«Что остаётся в амальгаме?»

Тема ухода в духовной лирике Георгия Яропольского. Эволюция взглядов

 

Закрыв глаза ‒ давая знать, что умер, ‒

поэт всем остальным открыл глаза.

ГЯ

 

Человек отличается от животного осознанием своей смертности («у зверей и ангелов тревоги нет» ‒ С. Кьеркегор) и способностью с этим осознанием жить. Вечные вопросы рано или поздно настигают каждого и требуют если не окончательно и однозначно для всех сформулированных ответов (которые вряд ли кто-то может дать), то мучительных раздумий на темы, кроме страшной сути пугающие ещё и своей неподъёмностью и непонятностью: кто мы? откуда пришли? куда идём? в чём смысл жизни и смерти? Большинство людей приспосабливаются не думать о смерти, сосредотачиваясь исключительно на обыденной, понятной и простой материальной стороне жизни. Но для поэтов – тех, о которых принято говорить – милостью Божьей – такое невозможно. Природа поэзии как способа познания мира такова, что человек, родившийся с поэтическим дарованием, обречён на постоянные поиски ответов на эти вечные вопросы. Как написал в одном из своих ранних ‒ программных ‒ стихотворений Георгий Яропольский, «поэт живёт наедине со смертью».

 

 

Говорят, гений – это раннее взросление. Как рано поэт начинает думать о вечности?

Судя по тому, что в первый сборник Георгия Яропольского («Пролог», Стихи. Нальчик: Эльбрус, 1989) вошли стихотворение «Чудесное посещение» и Евангельский цикл (Евангелие от Иуды, Магдалины, Пилата и Марии) ‒ рано, в годы, когда молодые люди как правило заняты вопросами самореализации и поисками своего места под солнцем – учёба, любовь, работа, дети – вот круг интересов юных и молодых. Конечно, и такие стихи есть в трогательно тоненьком – всего 38 стихотворений(!) сборнике, но – наравне с ними ‒ вдруг ‒ убийство ангела, Пилат, мучимый необходимостью нравственного выбора, Магдалина, потрясённая непонятными ей чувствами, раздираемый противоречиями Иуда… Значит, к тридцати годам, как минимум, прочитаны Ветхий Завет и четыре Евангелия (не случайно совпадение с количеством стихотворений в цикле), и не просто прочитаны – изучены, прочувствованы. Боюсь сказать – прожиты, это было бы кощунством, но очевидно серьёзное осмысление материала, глубокое погружение в него.

Религиозные мотивы получат развитие в дальнейшем в основном в крупных формах – в поэмах «Чёрная суббота» и «Потерянный ад», в стихотворном переложении Апокалипсиса и в таких стихах, как «Несуществующий Господь», «Гефсиманский мотив», «Мелочами живи…», «Откровение».

Именно религия должна отвечать на вечные вопросы и раскрывать смысл человеческого существования. И блажен ищущий Истину, который может получить ответы в догматах одной из существующих религий. Но не все могут довольствоваться готовыми рецептами. По меткому выражению Олега Тупицкого, «всяк поэт еретик». Георгий Яропольский продолжает свои духовные поиски вне конфессиональных рамок.

У него не так много стихотворений, целиком посвящённых теме смерти. В первую очередь, это его знаменитый «Автопортрет у ларька стеклотары», который многие считают как бы визитной карточкой поэта. Оно начинается с автоэпиграфа – строк, взятых автором из собственного студенческого ещё перевода знаменитого монолога Гамлета, бесчисленное множество переводов которого на русский язык начинаются словами «Быть или не быть». Но Георгий Яропольский никогда не ходил проторёнными тропами. Его Гамлет говорит: «…уйти или остаться?» Но мы отвлеклись. «Автопортрет» написан очень молодым ещё человеком, простым и ясным языком, в ироничном стиле, сознательно контрастирующем с серьёзностью послания:

 

 

Фирменный знак Георгия Яропольского ‒ снижение пафоса в конце произведения ‒ отчётливо прослеживается уже в этом – раннем – периоде:

