудится сквозь шуршанье:
Час пробьёт!
В суете повседневных забот,
заглушив все земные печали,
вдруг пронзительно и отчаянно
Час пробьёт!
Безразличен звезды полёт,
когда руки – за ворот рубашки,
когда самый последний тяжкий
Час пробьёт!
Как прекрасно, что жизнь идёт,
что и солнечно, и ненастно.
Сожаленья смешны… Прекрасно
Час пробьёт!
* * *
памяти Евгения Шлионского
Этот меч занесён над всеми,
неизбежностью мстит своей.
Наступило грустное время –
я теряю лучших друзей.
В нас летят не шальные пули,
а болезни сражают теперь.
Мы за сорок едва шагнули,
как попали в объятья потерь.
Поднимаю горькую чашу
в память мёртвых по кругу живых.
До свиданья! До встречи, Саша!
До свиданья, Володя Белых!
Вышло так: я вас первый бросил,
бросил смерти, а сам живу…
Выхожу я сегодня в осень
и в ладони ловлю листву.
Снова прошлое я увидел,
жизнь прожитая вдвое ценней.
Нанесённые мной обиды
бумерангом вернулись ко мне.
Стала пухом земля вам. Спите.
Я могилы друзей ищу.
И шепчу я: «Меня простите…»
И шепчу я: «Себя не прощу…»
* * *
Огни новогодние тают,
и ёлки о лесе грустят.
А наши вчерашние тайны
прощаться никак не хотят.
Мечты, словно вольные птицы,
уносятся в звёздную высь.
И пусть никогда им не сбыться,
я рад, что они родились.
И в ночь поздравлений отрадно
коснуться пленительных плеч.
Мне нового счастья не надо,
мне прежнее надо сберечь.
* * *
Предел возможностей, желаний…
Судьбы подвох или пробел?
Я в юности забыто-ранней
пределам верить не хотел.
Я думал, кстати и некстати,
что вечен мир.
Он – без конца!
…За всё, за всё мы в жизни платим,
…А годы капают с лица.
* * *
Тридцать три… пора распять.
И не раз, раз пять.
А за что? За что найдут.
Находить – весёлый труд.
Так за что? Что за вопрос!
Там Иуда, где Христос.
Предавать не надоест,
Лишь бы были гвозди, крест.
* * *
Ночь –
стекло увеличительное.
Ночью всегда увеличиваются
Неудачи,
Страхи,
Печали,
Возможности,
Способности,
Победы,
Свои достоинства,
Ничтожество недругов
и т.д.
И только ведро
холодного утра,
Опрокинутое на голову,
Расставит все по своим местам.
Истина
Были дни: печали и радости,
и любили друг друга неистово.
Были годы такие разные,
и сквозь них продиралась истина.
Ни изъяна в ней и ни трещины,
но парит, как лукавое облако:
бродит счастье в облике женщины
и несчастье всё в том же облике.
* * *
По дорогам по скользким,
по дорогам крутым –
по дорогам по скольким! –
жизнь свою я крутил.
Ветер злой и трёхъярусный
сёк меня, выжимал.
Но я снова, трёхъяростный
жизнелюб, выживал.
Били штормы и качки,
в щепки лодка, весло.
Но я словно из сказки –
мне везло и везло.
Было всякое с нами:
горько, грустно, смешно.
Стало синими снами,
что умчалось давно.
Пусть бывают потери –
жизнь всегда хороша!
Как же хочется верить,
что бессмертна душа.
© Анатолий Нестеров, 2001–2013.
© 45-я параллель, 2013.
