Артур
Сквабченков

* * *

Света лунного грязен хрусталь,

Или города облик кустарен.

Посылать на голгофу Христа

Здесь из нас никому не пристанет.

Сплав земли нестерпимо нечист.

Ген распада в ней явственно считан.

Я, печали матчасть изучив,

Всюду скорби лишь чувствую чьи-то.

Мир падёт от чахоток и чум,

Как тростник под ударом мачете.

Я понять, я дознаться хочу,

Кем сей жребий ему предначертан.

Люди в мульчу леса измельчат,

Воды всё расщепят и расплещут.

Свою жизнь перерубят с плеча

Во спасенье иных человечеств.

* * *

Город рыхл и нахохлен,

Что-то шепчет на ухо,

Стоя в мокряди охре,

В липкой копоти кухонь.

Весь в отрепье и в лохмах,

В пней чернеющих плахах.

В этом городе плохо

Жить, с утра не поплакав.

Город выставил вахту,

Тьмою околдованный.

Здесь могилами пахнут

Под дома котлованы.

Город молнией вспыхнул.

Сквозь заводов колонны

Ядов выпорхнул выхлоп

В этот город холодный.

* * *

Где об локоны, об окна

Капли лопались,

Где с горы спускался боком

Чёрный оползень.

Там, где воздух грязи мазче,

Тьмы заманчивей,

Грех где несть божился мальчик

И замалчивать.

Где, впиваясь в ночь так сильно,

Будто клещ это,

Бил по окнам дождь токсинный,

Окнам клетчатым.

Бился, мрачен и ячеист,

Город Каинов.

Дождь пройдет сей город через

Тюрем камеры.

Через камень, через крови,

Зряче, ощупью.

И тебе он, час неровен,

Даст пощёчину.

И повеет тьмой ужасной

Над расселиной,

Где от холода ужался

Город северный.

* * *

Шипел земли с водою шов –

Как бунтовать Поволжье шло,

Шла вод шальная туша.

Где небо жёг и дребезжал

Тяжёлой тучи дирижабль –

Мир в почву вжался туже.

Здесь стать сосною хочет хвощ.

Здесь корень хрящ наощупь. Ночь

Здесь улеглась меж кочек.

Я эту ночь понять хочу –

Среди хибар, среди лачуг –

Но ночь того не хочет.

Где туч вечерних чары чтя,

Небес грохочет лютый чад,

И воздух тает жирный.

Я прячу певчих притч печаль,

Я напрягаю мощь плеча,

Я счастья рву пружины.

* * *

Я в сумятицу льну заполошных толчей,

Что выносят под дождь на холодном плече

Палых жизней холодные мощи.

Я хожу по затворам случайных жилищ,

Где сквозняк завывает в оконных щелях,

Где всегда простужаются ночью.

Вечер тучи нагнал толчеёй чугуна

Там где смокчут каналы прибрежный гранит,

А глаза тротуаров глотают огни,

Но темны, сколь огнём их ни потчуй.

Я опять суечусь, но не спрячусь сейчас

В темноте этих стен, что молчаньем сочась,

Под ногами смыкаются почвой.

* * *

Словно искра даль скора,

Дня сгорает маскарад,

Дня закат из бирюзы и смарагда.

Там, где Ева и Адам

Пили вермут и агдам,

Под смарагдовым шатром виноградным.

Где дорог пустынных близ

Средь глазниц пустынных изб,

Средь ветров, что напускались на избы,

Я неистово влюблюсь

В бирюзы закатной блюз,

Что положен на небес нотный лист был.

Время пулей в штиль летит,

Там где Уленшпигель Тиль

Шёл по стогнам мимо башен и шпилей.

Где с икон облуплен лак,

Где лоза судьбу плела,

Где вино пил с нами Тиль Уленшпигель.

* * *

Нёсся ста годами Маркеса,

За землёй стремясь угнаться.

Нёсся в небе цвета марганца

Посреди созвездья агнца.

И на Ибице, и в Люберцах

Бурей праздничных верчений

Нёсся свет, который влюбится

В невесомость тьмы вечерней.

Вечный город мне мерещится

Над садами дикой смоквы.

Город должен умереть сейчас,

Пока буря в нём не смолкла.

Замер города куст каменный,

По земле сырой распластан.

Смотрит города кунсткамера

В небеса времён Лапласа.

Лезет облако тьмы в окна нам

Снов великими шумами.

Город бритвой вспорот Оккама,

Молний сонмом нашаманен.

Замер город в позе лотоса,

Сотней связанный оскомин.

Слезла за ночь позолота вся

С тёмных окон Подмосковья.

* * *

Осень ли стянет ветвистые выси.

Вязовых листьев, что тлеют от язв,

Помнят миры ослепительный высев,

Сплином, где высь оплетается вся.

Город истасканный, тусклая помесь

Истин воинственных, постных письмён.

Город в бессилье впадёт и, опомнясь,

В лица нам сети созвездий плеснёт.

Льдины ли света, пыль плесенных взвесей

Лягут на грязного города стыд.

Город здесь бедствует, брезгуют здесь им,

Тесен в нём берег и воды пусты.