 

 

Ах, какая здесь слышится великолепная молодая бравада, так мог бы возгласить пушкинский Вальсингам, родись он в середине 20 века! Мне всегда были смешны ханжеские попытки не обращать внимание, а то и совсем убрать последнюю строфу стихотворения с «неприличным» упоминанием о сдаче бутылок. В ней же вся соль, господа! Да и название как же тогда понять? Из песни, как говорится, слова не выкинешь. У такого виртуозного поэта, как Яропольский, нет и не может быть в тексте ничего лишнего, случайного, всё работает на раскрытие темы. А если кто-то этого не понимает… Без комментариев.

 

Такой же молодой, брызжущей энергией несмирения покоряет его «Цвет смерти» ‒ стихи, написанные для рок-композиции:

 

 

Цвет смерти у него не чёрный – символ бездны небытия, но – белый, потому что это цвет костей, омываемых земным ливнем. Хотя бы так, хотя бы так остаться в любимом, привычном и понятном мире!

 

 

* * *

 

Тяжело нести бремя собственной бренности. Это горькое знание прорывается несколькими строками во многих стихах:

«Любой предмет / переживёт наш бред» («Кинжала нет»);

«А между тем, глаза мне режет надпись / “НЕТ ВЫХОДА”, понятная лишь мне» («Задняя площадка»);

«ты не страшишься скорбного удела ‒ / п  о  ч  т  и» («Почти»);

«И всё-таки ночи ‒ всего лишь листочки копирки, / всё тоньше становится стопочка чистых листов» («Зелёные пятна. Землистые злобные лица…»);

«Быть может, не гнетёт их бремя наше / и смена лет не кажется им знаком, / и не подносят Гефсиманской чаши / часов не наблюдающим собакам?» («Собака под балконом»);

«Жаль, что кнопку с маркировкою ВЫКЛ / от рожденья в нас вмонтировал Бог» («Кнопка ВЫКЛ») и др.

 

В начале жизни ещё можно утешиться по методу Скарлет О’Хара, приказав себе: «Я не буду думать об этом сегодня», и беспечно написать:

 

 

«Земную жизнь пройдя до половины», человек мыслящий лишается такого преимущества. Знал ли он, что проживёт так мало, что половина пройдена ещё до тридцати лет?.. Нет, конечно, но связь с высшими – потусторонними сферами, свойственная поэтам, чревата не только вдохновением, но и предчувствиями. И бесполезно просить: «Избавь, судьба, от дара ясновидца…»

Но даже самые тяжёлые мысли поэт использует как материал для создания поэтических произведений высочайшей пробы, атмосфера, диапазон настроений которых варьируется от светлой грусти до полной безнадёжности, однако никогда, нигде ни строчкой, ни словом не проскальзывает отчаяние, ни разу автор не скатывается в истерику, не даёт читателю возможности пожалеть себя.

Великолепное лиричное «Зимнее время» написано вроде бы по довольно прозаическому поводу – переводу часов с летнего на зимнее время. Наблюдение за прекрасным умиранием природы приводит к сожалению даже не столько о собственном конце, сколько о том, что «И никто не вздохнёт, и никто не оплачет, / и никто не оплатит пути». Признак высочайшего мастерства автора ‒ буквально на последних словах последней строки пронзает понимание, что написано это о нас, о каждом из нас, потому что оплата последнего пути ‒ это же тот самый обол, который кладут умершему под язык, чтобы он заплатил Харону за перевоз через Стикс… Опадающим листьям никакой оплаты не нужно.

 

Стихотворение «Просёлок» построено на контрасте. Начинается оно с описания тёплого солнечного дня, а потом взор автора опускается на сырой после вчерашнего дождя суглинок и начинается настоящий хоррор ‒ земля ждёт человека, прах взывает к праху:

 

 

Стихотворение состоит всего из трёх строф, но эти 12 строк написаны так кинематографично, что картинка стоит перед глазами ‒ яркая и отчётливая и по спине бегут те самые пресловутые мурашки, которые, как не крути, есть верный признак сильнейшего воздействия на читателя, того, что послание (или, как сейчас модно говорить, месседж) дошло.

