Мимо сердца
Сумерки качнулись и погасли,
вспыхнул свет на кончике ножа.
До чего же птицы не напрасны,
небо научившие дышать.
Снег внутри пошёл и стало зябко –
настоящий тощий первый снег.
Мимо сердца – сразу под лопаткой –
лёд не лёд, во сне ли, не во сне.
Осень начиналась сразу всюду:
в голове, в распахнутом окне.
Обходила яблоня по кругу
сад и пропадала в глубине.
Тишины звенящей было вдоволь.
Только долговязый вдалеке
говорил, не умолкая, тополь
на вороньем страшном языке.
Так и надо
замечтаешься – осень уже не в моде
так не носят больше разденься снято
над озёрами голые ивы бродят
так и надо думаешь так и надо
на худых плечах выносить озёра
не моргая долго смотреться в бездну
из какой трухи из какого сора
получается синий такой небесный
так приложишь птицу к сердечной ране
защебечет станет внутри щекотно
это всё что будет сегодня с нами
деревянная музыка птичьи ноты
разгребёшь по горсточкам а в остатке
невозможная нежность подступит к горлу
раздеваешься – шея спина лопатки
остаёшься голой
Кто там
проснись ты грибник на природе
с лукошком в осенней тиши
осина стоит на проходе
подвинься осине скажи
шурши себе в преющих листьях
как будто тебе все равно
кто там впереди затаился
и кто уцелел за спиной
в хрустающем воздухе гладком
иди ни о чём не тужи
грибы твои в полном порядке
и целы твои миражи
смотри меж осин в голубое
как будто тебя не нашли
и всё твоё братство грибное
стопилось у кромки души
О небесной лодке
Если надо писать, то пиши о небесной лодке,
о дельфиньих спинах, о счастье простом и кротком.
Так, как будто мы не приплыли, а лишь в начале,
как мы смотрим в глубь и вместе потом качаем.
Как лимонный сад окружает и лодку кружит.
Облака нарезая, готовим нехитрый ужин.
Лёед под пальцами плавится, медленно исчезая.
Это наша история – маленькая, большая.
Наблюдает за нами ангел – пушист и розов,
И ещё любопытные шёлковые стрекозы.
Лес до небес
Если веришь в лес – говори нараспев: лес
с тропинками поперёк, дождями наперевес,
с опушкой духмяной – ох – к стебельку стебелёк.
Рыдает спросонья глазастенький василёк.
Маслёнок ещё малыш – прячется от людей,
лес его бережёт, на то он и чародей.
Лес вообще за своих – древней души старик,
сердце его не камень, сердце его – родник.
Птицами перепрошит – они создают уют,
деревья уходят вглубь, а птицы ему поют.
Качается лес до небес, тугая ложится мгла.
Топи его печали, радости – берега.
Жить у воды
жить у воды и долго смотреть на воду
камешки разбирая не разбирая
чаек читать по крикам без перевода
что-то о рыбах или ключах от рая
лодка качнётся вправо и день отчалит
ждать у воды погоды любви покоя
вот бы спросить у говорливых чаек
слово моё какое
осень приходит быстро и берег стонет
столько огня зажглось без единой спички
чайки кричат постой или всё пустое
вы уточните птички
Всё будет так
Что после нас останется? Трава,
сорняк, проросший через тьму и время,
и пять, ну, может, шесть стихотворений.
И на траве слова-дрова-слова.
Куда б ни шла – приходишь без пяти.
Спешишь, но знаешь: то, что было, – будет,
и снова кто-то искренне полюбит,
домой придёт и чайник вскипятит.
Всё будет так и повторится вновь,
как и до нас не раз перерождалось.
Не плачь сама и не дави на жалость,
рифмуй легко и выбери любовь.
Вот этот свет, мерцающий в окне,
и птиц ночных в тончайшем оперенье,
всех помести в одно стихотворенье –
на чистый лист, на первобытный снег.
Враньё
Не верь моим стихам – они лишь тесто,
лишь тексты – строчки разной глубины –
мне в них, как в прошлогодних платьях, тесно.
Они потомки снов и тишины.
Стихи гурьбой идут курить за школу,
где лавочка хромает во дворе.
Ты скажешь, цыкнув, это ж по приколу?
Стихи не курят, даже в сентябре.
Ну вот, опять, нельзя ни слову верить.
Я шут, я Арлекин, Шалтай-Болтай.
Есть ключ в руках, ещё очаг где дверь, и
открой её, а дальше не читай.
Я всё равно всё порчу, как умею,
за словом слово, всё одно враньё,
Опять весь двор окурками усеян
и, чтоб наглядней, вьётся вороньё.
Сквозь сосны
какое небо голубое
какое небо мы с тобою
весеёлый грач беспечный стриж
а кто есть кто не различишь
и только всплески голубые
сквозь сосны плещут вековые
колючих пасмурных голов
коснётся луч и был таков
в трескучий день в мороз янтарный
любой орешник и кустарник
любой и грешник и спасён
сквозь время тщимся но растём
макушки наклонив от смеха
сказать прощай но не уехать
стоять корнями впившись в снеги
как сосны будто человеки
Лето на краю
Когда течёт ко мне издалека
полночных вздохов горная река,
в прожилках листьев затихает свет,
и нечему болеть, и боли нет.
В объятиях пришедшей темноты
так просто помнить и легко забыть.
И дудочка прикинется живой
с простреленною, в дырочках душой.
И некому сказать: живи, гости.
И некого, и не за что простить.
Полынный воздух – лето на краю.
Ты не услышишь, я не говорю.
Ещё живое
Мне б написать короче ещё короче,
будто водой усталые камни точит.
Будто выходишь утром – и стёрлось время.
Ключ-то нашёлся, но потерялись двери.
Помню черты – ресницы и шрам под бровью,
как они рифмовались легко с любовью!
Как отражалось море, как море выло,
волны такие – помнишь, как нас накрыло?
Вот досчитаю мелочь – синиц на ветке.
Жаль, от тоски нет никакой таблетки.
Близко ли, далеко ли бушует море –
главное, что живое, ещё живое.
Хоть плачь
почему никогда оканчивается на да
кто этот ужасный бог никог
если верить что слова не золото а вода
значит должен быть остров ветвистых строк
шумных веточек кивающих в такт дождю
дрожащих держи меня и призрачных успокой
там где тень отбрасывает люблю
на всё что когда-то было тобой и мной
боже мой проведи меня мимо стен
пожалей юродивую небесный врач
в этом городе вечно цветёт сирень
такая доверчивая хоть плачь
Про леса, облака и неизбежность
как наперёд ты не загадывай
что быть могло и не могло
с рожденья деревца крылатые
растут любым ветрам назло
пусть снежный мир в окошке крошится
подслеповатый и глухой
но улетает в небо рощица
и с нею тополь холостой
проснёшься утром даль сатинова
любовь пульсирует с утра
и машет крыльями рябина мне
пора пора
а в том краю лесном несбыточном
где облак мягок и пушист
берёза подойдёт на цыпочках
и на плечо положит лист
© Анна Арканина, 2020–2022.
© 45-я параллель, 2022.