В городе все к проторённой стезе льнут.

Горек, как зелье, пуст, как Колизей,

Город распнёт облучавшее землю

Солнце на чёртовом том колесе.

Город великие битвы провалит,

Быт свой переоборудует в скит.

Тюбик депо утром струи трамваев

Выжмет на рельсы вселенской тоски.

Не был оплакан, и не был оболган,

Мороком томным влеком, от и до

Город исшастан толпой-балаболкой,

Выцвечен облак не колотым льдом.

Здесь голоса костенели от речи,

Нёсся опричником ветер на чернь,

В грядке фонарной садовничал вечер,

Ночь, отступив, возвращалась ни с чем.

Город изгвазданный, старой закваски,

Корчил нам адский безумья оскал.

Город нам байки травил залихватски,

Там, где вселенская стонет тоска.

* * *

В углах угрюмых окопались изб,

Что лишь тревожат и не греют.

На нас несётся апокалипсис

Кругами Данта Алигьери.

Несётся в мир, в порыве жечь его,

Обрушить край сей непочатый.

Не снищут милости ни женщины,

Ни дети не узрят пощады.

И дум ли валуны ворочая,

В строку ища ли ассонансы,

Я разгляжу войну воочию,

Куда нас втравят отцы наций.

Провижу их мораль пацанскую,

Чей дух мятежен и тщеславен.

Что бурей вносится под санкции,

Когда уже в нём несть числа им.

И роковых эпох на слом иду,

Среди смертей ли выдать слалом.

Когда мир смолот в дым, и смолоду

В нас слов спасительных не стало.

Когда земля почти подохла вся,

Когда досасывает нефть чернь,

Я растворюсь в дыханье охлоса,

Ведь больше раствориться не в чем.

* * *

Город-недруг, а некогда мекка, нёс голод и плети.

В тихой лепте в спасенье утешатся гордые люди.

Среди рек и народов нам слово ли холить и теплить,

Или гуннами стать, чей язык преходящ, бесприютен.

Я забыл бы певучие реки под мёртвою глиной.

Изобилия зёрна я бросил бы в огненный улей.

И когда бы не пел, то под пепел бы плыл словно Плиний,

И когда бы не пал, то толпу бы пленил словно Туллий.

Стужа пылью завеет и взвоет над палью осенней.

Ветер голого мира глодает озябшие ткани.

Умирания вопли несутся над землями всеми,

Где последней из жизней навеки уймётся дыханье.

Мир терзался и чах, разверзались угрюмые недра.

Дух неистовых засух средь рек и народов возляжет.

Кто вытаптывал сад очарованной солнцем Деметры,

Когда та увядала в заката удушливой яшме.

Когда голос сливается с мыслью, вконец обессилев,

Разрастается старость и страсть непокорную тратит.

Умирания вопль пронесётся по тёмной России,

Где давно не осталось стихов ни в одной из тетрадей.

* * *

Как во дворах развешаны штаны

И наволочек сохнущие клочья,

Развешаны полотна тишины

В чертогах надвигающейся ночи.

Разомкнут речи стонущий контакт,

В урочищах былого стало тихо.

Не слышен гомон уличных кантат,

Лишь фонарей пылают сталактиты.

Лишь пламенеет звёздная спираль

И в мякоть тьмы огня вгоняет кортик.

А город словно гимн из-под пера,

Из-под кайла щербатого выходит.

И, оседая пылью на кайле,

Несётся город, набожен и бражен,

По капищу обрубленных аллей,

Над зиккуратом старой телебашни,

Среди заборов выморочных лент,

Крещёный в урн обугленных купелях.

Пока держава, вставшая с колен,

Блюдёт умы грядущих поколений.

Кому из подземелья, кому вниз

Пока вершит - как карта кому ляжет -

Снуёт в цепях, как призрак коммунизм,

Над крыш бронёй и парков камуфляжем,

Веригами гремя, не сколотив

Себе ни капитала, ни приюта,

Грядёт на край, где света сталактит

Последнее пристанище в краю том.

Грядёт на край, где робкие шуты,

Опять молчат, наполучав по шапкам.

Где воздух буен, будто нашатырь,

Где небосклон безжалостно расшатан.

* * *

Лёд нечитанных книг я мучительно плавил,

Робко прячась в отопленном пищею теле.

Я словами последними крепко облаян,

До беспамятства лютой судьбой отметелен.

Нас под руки ли грозно ведут, под уздцы ли,

Или сами мы по свету бродим без цели.

Мы по-свойски киваем Харибде и Сцилле,

Волоча в рюкзаке за собою бестселлер.

О бесчестиях стерпленных мысли кишели.

О бесчувствии тех, кто на царство посажен.

Нам позор оседает на руки и шеи,

Нам промзон оседают на память пейзажи.

На нас смерчами мчатся фабричные трубы.

Гулко страха биенье в висках нагнивает.

Наше время несётся на верную убыль.

Усыпает под копотью страсть огневая.

Усыпает борьба под завалами спеси,

Среди серых мерзлот нас свобода оставит.

Но я слышу, что снова слагаются песни,

Как слагается почва земными пластами.