 

Самое, пожалуй, мрачное, что написал поэт об ожидании неизбежно приближающегося конца, это «Нечто большее». Судя по всему, стихи эти значили для Георгия Яропольского очень много, так же он назвал свой очередной сборник (Нечто большее. Стихотворения и поэмы. Нальчик: Эльбрус, 2011).Совсем небольшое по объёму (20 строк) произведение начинается радостной картиной бегущего смеющегося ребёнка, а заканчиваются констатацией невозможности избежать беды, сути которой человек постичь не может, а значит, и названия дать не может… «Кромешное слово смерть» автор не использует:

 

 

Переход от света к мраку, от веселья к безнадёжности происходит настолько быстро, что буквально ошарашивает читателя. Эффект усиливается беспощадной простотой стилистической конструкции последней строфы, не подразумевающей никаких утешительных украшений, лишь сухая и жёсткая констатация факта: «укрыться возможности нет».

* * *

 

По многим стихам срединного периода видно, насколько отчаянно одинок был тогда поэт. Распалась компания «алкашей-одноклассников», обычная рутина жизни не доставляла радости, признания добиться не удавалось, в основном потому, что мало кто из его окружения (в том числе и собратья по перу) мог понять уровень его стихов, сложность внутренней духовной организации, не говоря уже о том, чтобы помочь в творческих поисках или хотя бы в продвижении написанного.

 

 

Настоящий поэт всегда оценит по достоинству чужие строки, в которых живёт подлинная поэзия – искренние, не заёмные чувства, оригинальная образность, точность поэтического высказывания, мастерство владения формой. К его сборникам писали предисловия Евгений Рейн и Марина Кудимова, а местные издания часто отказывались публиковать стихи, которые просто были выше понимания тех, кто тянул свою лямку в редакционных конторах. Что делать, такова участь всех исполинов. Среди окружающего его литературного сообщества он возвышался, как Эльбрус над вершинами Кавказского хребта.

Во время одиноких полуночных бдений, особенно в отсутствии света (а стояли тогда для кого «святые», а для большинства – лихие девяностые, и часто отключали электричество) мысли о неумолимом приближении конца, о том, «что к смотке близок ролик» приходили особенно часто. Так рождались стихи «Ноль градусов по Цельсию», «Под сурдинку абсурда», «Деревья под дождём», «Лягушки заливаются в потёмках».

Настроение размышлений меняется. Перед читателем предстаёт уже не юный бунтарь, но зрелый человек, умеющий принимать жизнь со всеми недостатками, из которых главный, конечно же, её скоротечность и конечность. Одно из лучших стихотворений того периода, а может быть, и всех периодов – «Окно открыто в дождь».

 

 

Оно всё, как деревья за окном ‒ дождём, проникнуто, пропитано великолепием остановленного момента, смирением и, как результат, возникает удивительная, хочется сказать – нерукотворная гармония, которой тянет наслаждаться снова и снова. А ведь это стихи об уходе: «И ‒ выключу ночник».

 

Думаю, смирение проистекает от того, что поэт нашёл для себя ответ на один из вечных вопросов, может быть, главный для многих: куда мы идём? Подоплёка вопроса заключается в том, кончается ли всё со смертью, или там – за страшной для всего живого гранью – что-то есть? Ответ на это он даёт вскользь в стихотворении «Лягушки заливаются в потёмках»:

 

 

Странники! Наконец-то слово найдено. Мы гости на этом свете, человек – бессмертная его часть – всего лишь проездом на земле – транзитом. Об этом его фантастический, загадочный, необыкновенно ёмкий, лаконичный «Транзит»:

 

Эти два четверостишия напоминают одновременно кадры позднего Тарковского (созерцание, наполненное непонятными символами) и странный, изысканный коллаж, заключающий в себе множество смыслов в зависимости от ракурса смотрящего.

 

С бессмертной нашей частицей – душой поэт определился уже давно. Первый раз она дала о себе знать ещё в школьные годы. Этот момент уже в конце жизни он описал в стихотворении «Миг»:

 

 

Собственно, это и есть тот самый визионерский опыт, который лежит в основе всех религий. Он определяется как «субъективный жизненный опыт встреч с высшей реальностью, чувство присутствия безграничной тайны в жизни человека». Это состояние вообще трудно выразимо словами, тем более пришедшее так рано. Недаром между самим опытом и его описанием (а вернее, попыткой описания, полностью адекватное описание попросту невозможно) прошла целая жизнь человеческая…

Почувствовав раз, забыть ощущение души невозможно. В стихотворениях «Хрустальный шар» и «Сфера дымчатого стекла» Георгий Яропольский образно представляет душу как шар или сферу. «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал» ‒ это не про него. Круг, шар, сфера были для поэта символами совершенства, той недостижимой абсолютной гармонии, к которой он стремился всю жизнь.

Один раз приоткрыв дверцу в потусторонний мир, прикрыть её так же плотно, как было до этого, не получится. Маленькая щёлочка постепенно становится всё шире, и в какой-то момент не заметить её присутствия становится уже невозможно, ибо «в щель меж мирами / задувает сквозняк». Это цитата из знаменитых «Холмов Forever» Георгия Яропольского, где речь идёт уже не о смерти, не о кончине, не о прекращении человеческой жизни, но ‒ о последней временной разлуке, о переходе в иной мир. Как медленный дым поднимается к основам, исчезая в вышине, так в назначенный срок и душа человеческая возвращается к своему истоку. Исток для всех один, поэтому в стихах этих нет чёрной безнадёжности, лишь грусть расставания. Печальная, возвышенная атмосфера «Холмов» находится на противоположном крае спектра человеческих эмоций по отношению к ранней духовной лирике поэта. Кажется, что стихотворение написано человеком, ответившим на все вопросы и готовым к встрече с той ‒ другой ‒ высшей реальностью, присутствие которой он ощущал так или иначе, в большей или меньшей степени всю свою жизнь. В каждой строке сквозит понимание, что главная доблесть и добродетель человеческая не в бунте, но в согласии с волей Того, Кто устроил наш мир так, как он устроен (лучше всех это определил Николай Рубцов ‒ «грозно и прекрасно»).

Пожалуй, осталось найти в произведениях Георгия Яропольского ответ на последний «вечный» вопрос ‒ в чём же смысл нашего краткого пребывания на земле? Этим вопросом поэт задавался не раз. Например, в стихах «Осенний снег» летящие снежинки очевидно символизируют краткость человеческой жизни и наводят автора на нерадостные размышления:

 

 

Заколдованный круг. Казалось бы, нет ответа и, стало быть, нет смысла…

Но есть у Георгия Яропольского небольшое стихотворение, стоящее как бы особняком, но первая строка которого совпадает с последней строкой «Осеннего снега» (конечно, это не случайно), оно так и называется ‒ «Ответ»:

 

 

Что же получается? Смысл жизни ‒ в самой жизни? Бессмыслица? Только для того, кто не хочет задуматься. Если внимательно прочесть все подсказки, рассыпанные по мегатексту духовной лирики поэта, то становится ясным, что смысл любой человеческой жизни ‒ в получении душой опыта земного существования. Этот простой ответ удивительным образом раскрепощает, освобождает и позволяет чувствовать себя счастливым, несмотря на исходную трагичность человеческого существования. Просто живи, преодолевая посылаемые свыше испытания, и каждую минуту радуйся жизни. Так живут настоящие волшебники: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец! Слава безумцам, которые живут себе так, будто они бессмертны!» Так жил и любил волшебник и поэт Георгий Яропольский, оставивший нам простой и мудрый рецепт счастья:

 

Лера Мурашова

 

Иллюстрации:

фотографии Натальи Ваниной,

Леры Мурашовой, а также

фрагмент картины Леонардо да Винчи

«Спаситель мира» и фотографии

из открытых интернет-источников.